Я никогда не подозревал о том, что меня ждёт. Это счастье или проклятие, я не знаю.
Совсем недавно я был охвачен стальными цепями фанатизма к близнецам, но кроме работы ничего не видел.
Я был ослеплен идеологией нацизма, строго соблюдал правила чистой расы и был беспощаден к евреям. Впрочем, кое-что во мне не поменялось, но дикий свет тысячи солнц потух. Когда я увидел эти карие глаза, то внутри что-то изменилось, словно моё сердце вновь стало биться и я начал снова чувствовать, снова жить. Эта девушка заставила меня сделать самое грешное в своей жизни, самое ужасное, что может быть, — влюбиться в неё. Нет, любовь — отличная штука, только вот дома ждала меня в тот день беременная жена. Меня тянуло к темноволосой узнице, а её грязь... Я просто не замечал её! Для меня она была одета в короткое летнее платье, с безупречно чистой кожей молочного цвета... цвета первого снега. Но только не чувствовать её запаха я не мог.
Она поначалу боялась меня: прятала глаза при каждой нашей встрече, не сразу ела то, что я ей приносил, хотя кормили её ужасно, но голод должен был быть сильней. Я забрал эту маленькую девочку к себе. Жена? Ах да, я забыл упомянуть о ней. Моя жена подозревала меня, она требовала много внимания к себе и заботы, но я не мог ей этого дать. Ответ прост: я её не любил, меня к ней не тянуло. Да, я пытался что-то исправить, пытался вечерами забыть эту черноволосую за стаканом пива, в чтении статей и в ласках жены. Но нет! Каждый раз я вспоминал угасающий закат в её глазах, её волосы цвета вороньего пера. Я не понимал, как мне жить дальше, но все вокруг замечали мою влюбленность. Ирен бросил, но моей маленькой девочке ни слова не сказал. Ирен плакала, даже падала на колени, моля не уходить. Но я действовал, словно по приказу, и жалости в тот вечер во мне не было ни грамма. Заключенная оказалась чистокровной немкой, с чем мне очень повезло. Я бы был не рад, если бы влюбился в еврейку. Высший свет бы меня отверг! Каждый день наслаждался моей новой игрушкой.
Я смотрел на юную красавицу, и её запах, её движения просто зачаровывали меня настолько, что я не выполнял работу.
Джина — так звали эту фройляйн. Оказалось, у неё нет никого. Она меня ненавидела за то, что я делал.
Я обманывал детей на ее глазах, я давал им конфетки, которые не давала им мама, а потом завладев их доверием, я дарил им смерть. Джина еще маленькая, и сочувствия в ней было больше, чем здравого смысла. Она не понимала, что я ее спас от смерти, доставая из концлагеря. Что я ей дал все то, что никто не дал бы ей. Но даже ее глупость, непонимание и сострадание не уменьшало любовь во мне. Я вожделел ее очень сильно, но действовать не мог. Я терпелив, очень терпелив, а поэтому хочу, чтобы всё было все по взаимному согласию. Мы спим вместе, как ни странно. Когда я усталый, то интерес к ней в постели немного притупляется. Мне нравится спать с моей Собачкой, да, именно так я ее прозвал — Собачка. Это первое, что пришло на ум, когда я увидел её, этого беспомощного щеночка.
Я часто слышу от коллег грязные слова в наш адрес. Она много правил нарушает здесь: тащит еду со столовой заключенным, но все ее пропускают, потому что она моя любовь всей жизни, я не позволю обижать ее. Она кидается на моих коллег, когда те проделывают операцию под моим наблюдением. Джина много чего делает неправильного в лагере, но я никогда ее не бил, даже когда она срывала самые важные операции. Был случай, когда я должен был проделать операцию с глазами мальчика, чтобы изменить его цвет глаз, но моя собачка в тот момент, когда я взял флакон с газом, просто сняла с себя верхнюю одежду и я не мог оторваться. Мне хотелось ее потрогать, а местами оставить следы зубов, показать, что я ее законный господин, что она моя, только моя! Но мальчик тоже посмотрел, и дикая ревность нашла на меня, будто сам дьявол вселился в мое сердце. Я убил мальчика, просто взял скальпель и убил. Жестокий ублюдок. Джина тогда плакала долго, а я не бежал ее успокаивать. Плачет впустую, не бережет нервы напрасно. Он того не стоит! Но она не понимает, моя любовь не понимает этого. Она слишком глупа, но сердцу не прикажешь, ведь так?
