Хорманг!

Хорманг!"* - говорят узбеки при встрече с работающим. "Не уставай!". Устают все. Устаёт даже трактор. Однажды, первый раз за много лет, это случилось и со мной. Муюнкумы , Тянь-Шань, Памир, Бетпак-Дала, Кызылкумы, Люккумы, Сарыесикотрау, Жусандала, Голодная степь … Я УСТАЛ!
- Шэф, - как-то в межсезонье обратился я к заведующему лабораторией, - можно мне хоть раз в жизни, осенью, не поехать в командировку?
- Хорошо. Я поговорю с начальником станции, - ответил зав.
На следующий день меня пригласил к себе начальник противочумной станции.
- Здравствуйте, Александр Леонидович. Ваш заведующий сказал, что осенью вы хотели бы остаться дома. Есть какая-то причина?
- Да нет никакой причины. Хочу побыть дома. Сына от бабушки перевезти, дочь в школу проводить, заготовки на зиму сделать …
- Хорошо! – вопреки всем моим ожиданиям легко согласился начальник, - Побудете дома.
- Спасибо!      
               Первого сентября я не сидел, как обычно, в кабине ГАЗ-66, а стоял в толпе провожающих отряды. Разные чувства обуревали меня в этот момент, но главным из них была всё-таки радость от того, что вот эти семьдесят дней я проведу не в замызганной палатке, а в домашнем уюте, с семьёй. А через неделю меня вновь пригласил начальник станции.
- Здравствуйте, Александр Леонидович! Пришло распоряжение обкома партии выделить от нашей станции десять человек на уборку хлопка. Парторганизация оказывает вам доверие и назначает старшим группы.
- Большое спасибо за доверие, но я беспартийный, и вообще планировал провести эту осень дома.
- Давайте не будем, Александр Леонидович! Вот приказ о вашей командировке. Это ненадолго. Всего на ДЕСЯТЬ дней. Каждые ДВЕ НЕДЕЛИ, вас будет навещать представитель администрации. Получите со склада тушёнку и сгущённое молоко, как добавку к питанию для всей группы. Завтра к восьми утра вы должны явиться на место сбора.  До свидания!      
              Колонна из сорока автобусов с рабами развитого социализма проехала окраиной Ташкента, миновала мост через Сырдарью и прибыла в один из хлопковых совхозов Славянского района Южно-казахстанской области. Разместили нас в каком-то сарае непонятного назначения, в комнате на восемь двухъярусных армейских кроватей. Ещё в дороге к нам прибился мой сосед по подъезду, тренер по футболу Мишка , с которым в гаражах за домом было выпито немало напитков разной крепости. Побросав вещи в казарме, мы ринулись искать магазин. И мы его нашли, но спиртного там не оказалось, а насмерть запуганный продавец клятвенно утверждал, что в этом магазине алкоголь не продаётся вообще. Мы уныло побрели обратно.
- Что приуныли, сынки? – подошёл к нам отправленный на хлопок, семидесятилетний сторож Романыч.
- Да вот, открытие отметить нечем.
- Есть калым! Разгружаем тележку сена и получаем чайник домашнего вина.
- Пошли, Романыч!
Мы пришли во двор, где вместо тележки стоял прицеп от трактора К-700, на котором вместо сена лежал только что скошенный зелёный клевер … Час, два, два с половиной, кидали мы вилами зелёнку с прицепа. Наконец двадцативосьмилетний тренер и тридцатидвухлетний зоолог выдохлись. Семидесятилетний сторож даже не вспотел.
- Всё, Романыч! Видал я твою выпивку!
- Притомились, сынки? – весело подмигнул дед, - Ничего, сейчас закончим!
Черенок вил в его руках треснул и переломился пополам.
- Дай-ка, Леонидыч, свои вилы, я ещё немножко покидаю!
Через пять минут черенок моих вил переломился, как спичка.
- Чего это они? – удивился дед, - Ну-ка, Миша, отдохни немножко!
Мишкин черенок не продержался и трёх минут.
- Эй, хозяин! Вилы давай! Заканчивать нужно! Нам домой пора!
Хозяин тупо смотрел на три поломанных черенка, сделанных из карагача, толщиной с руку взрослого мужика.
- Нету у меня больше вил.
- Ну, раз нету – наливай! Мы и так почти весь прицеп раскидали.    
          Втроём мы выпили чайник креплёного домашнего вина. За задушевным разговором Романыч, хитро поглядывая на меня произнёс непонятную фразу,
- А ведь здорово похож!
- На кого я похож?
- На деда своего, Александра, похож.
- А ты откуда знаешь моего деда? Я сам-то его не видел. Он умер в Одессе в 1949 году.
- А в войну был в эвакуации, в Чимкете. Зам директора МЖК по заготовкам работал. Я у него шофёром был. Вместе по области колесили. Ты на него сильно похож!
- Да, уж, Романыч … Воистину, Земля круглая.
А потом настало утро …На завтрак нам был предложен кусок хлеба с повидлом и чай. Потом километров пять пешком на поле, где уже прошли хлопкоуборочные комбайны. Нам нужно было ощипывать с кустов то, что осталось после машин и собирать с земли сбитый ими хлопок. До обеда на карачках. В обед пришла машина с армейскими термосами. В термосах – мутная вода с пёрышками укропа и редкими вермишелинами. Ни кусочка картошки, ни лука, ни даже лаврового листа в этой баланде найти было невозможно. Пятнадцать минут перекура после обеда, и опять на карачки, под хлопчатник. В сумерки – пять километров пешком в казарму и царский ужин – вермишель с куском утиного мяса. И так каждый день.    
