В московской "пробке"

дальней двери вышли девочки Алла и Катя, а из комнаты Селезенкиных с шумом выкатился маленький Петя. Мария Дмитриевна выглянула в коридор и крикнула вслед удаляющейся компании:
- Девочки! Проследите там за ним!
- Хорошо! - хором ответили Алла и Катя.
Я поплелся замыкающим, удивляясь, почему она не попросила об этом меня – взрослого человека? И вообще: почему их всех отпускают гулять на ночь глядя?!
Однако когда мы спустились и первый из нас открыл дверь подъезда, я увидел в проеме… светлый день!
Что за чертовщина (будто с самого начала не напрашивался этот вопрос?!). Как такое возможно?!  И, тем не менее, я вышел из парадного в солнечный московский дворик.
Опять мне вспомнилось: в очень похожем дворе я гулял в детстве. Та же клумба, обложенная кирпичами, поставленными на ребро, те же железные, взвизгивающие качели, песочница с деревянными бортами…
В нее тут же припустил Петя. Костя направился к ребятам, игравшим в «чижика», девочки сели на скамейку, я - рядом. Некоторое время они перешептывались и косились в мою сторону, наконец, Катя сказала:
- Мы пойдем делать «секретик», не подглядывай за нами.
А интонация и взгляд были такие, словно как раз это и предлагалось мне сделать.
Ах, эти девочки… Грустят по вам мальчишки. И когда только в вас пробуждается это вечно влекущее мужской род начало, влекущее и привлекающее на бедные головы – от вихрастых до седых, да лысых - приключения? Вы и сами не знаете, когда? Знаете, знаете! Очень хорошо знаете!
Вдруг на вдохе я почувствовал воздух своего детства! Будто я у себя во дворе, и такая же вот, как Алла, девочка отходит от меня. Еще ничего женского в ней нет, только юбочка покачивается уже как-то не так. Она изредка через плечо поглядывает на меня, а я едва успеваю в эти секунды отвести от нее взгляд. Но ее не обманешь, и она смеется… Даже имя ее всплыло - Лена Маслова. И в «чижика» мы так же играли. Самым ловким был Абдул - сын нашего дворника-татарина. И тот же деревянный стол, за которым мужики играли в домино, курили и иногда распивали «пол-литру», и те же скамейки с пенсионерками-сплетницами…
Как хорошо! Теперь я не просто чувствовал воздух своего детства, я им дышал, и мне казалось, что меня облучают счастьем!
Все же я подсмотрел, где девочки устроили свой «секретик» и, как и полагалось, – разорил его. Потом побежал к ребятам играть в «чижика»… И носился по двору, как угорелый, пока не позвали ужинать…
И вдруг я догадался, что по эту сторону панно я – ребенок! Да, да! Таким и видели меня Лиза, Катя, мальчишки и Мария Дмитриевна Воропаева.
- Ну, Юра, понравился тебе наш двор? - спросила она, накладывая мне в тарелку салат оливье и несколько ломтиков финского сервелата.
Я кивнул.
За столом собрались жильцы квартиры и приходящий Василий, то есть все персонажи композиции. Явно отмечалось какое-то торжество.
- Дорогие гости! - поднялся Селезенкин. - Выпьем за нашего с Марьей Дмитриевной сына Петьку, которому исполнилось сегодня пять лет! Чтоб рос всем нам на радость и вырос достойным человеком!
У меня, как и у всех детей, был налит в стакане лимонад. Сделав глоток, я словно отпил давно забытой радости, этот его вкус был вкусом праздника, озорства, свободы! Я залпом допил стакан и почувствовал на себе осуждающие взгляды ребят. Ну да, как же мог я забыть, что напиток этот предназначался всем поровну, и теперь, если Мария Дмитриевна наполнит мне стакан (а она уже потянулась за бутылкой), справедливость нарушится!
- Спасибо, я больше не хочу, - только и оставалось сказать мне.
Но она все равно налила, половинку.
Наевшись салата и выпив все три бутылки лимонада, дети убежали играть в коридор. Оказавшись не злопамятными, они и меня звали с собой, но я остался.
А застолье набирало обороты. Хотелось говорить о важном, существенном.
- Плохо, что ты, Василий, нигде не учишься! – рассуждал Николай Петрович. - Так и будешь всю жизнь у верстака стоять? Вот я: тоже, как ты, из деревни приехал, и тоже начинал слесарем. Но ведь пошел же учиться, закончил вуз, теперь инженер, начальник участка...