Её звонкий голосок заставляет сердце биться, как у лошади... заставляет биться в ритме, подобном галопу, а сердце просто опьяняет. Я схожу с ума рядом с ней, я привязан к ней, и она ко мне, и я надеюсь на взаимную любовь, надеюсь на то, что подарит мне вход в Рай, а сейчас я только у золотых ворот Рая и вот жду, когда же они откроются. А врата Рая — это ее сердце, которое не бьется в ритм с моим и не хочет открывать дверь.
Чего я боюсь больше всего теперь? Раньше может быть я и боялся потери работы,своего положения, ну а сейчас я боюсь бессонной ночи без нее. Это не просто ночь, когда ты не спал. Это не ночь, когда ты веселился, выпивал что-то, искал, надеялся или реализовывал свои ночные поиски и надежды. Это не ночь, проведенная в беседах, спорах или глубоких и существенных разговорах с близким и дорогим другом. Это не ночь любви. Это не ночь семейных раздоров. Это не ночь у постели больного…
Бессонная ночь — это просто одинокая ночь без сна, когда нет ее рядом и ты не знаешь где она. Просто сбежала или умерла.
Меня волнует каждая ее эмоция, но порой ее глупость заставляет меня проявлять к ней равнодушие. Любить евреев и помогать им? О, деточка, это невозможно! Даже ради тебя, я не смогу это. Есть вещи, которые, как бы ты не хотел изменить, — они неизменны, и эта вещь — как раз одна из них.
Совсем недавно я был охвачен стальными цепями фанатизма к близнецам, но кроме работы ничего не видел.
Я был ослеплен идеологией нацизма, строго соблюдал правила чистой расы и был беспощаден к евреям. Впрочем, кое-что во мне не поменялось, но дикий свет тысячи солнц потух. Когда я увидел эти карие глаза, то внутри что-то изменилось, словно моё сердце вновь стало биться и я начал снова чувствовать, снова жить. Эта девушка заставила меня сделать самое грешное в своей жизни, самое ужасное, что может быть, — влюбиться в неё. Нет, любовь — отличная штука, только вот дома ждала меня в тот день беременная жена. Меня тянуло к темноволосой узнице, а её грязь... Я просто не замечал её! Для меня она была одета в короткое летнее платье, с безупречно чистой кожей молочного цвета... цвета первого снега. Но только не чувствовать её запаха я не мог.
Она поначалу боялась меня: прятала глаза при каждой нашей встрече, не сразу ела то, что я ей приносил, хотя кормили её ужасно, но голод должен был быть сильней. Я забрал эту маленькую девочку к себе. Жена? Ах да, я забыл упомянуть о ней. Моя жена подозревала меня, она требовала много внимания к себе и заботы, но я не мог ей этого дать. Ответ прост: я её не любил, меня к ней не тянуло. Да, я пытался что-то исправить, пытался вечерами забыть эту черноволосую за стаканом пива, в чтении статей и в ласках жены. Но нет! Каждый раз я вспоминал угасающий закат в её глазах, её волосы цвета вороньего пера. Я не понимал, как мне жить дальше, но все вокруг замечали мою влюбленность. Ирен бросил, но моей маленькой девочке ни слова не сказал. Ирен плакала, даже падала на колени, моля не уходить. Но я действовал, словно по приказу, и жалости в тот вечер во мне не было ни грамма. Заключенная оказалась чистокровной немкой, с чем мне очень повезло. Я бы был не рад, если бы влюбился в еврейку. Высший свет бы меня отверг! Каждый день наслаждался моей новой игрушкой.
