Рождество

Город засыпало снегом. Снег медленно падал густыми хлопьями с набухшего темного неба.
И, казалось, конца и края не будет этой белой пелене, накрывавшей собой Париж, накануне Рождества.
Рождество... Жак зябко поежился и втянул голову в плечи. Старенькое, залатанное на локтях пальто, почти не грело. А уж грубые деревянные башмаки и подавно. Посиневшие от мороза руки Жак спрятал в карманы, предварительно засунув ладонь за пазуху и, убедившись, что не потерял "праздничное угощение" - краюху мягкого белого хлеба и несколько ломтиков ветчины. Жак вспомнил, что дома оставались еще пара луковиц. Да, сегодня у них с Софи будет настоящее праздничное угощение.
Жак даже слегка улыбнулся от этой мысли и ускорил шаг. Он жил на самой окраине Парижа, и путь от табачной лавки, где он работал, до дома был совсем не близким.
"Надо поторопиться", - подумал Жак, взглянув на небо. Его полностью заволокло снежной пеленой. Лишь на мгновение, благодаря сильному порывы ветра, тяжелые облака раздвинулись, и в просвете блеснула первая робкая звездочка. Вслед за этим дунул еще более сильный ледяной порыв ветра, безжалостно ударивший в лицо. У Жака перехватило дыхание. Сжав зубы, которые уже собирались выбивать чечетку и подняв воротник своего хилого пальтишки, он пошел еще быстрее, почти побежал. Вот, перед ним уже открылась набережная Нового моста. Обычно оживленная утром и днем, когда  здесь проезжали повозки, везущие заключенных, сейчас она была совершенно пуста.
Да и что было делать здесь людям в такую метель? Месяц нивоз II-го года республики, единой и неделимой, или "месяц снега" полностью оправдывал свое название. На набережной намело уже приличные сугробы. Снег беспощадно забился в башмаки. С трудом переставляя ноги, Жак шел вперед, одной рукой придерживая рукой сверток с едой, а другой закрывая лицо от колкой ледяной крупы.

Вдалеке, с моста, послышались шумные, подвыпившие голоса. Национальные гвардейцы.
Сталкиваться с ними лишний раз Жаку совершенно не хотелось. Нырнув под мост, он прижался спиной к одной из его опор и затаил дыхание.

- А что, Марсель, город-то словно вымер, - услышал он доносившийся сверху голос одного из парней.
- Ну, не скажи, - весело ответил другой, - утром то здесь было поживее, а?
- Это да, - согласился в ответ тот, кого называли Марсель. - Люди любят зрелища.
Раньше вот, в церкви ходили в Рождество. А теперь любят смотреть, как летят головы с плеч, словно капустные кочаны.

- Капустные кочаны! - заржал в ответ  другой, хлопнув своего напарника по плечу. - Это ты ловко сказал!

Голоса стали удаляться, пока совсем не стихли. Осторожно выглянув из своего укрытия, Жак увидел, как силуэты гвардейцев скрылись в снежной пелене. Передохнув, он продолжил путь, невольно задумавшись над их словами. Рождество. Да, раньше люди ходили в этот праздник в церковь, ставили свечи и просили Бога помочь им. И радовались рождению того, кто пришел в этот мир, чтобы спасти его от зла, боли и смерти. Жак вспомнил, как еще на прошлое Рождество он с матерью и младшей сестренкой Софи ходили в церковь Святой Екатерины, которая была не так далеко от их дома. Сейчас церковь была закрыта.
В ней располагался один из многочисленных теперь в городе революционных клубов.

Замедлив шаг и задумавшись, Жак вспомнил просветлевшие глаза матери, которая ставила перед образом Святой Мадонны свечу и молилась за душу их отца, который уже четыре года, как был в ином мире. Отец погиб, когда Жаку едва исполнилось десять. И этот день навсегда отпечатался в его памяти. Отец, работавший на стройке, сорвался со строительных лесов. Заглянувший в их каморку врач, осмотревший тогда отца, сухо бросил матери, что очень сожалеет, но сделать ничего нельзя. Травмы оказались очень серьезными. Отец прожил еще несколько часов и умер, не приходя в сознание.

