Понтий Пилат. Глава 10. Письма 2.

Глава 10. Письма 2.

        Понтию Пилату, прокуратору провинций Иудея, Идумея и Самария,

в преторию Кесарии Приморской.

К* – Понтию Пилату, привет.

        Ты доставляешь мне большое удовольствие, требуя от меня не только многочисленных, но и длинных писем. Я бываю скуп на них частью из уважения к твоей занятости, частью потому, что сам разрываюсь между разными, по большей части скучными делами, которые одновременно и отвлекают душевные силы, и ослабляют их.

        Моя любовь к тебе заставляет меня не поучать тебя без конца, ведь  ты  не нуждаешься в учителе, а уговаривать крепко помнить о том, что ты уже знаешь. Потому и поучений в письме не будет. Ты знаешь сам, зачем ты в Иудее. Я же в качестве учителя не знаю, чему тебя учить. Помнишь, у Фукидида[1]: «невежество ведёт за собой дерзость, а размышление – медлительность»[2]. Что дерзость, что медлительность одинаково могут быть  опасны там, в чужой стране. И решения тебе приходится  принимать  самому.

        Поговорим  о  другом, мой  далёкий,  но  от  этого  не  менее  любимый  мною  соратник…

        Было ли это вызовом, исходящим от тебя, не знаю, но я так  почувствовал это.  Ты  был  крайне  любезен, описывая  мне  лица  и  повадки Наставника и его учеников. Приложил  присущую тебе  старательность.  Но  я  ощущал  постоянно твоё лёгкое недоверие к необходимости  всего  этого.  Ты не веришь в мою способность читать по лицам, друг? Напрасно. Давай поупражняемся в этом мало изученном искусстве. У тебя зоркие,  внимательные  глаза,  ты  отличаешься  наблюдательностью.  Благодарю  за  словесные  портреты,  что ты  прислал. Ты был неподражаем, Понтий, описывая лица. Посмотрим, смогу ли я быть столь же неподражаем, раскрывая характеры  и  даже  целые  судьбы,  что  за  этими  лицами  стоят.

        Два  человека  из  списка  учеников  Иисуса  удались  тебе  особенно  ярко. Твой  осведомитель,  Иуда… Начнем  с  него.

        Высокий лоб при длинном лице и маленьком подбородке  принадлежит  человеку жестокому. Такие склонны к истязанию, если не людей, то ж животных – обязательно. Их  ничем  не  разжалобить. То, что вызывает  жалость у других людей, доставляет удовольствие таким, как Иуда. Ты  пишешь, что лоб у него покрыт глубокими морщинами. Могу  предположить,  что наш человек наверняка одержим какой-либо страстью. Втайне  предаётся запретным наслаждениям. Я думал о злоупотреблении чувственными  удовольствиями. Ты заметил, что у него мелкие и  какие-то нечистые зубы. Это говорит и о придирчивости, но в первую очередь – как раз о  притуплённости ума на почве злоупотреблений удовольствиями чувственными. У него животные потребности, и он потакает этим потребностям,  но втайне. Он  и  вообще-то крайне  осторожен  и недоверчив. Тонкая  верхняя  губа  с точностью  свидетельствует  об  этом,  а  ещё говорит  о ворчливости, недовольстве  жизнью. Ему трудно угодить, лучше и не стараться. Поскольку у него короткая шея, думаю, что он легко впадает в ярость по всякому пустяку. Быстрый взгляд,  глубоко  посаженные  глаза – признак натуры хищной. Излишне ревнивой. Вообще, Понтий, нет никакого сомнения  в  том, что впалые и глубоко посаженные глаза – это жизненные неудачи обладателя, что обычно и делает людей хитрыми, жёсткими, лживыми и завистливыми. Маленький подбородок  у  Иуды еще  и  заострён.  Будь  осторожен,  друг  мой,  твой  осведомитель – лжец.

        Что ещё,  мой  префект, сказать  тебе  о  твоём  нелёгком  подопечном... Его ястребиный, острый  нос – в  утешение тебе, признак того,  что он  хитёр,  но даже в самых простых вопросах его можно провести. Да потому, что  наш  иудей глубоко уверен  в  себе, самонадеян.  И  даже  не  предполагает, что его можно обмануть. Ах да, чуть не забыл, если ты проявишь к Иуде  пристальный  интерес, хотя  бы  для  того, чтоб поддержать  меня в  моих  изысканиях, то  выяснишь следующее. Иуда скуп – это раз, и брезглив  необыкновенно – это два. Чистоплотен до того, что кожу сдерет с себя  после  неловкого  прикосновения  к кому-нибудь,  кто  ему  неприятен.

        Перечитал всё написанное – и содрогнулся. Дурной человек, несомненно. Будь  с  ним  поосторожнее.  Отнесись  к  нему,  как  к  волку – с должной опаской. Пока гуляет там, в лесу, не страшен. Не дай  приблизиться  к  себе, и  упаси тебя Юпитер от того, чтобы встретиться с ним безоружным. У этого твоего Иуды даже уши  волчьи,  заострённые  кверху, и мочек нет, а это говорит о крайней жёсткости характера,  позволяющей  пойти  на  убийство. Ты  человек безрассудной смелости, я знаю. Способен и с волком справиться без ножа, но кто знает, кто знает… Осторожность  не  повредит.