          Приблизительно через неделю я загнал в указательный палец верблюжью колючку. Загнал глубоко. Обработанная дефолиантами (химикат, которым перед уборкой обрабатывают хлопчатник, чтобы с него опали листья) колючка обломилась. На вторую ночь я не мог сомкнуть глаз от боли. Утром вышел на работу, а ночь опять провёл не смыкая глаз. На третий день я не пошёл в поле, а пошёл в штабную комнату, где обитали представитель райкома партии, представитель исполкома, комсомольский вожак и милиционер. На столе коньячные бутылки, остатки шашлыка, виноград, яблоки …
- Что нужно? Почему не в поле? – спросил партайгеноссе.
- Мне нужно к врачу. Палец нарывает.
- Работать не хочешь, да? – подключился милиционер, - Симулянт?! Иди в комнату и жди! Я лично повезу тебя в больницу!  
Я прождал его часа три, а когда опять заглянул к ним в комнату, пьяный мент сказал, чтобы я шёл в больницу пешком. Идти до Славянки нужно было восемь километров. Обратно – столько же. Хирург глянул на мой палец, всадил в руку укол новокаина, скальпелем вскрыл нарыв и сделал перевязку.
- Вот тебе направление. Иди в больницу, положим в хирургическое отделение.          
             Ни слова не говоря, я взял направление и потопал обратно в совхоз. Ложиться в сельскую больницу у меня не было ни малейшего желания. Утром, после очередной бессонной ночи, я предупредив своих, отправился на автостанцию, а к вечеру был дома. Явившись на работу, первым делом пошёл на доклад к начальнику. Встреча была неласковой.
- Кто вам разрешил оставить группу?! – бушевал руководитель.
- Я не могу работать правой рукой.
- Работайте левой!
- У меня есть направление в больницу.
- Это фальшивое направление! Вот! Видите? Дата исправлена! Завтра же вы должны быть в совхозе!
- Завтра я буду у хирурга.          
           Хирург, осмотрев мою руку, оптимистически произнёс,
- Фигня! Такое мы лечим! Вот вам больничный на неделю, а завтра – на перевязочку!          
          На всю оставшуюся жизнь запомнил я эти «перевязочки».Я приходил в процедурный кабинет, ложился на стол, комкал носовой платок и запихивал его в рот, чтобы не орать. Жизнерадостный доктор брал в руки скальпель или ножницы и начинал кромсать мой палец без наркоза, по живому. При этом он негромко комментировал свои наблюдения,
- Ну, вот, парень, у тебя уже сухожилие гниёт, и косточка почернела … Хо-ро-шо …          
          Потный и бледный выходил я из процедурной, спешил к ближайшему гастроному, покупал бутылку вина и выпивал её из горлышка тут же, за углом. Домой приходил уже сильно навеселе и падал на диван. В таком состоянии удавалось два – три часа поспать, а потом – бессонная ночь, «перевязочка», магазин, дом. Так прошёл месяц. Однажды, сняв рубашку, я обратил внимание на то, что по внутренней поверхности руки, от кисти до подмышки, тянется воспалённая, красная полоса. Стало страшненько. Я позвонил в Алма-Ату, работавшему тогда в госпитале экспериментальной хирургии, брату.
- Кончай, баловаться, Саня, приезжай!          
         Утром я был в столице, к обеду меня осмотрели хирурги госпиталя и задали вопрос,
- Саня, где это тебя так мучили?! Давай мы тебе его отрежем?
- Давайте. Только скорее!
На шутки сил у меня уже не было. К вечеру я  лежал в хирургическом отделении ближайшей к маминому дому больницы, а утром – на операционном столе.
- Ну, Сашок, рассказывай! – обратился ко мне молодой анестезиолог.
- Что рассказывать?
- Я знаю? Анекдот какой-нибудь, историю. Поматерись, если больно.
- Нет, сейчас не больно.
- Ну, вот и славненько! Всё!
-Что «всё»?
- «Всё» - это значит «всё»! Выбросили мы твой палец. В палату только на каталке. Два часа не вставать!          
          Как же я мог не вставать? Через десять минут я с наслаждением затягивался дымом «беломорины», в туалете.Потом десять минут лежал, разглядывая свой укороченный палец в бинтах. Потом опять отправился в сортир, прикурил, затянулся и сел на задницу.
- Ах, Саня, Саня, - ворчала пожилая сестричка, - тебе же сказали: два часа не вставать!          
         Как сладко спалось мне после операции! Снотворное , которое мне давали ежедневно, я скармливал деду с соседней койки, измученному бессонницей, а сам дрых день и ночь, как пожарная лошадь…          
        Через неделю, в надетом на обрубок шерстяном чехольчике, заботливо связанном мамой, я с детьми смотрел на ноябрьскую демонстрацию. Мимо проходила колонна медработников, в которой шли и мои, возвратившиеся из отрядов коллеги. Здоровые, загорелые, полные впечатлений и энергии...                  
           Устают все. Устаёт даже трактор. Однажды, первый раз за много лет, это случилось и со мной. ОДНАЖДЫ … Больше я не уставал.

Хорманг* - Не уставай! (узбекский,). Прим. автора.

13.02.2010.