- Где папа? - спрашивала на следующий день пятилетняя  Софи. - Он вернется?
Мама сказала, что отец сейчас - в лучшем мире. И что когда-нибудь все они опять с ним увидятся и будут вместе. Но Софи, вероятно, не поверив, заплакала, размазывая кулачком слезы.
Жаку тогда тоже очень хотелось заплакать.
Но он сдерживался изо всех сил. Ведь мужчины не плачут.

Но два месяца назад, когда от быстротечной пневмонии умерла мать, Жак не выдержал и дал волю слезам. Правда тогда, когда сестра не видела.

Раньше они снимали довольно большую комнату в каменном доме.
Теперь осиротевшим Жаку и Софи пришлось перебраться в совсем маленькую каморку с крошечным оконцем. Платить за нее было в полтора раза меньше, и Жак, работавший на табачной фабрике, большую часть денег отдавал домохозяйке. Оставалось совсем немного - на скудную еду, за которой в революционном Париже часто приходилось простаивать многочасовые очереди. Питанием детей чаще всего был только черный хлеб. Если удавалось раздобыть луковицу, это уже было роскошью. А уж то, что сегодня, под Рождество, Жаку удалось заполучить белый хлеб и несколько ломтиков ветчины - и вовсе казалось чем-то невероятным. Этим чудом Жак был обязан миловидной гражданке Мишель Клери, жене владельца табачной фабрики, где он работал.

- Угости сестру, - ласково проговорила она, протягивая мальчику сверток с едой.
- Спасибо, - пробормотал гордый Жак, принимая сверток и чувствуя страшную неловкость. - Я... я отработаю.
- Ну что ты, - Мишель улыбнулась, дотронувшись до его плеча. - Это же подарок. Сегодня Рождество.


Рождество... Жак повторил про себя это красивое слово и снова засунул руку за пазуху. Сверток был на месте. Он нагнулся, чтобы вытряхнуть из башмака набившийся снег. Башмаки были ему велики, и в такую снежную пору это доставляло особенное неудобство. Неожиданно, мальчик заметил, как в снегу что-то блеснуло холодным тусклым светом. Сердце Жака радостно забилось.
Неужели?...

"Если это монета, - сразу же пронеслась ликующая мысль. - О, тогда мы с Софи устроим себе настоящий праздник. Можно будет купить сыра, и хлеба. И немного вина. И, может быть, останется еще немного, чтобы купить башмаки для Софи. Ее старая обувь совсем развалилась. И..."

Жак опустил руку и окоченевшими пальцами быстро разгреб рыхлый снег.
Вот, его ладонь коснулась металлической поверхности, и из груди Жака вырвался протяжный горестный вздох разочарования.
Подкова. Это была самая обыкновенная подкова, слегка заржавевшая с чуть скошенным ободком. Жак взял ее в ладонь. Она тускло поблескивала в свете выглянувшей из-за облаков луны. И от ее холодной тяжести у Жака почему-то сдавило сердце.
Вероятно, подкову потеряла одна из лошадей сегодня утром, когда осужденных везли на казнь.

"Подкова приносит счастье", - внезапно пришла в голову нелепая мысль. Жак так и стоял, держа ее на весу, на ладони. Затем, повинуясь какому-то непреодолимому порыву, поднес к губам и поцеловал.

- Покойтесь с миром, - прошептал мальчик. -
Да спасет Господь ваши души.

Подойдя к набережной Сены, Жак размахнулся и бросил подкову вниз.  Затем, подняв воротник и сгорбившись под очередным порывом ветра, он заскользил дальше, по обледеневшей набережной.

Тяжелые тучи, затянувшие небо, на краткий миг расступились, и снова необычайно отчетливо стала видна маленькая смелая звездочка. Она как-будто разгоралась, становилась все ярче и ярче, словно стремилась своими лучами достичь земли. Согреть и спасти все одинокие, обездоленные и несчастные души...
Рождество.