        Мне, Понтий, каждая черта на лице рассказывает о человеке:  нос, уши, подбородок,  форма  лица.  Всё  имеет  значение.  Выражение  лица – точное  отражение  добродетелей  и  пороков.  У  ученика, которого все называют  скалой, рыбака, слишком большая голова – а это признак грубости и лени. Ты скажешь, что для рыбака, каждый день уходящего до  рассвета  в  море,  работающего тяжко и грязно, не существует лени. В чём-то  ты   прав,  но  пойми,  что  Кифу  к  работе побуждает необходимость. Он  уходит  в море вынужденно, давимый жизненными обстоятельствами.  Поскольку  не  имеет ничего лучшего, дабы прокормиться. Дай ему возможность не  работать,  и  при этом обеспечь его скудные насущные потребности. И ты увидишь,  что  к  морю он  не  вернется  никогда. Он  будет  изо дня  в  день предаваться  своей  лени,  заниматься  пустословием.

        Последнее обстоятельство подтверждается выдающимися вперёд  зубами. Он должен быть болтлив. Такой вид философа из народа,  грубоватого, мало знающего, со склонностью к  ханжеству.  Эгоистичного,  требовательного ко всем, кроме себя самого. Очень упрямого, о чём  говорят  и изогнутая линия над переносицей, и густые, кустами, брови. Присмотрись,  если  тебя  не  оскорбит мое настойчивое  желание приблизить  прокуратора  к тому народу, которым  он управляет, к повадкам  Кифы. Да нет, я  не  предлагаю, чтобы  ты занимался этими людьми всерьез, и сам Кифа  твоего  пристального внимания  не стоит. Есть Ормус, и это  забота  жреца,  не твоя. У тебя много дел и без этого,  вовсе не обязательно  опускаться  до  общения  с простонародьем. Но вдруг бы ты захотел поупражняться в искусстве чтения по лицам и движениям тела… И удивить, и этим – подразнить, и даже ужалить (я ведь неплохо тебя знаю, мой воин!) знатока душ, египетского  жреца.

        Словом,  я  думаю, что этот  рыбак определенно должен часто и  быстро поворачивать голову. Такие быстрые  повороты  головы, в  сочетании  с  широкой  грудью,  покрытой  густыми  жесткими  волосами, – признак  упрямства, и также вспыльчивости. И даже того, что человек трудно  уживается  с  людьми. А  ведь он – один  из этой маленькой  группы,  которая  в близком будущем должна стать такой известной. Мне  представляется,  что  она должна быть сплочённой, единой. Как можно сочетаться людям такого разного внутреннего облика, как Иуда, Кифа, и, допустим, Близнец? Этот самый «близнец» Иисуса, столь на него похожий внешне, и  внутренне  во многом соответствует нашему Наставнику. Но если Иисус занят  больше  божескими  делами,  то Дидим  живет  на  земле,  среди  дел человеческих.  И  ему  должно  быть  нелегко с этими детьми простого народа. Впрочем,  я не прав, разность натур сплачивает людей надёжнее,  чем  их схожесть.  Мы  с  тобой  тоже  очень  разные, и  именно то, чего нет  во  мне, но присутствует  в  тебе,  более  всего  и  интересует  меня.

        Возвращаюсь  к  нашему  «камню». Знаешь, это хорошо, что ты  обратил  внимание  на  руки. Широкая  и  толстая,  грубая  и  жёсткая  ладонь с неповоротливыми, толстыми, как бы  притупленными короткими  пальцами объяснима у бедного рыбака, раздавленного тяжким трудом. Но знаешь ли  ты,  что такая рука – весьма нелестное свидетельство неглубокого  развития  его ума?! Да будь он  даже  патрицием, всё равно бы был глуповатым  человеком. У него слабое, ленивое воображение при общей  впечатлительности натуры. Такие люди обладают повышенной вспыльчивостью, просто страшны в ярости, но не потому, что храбры. Совсем наоборот. Если они и совершают мужественные  поступки,  то  лишь  в  ярости  или  охваченные  жаждой  разрушения. Без поддержки, без присутствия тех, кто мог бы  их приподнять,  возвысить в собственных глазах ободряющим словом, такие люди просто  сникают.

        И ещё, в дополнение. Этот Кифа может быть смел и решителен, но,  как  я уже говорил, не по призыву души, а из-за непомерной гордыни. Он  боится,  что его сочтут трусом,  и  в  трудные  мгновения  жизни  может повести  себя    куда  резче,  чем  это  требуется.  И  знаешь,  откуда  мой  вывод?  Ты  описал  оттопыренные  уши  с  выпуклостью   в  средней  части…

        Взгляни ещё раз на его глаза. Большие глаза со складками на веках. А ведь это стремление властвовать, Понтий. Духовно небогатый, упрямый, неуживчивый человек, трусоватый к тому же, но склонный к припадкам ярости. И при этом обуреваемый жаждой власти. Не знаю, что лучше, что хуже, мне не нравятся ни Иуда, ни Кифа. Хватило бы одного в окружении для обычного человека, чтобы перестать спокойно спать. Однако наш Наставник, ведомый Ормусом, должен знать, что делает.

        Ради себя самого, ради нас всех – хорошо бы, если бы знал.

        Будь здоров.


 [1] Фукидид (около 460-400 гг. до н.э.) - древнегреческий историк. Происходил из знатной афинской семьи. Активно принимал участие в политической и военной жизни Афин. Главный исторический труд (8 книг) посвящен истории Пелопоннеса.

[2] Это слова Перикла у Фукидида. Перикл (около 490-429 гг. до н.э.) – древнегреческий политический деятель, стратег Афин, знаменитый оратор. Принадлежал к аристократическому роду. После изгнания Фукидида в 444 г. до н.э. управлял государством. Афины при Перикле достигли высшей степени развития. В  429  г. до н.э. умер от чумы.