Я смотрел на юную красавицу, и её запах, её движения просто зачаровывали меня настолько, что я не выполнял работу.
Джина — так звали эту фройляйн. Оказалось, у неё нет никого. Она меня ненавидела за то, что я делал.
Я обманывал детей на ее глазах, я давал им конфетки, которые не давала им мама, а потом завладев их доверием, я дарил им смерть. Джина еще маленькая, и сочувствия в ней было больше, чем здравого смысла. Она не понимала, что я ее спас от смерти, доставая из концлагеря. Что я ей дал все то, что никто не дал бы ей. Но даже ее глупость, непонимание и сострадание не уменьшало любовь во мне. Я вожделел ее очень сильно, но действовать не мог. Я терпелив, очень терпелив, а поэтому хочу, чтобы всё было все по взаимному согласию. Мы спим вместе, как ни странно. Когда я усталый, то интерес к ней в постели немного притупляется. Мне нравится спать с моей Собачкой, да, именно так я ее прозвал — Собачка. Это первое, что пришло на ум, когда я увидел её, этого беспомощного щеночка.
Я часто слышу от коллег грязные слова в наш адрес. Она много правил нарушает здесь: тащит еду со столовой заключенным, но все ее пропускают, потому что она моя любовь всей жизни, я не позволю обижать ее. Она кидается на моих коллег, когда те проделывают операцию под моим наблюдением. Джина много чего делает неправильного в лагере, но я никогда ее не бил, даже когда она срывала самые важные операции. Был случай, когда я должен был проделать операцию с глазами мальчика, чтобы изменить его цвет глаз, но моя собачка в тот момент, когда я взял флакон с газом, просто сняла с себя верхнюю одежду и я не мог оторваться. Мне хотелось ее потрогать, а местами оставить следы зубов, показать, что я ее законный господин, что она моя, только моя! Но мальчик тоже посмотрел, и дикая ревность нашла на меня, будто сам дьявол вселился в мое сердце. Я убил мальчика, просто взял скальпель и убил. Жестокий ублюдок. Джина тогда плакала долго, а я не бежал ее успокаивать. Плачет впустую, не бережет нервы напрасно. Он того не стоит! Но она не понимает, моя любовь не понимает этого. Она слишком глупа, но сердцу не прикажешь, ведь так?
Её звонкий голосок заставляет сердце биться, как у лошади... заставляет биться в ритме, подобном галопу, а сердце просто опьяняет. Я схожу с ума рядом с ней, я привязан к ней, и она ко мне, и я надеюсь на взаимную любовь, надеюсь на то, что подарит мне вход в Рай, а сейчас я только у золотых ворот Рая и вот жду, когда же они откроются. А врата Рая — это ее сердце, которое не бьется в ритм с моим и не хочет открывать дверь.
Чего я боюсь больше всего теперь? Раньше может быть я и боялся потери работы,своего положения, ну а сейчас я боюсь бессонной ночи без нее. Это не просто ночь, когда ты не спал. Это не ночь, когда ты веселился, выпивал что-то, искал, надеялся или реализовывал свои ночные поиски и надежды. Это не ночь, проведенная в беседах, спорах или глубоких и существенных разговорах с близким и дорогим другом. Это не ночь любви. Это не ночь семейных раздоров. Это не ночь у постели больного…
Бессонная ночь — это просто одинокая ночь без сна, когда нет ее рядом и ты не знаешь где она. Просто сбежала или умерла.
Меня волнует каждая ее эмоция, но порой ее глупость заставляет меня проявлять к ней равнодушие. Любить евреев и помогать им? О, деточка, это невозможно! Даже ради тебя, я не смогу это. Есть вещи, которые, как бы ты не хотел изменить, — они неизменны, и эта вещь — как раз одна из них.