- Да что вы, дядь Коль, всё его ругаете, - вступилась за молодого человека Наташа.
- В самом деле, - поддержала ее Мария Дмитриевна. - У парня, вон, золотые руки! Это что, ничего не значит? Мне, кстати, оковку на лопасти весла нужно обновить, возьмешься, Василий?
Тот скромно кивнул.
- И вообще, он в вечернюю школу осенью пойдет, - закрыла тему Наталья.
- Ну, раз так... - примирительно сказал Николай Петрович - тогда посмотрим...
         И переключился на Костину маму - женщину с ракеткой.
- Расскажи-ка нам, Зоя Петровна, как там супруг твой в Египте поживает.
- Да ждет-не дождется, когда они эту Асуанскую плотину построят! Пишет, по дому соскучился... и по снегу...  
Николай Петрович поднял рюмку:
- Ну, давайте выпьем за тех, кто, так сказать, на боевом посту! За твоего, Зоя, Павла, за твоего, Роза, Леонида. Он еще капитаном первого ранга не стал?
Роза Михайловна покачала головой:
- Пока нет, а вот орденом за поход наградят...
- Ну, это мы потом обмоем, как положено, а пока за мужей ваших и чтоб была им всегда удача!
Спели песню из репертуара Людмилы Зыкиной «Напиши мне, мама в Египет, как там Волга моя живет», после чего Николай Петрович сказал:
- Ну, пойду, покурю на балконе.
И махнул мне рукой, мол, давай за мной.
Мы стояли на балконе, Николай Петрович курил «Беломорканал».
- Хорошо вам было у нас? - спросил он, и, судя по обращению, я понял, что больше не ребенок.
- Каждому хорошо в детстве, - ответил я.
- Нет, не каждому... Потому что не у каждого поколения бывает счастливое детство. Вы, когда окажетесь там, внизу, - оглядитесь хорошенько. Что с вами всеми? Живете в озлоблении, и ничего для вас не свято... Вы даже в прошлое свое так наплевали, что уже будущее отворачивается от вас! Знаете, мне это ваше «качество жизни» задаром не нужно. Мы тут «Голубой огонек» и на ламповом «Рекорде» прекрасно посмотрим.
Я молчал, будучи во всем согласным с Николаем Петровичем. И с тем, что люди у нас, в основном, недобрые, и с тем, что мы наше прошлое оголтело проклинаем, как будто настоящее, не в пример ему, прекрасно. (А, главное, зачем? Чтобы привить народу нетерпимость к диктаторам? Но почему мы стоим сейчас в полушаге от водружения на пьедестал очередного непогрешимого вождя? Ничего, кроме нелюбви к своей стране, таким способом привить невозможно!).
Да, счастье для нас – это «высокое качество жизни». А что такое настоящее счастье – мы забыли. Даже я забыл, хоть и застал то время, когда оно запросто жило среди людей.  
- Ну, прощайте, Юрий Алексеевич! - протянул мне Селезенкин руку. - О, а вы тезка нашего Гагарина!
- Почему только вашего? Мы от него никогда не отрекались...
- Потому что он нашу страну прославил! А вы-то чем мир удивили? Тем, что эту страну развалили? Нет, наш он! А у вас другие герои - олигархи, бандиты...
Я опять замолчал.
Час сумерек давно закончился. Над головой было черным-черно - ни единого прокола звезды, а земля светилась иллюминацией, в ее огнях можно было даже увидеть над Парком Горького кусочек одеяла из облаков. Празднично, только что же так давит это непроницаемое небо?
Внизу вдруг родился шквал автомобильных гудков. Я заглянул за перепила балкона. Это сигналили моей «Тойоте».
- Заснул, что ли?! - стучал в боковое стекло мужик со злым лицом. - Долго еще телиться будешь?!
Я поднял упавшую на грудь голову. Выходит, я, и в самом деле, спал. И мне, конечно же, приснился сон.
Я включил скорость и быстро преодолел те несколько метров, на которые подвинулась «пробка».
«А все-таки странный сон, - подумалось мне. - Очень уж на явь похожий, мне никогда такие не снились...»
Я взглянул на фронтон, как бы спрашивая его, что это было, но он, сливаясь с темнотой, молчал.
«Пробка», наконец, стала рассасываться, машины медленно двинулись вдоль набережной.
Москвичи катили на своих «тачках», и не было у них счастья...
2014