В субботний июньский день с утра я приехал на Медео. Перевалил знаменитую стометровую плотину, перекрывшую ущелье Малой Алма-Атинки и спустился к турбазе «Горельник».В этот раз я решил подниматься к лагерю «Эдельвейс» не как обычно, по северному склону, а по южному, остепненному. Крюк мне при этом предстояло сделать километров в пять. Поднимаясь по незнакомой тропе я еще в начале её чувствовал слабость и недомогание. Рюкзак, который обычно не замечал, казался непомерно тяжёлым, тропа слишком крутой, а жара невыносимой. На прогреваемом, поросшем степными травами склоне видел несколько бутанов (колоний) сурков, которые при моём приближении со свистом скрывались в норах. Надоедливо стрекотали сороки. Как в бреду добрёл я до альплагеря «Туюксу» на левом берегу Алма-Атинки и решил остановиться и передохнуть у сторожа Генки. На двери его домика висел амбарный замок, все остальные домики тоже были закрыты, в лагере ни души. До «Эдельвейса», вниз по ущелью, нужно было топать, как я уже говорил, около пяти километров. Я плохо помню, как дошел до «Эдельвейса». Подошел к открытому домику, ввалился внутрь и упал на нары. Мне было плохо, клонило в сон. Разбудили меня голоса. За столом сидели незнакомые парни, на столе вино, закуска, кто-то бренькал на гитаре.
- Хватит спать, бродяга! Подтягивайся к столу!
Я достал свою бутылку водки, кое-что из продуктов и присоединился к компании. После выпитого стало немного легче. Послушав песни и анекдоты я снова прилёг не нары и провалился в темноту. Следующее, что я помню – термометр под мышкой, а потом чей-то голос,
- Сорок и две десятых! Надо тащить его вниз, пацаны! – и уже ко мне, - Встать можешь? Собирайся, пойдём в город.
Передо мной стоял знакомый парень из группы альпинистов. Парни, с которыми я ужинал, исчезли. Вместе с ними исчез мой рюкзак и кеды. Если бы я не положил под себя спалный мешок, думаю, пропал бы и он. Я обул ботинки с железными триконями, килограмма по три каждый, двое парней прихватили мой спальник и мы пошли по тропе вниз, к Медео.
Из всей долгой дороги домой я запомнил только, как меня с двух сторон поддерживают под руки, а железные шипы на ботинках высекают из асфальта снопы искр. Потом – провал.Потом белый халат врача «Скорой» и голос,
- С гор привели? Наверное энцефалит. Вон на руке пятнышко, на укус похоже.
Опять провал и чернота… Я очнулся в палате человек на десять. Из вены торчит игла с трубкой к капельнице, рядом сидит медсестра и чайной ложкой разжимает мне зубы. Вторая, тоже чайной ложкой вливает в рот сладкий чай. И снова провал…
Очнулся я в изоляторе. Уже после понял, для чего меня положили в отдельную палату в переполнненой больнице. Вся одежда на мне простыня и наволочка были мокрыми от пота. В бокс заглянула медсестричка, увидела, что я открыл глаза и захлопотала.
- Живой?! Ну, слава Богу! Никто и не надеялся! Давай переоденемся, постель поменяем. Молодец! Кризис миновал!
- Давно я здесь?
- В изоляторе второй день, а в больнице десять дней.
Десять дней я был в коме. Как здорово было снова видеть, слышать, дышать, греться на солнышке!
Меня не перевели в общую палату. С диагнозом, теперь уже «брюшной тиф», оставили в изоляторе, но контакты с родителями и друзьями не ограничивали. Мало того подселили соседа – мужика лет под сорок с характерным только для копытных диагнозом «ящур». Мужик оказался общительным. Через пол часа мы выяснили, что он когда-то работал в Нарынкольском противочумном отделении, хорошо знаком с моими родителями, а сейчас работает в институте животноводства и заведует ящурной лабораторией. Там он и прихватил свою редкую для людей болезнь. С раннего утра Юрий Рублёв, так звали моего соседа, с химическим стаканом в руке бежал к медсёстрам. Ему наливали 100 граммов чистого спирта и давали клочок ваты. В спирт он высыпал и тщательно размешивал 4-5 чайных ложечек сахара, мочил там ватку и запихивал её под язык. Ста граммов спирта ему хватало, чтобы находиться под парами в течение всего светового дня. Однажды Юрий исчез на целый день …
Он появился в два часа ночи через окно. На нём была тельнящка, флотская форменка , спортивное трико и кеды.
- Саня! Вставай! Вставай скорее!
- Что случилось?!
- Вот тебе одежда. Здесь трико и кеды. Переодевайся!
Юрий достал из своей тумбочки толстую общую тетрадь, раскрыл и показал мне страницу, исписанную непонятными знаками.
- Видишь? Я всё подсчитал! Сегодня 22-е июня. Ровно в четыре часа на нас нападёт Китай. Одевайся, пошли в парк, спрячемся в камнях и будем смотреть, как полетят китайские бомбардировщики, и как их будут сбивать наши перехватчики! Скорее, Саня! Уже без двадцати три!
Он извлёк из своей сумки бутылку бренди и налил по пол стакана. От бренди я не отказался, ибо напиток этот по тем временам был редкий, дорогой и никогда мною не употребляемый. На остальное ответил, что я еще не окреп после болезни, идти в парк мне тяжело, а ровно в четыре часа я сяду к окну и буду смотреть на воздушные бои над Алма-Атой. Сосед подумал, согласился со мной , вылез через окно и исчез в ночи. Минут через десять в палату заглянула дежурная сестра.
- Где твой друг?
- Не знаю, не видел.
- Он был здесь. Мы его видели. За ним «Скорая» пришла, иди поищи его.
- А сами чего?
- Он здровый бугай, на улице темно, мы его боимся.
Надо признаться, я тоже не испытывал особого восторга, когда рыскал в темноте, разыскивая соеда в ночном парке. Был я ещё очень слаб и проходя мимо кустов думал: «Вот примет по пьянке за китайского десантника – в шесть секунд задушит». Я его не нашел. Пока бродил по аллеям, он сам явился на пост медсестёр и сдался санитарам психушки. «Так вот ты какая, «белочка», думал я, глядя вслед рубиновым стопсигналам уходящей «Скорой»…
Дней через десять после этой весёлой ночки меня выписали из инфекционной больницы с окончательным диагнозом «Лихорадка – Q». У ворот стояла группа дорогих мне лаборантов лаборатории млекопитающих.
- Санюля!!!, - раздался крик резкого, как Тигра в мультике про Винни Пуха, Рашитки Шаймарданова.
Жизнь продолжалась!
24.10.2009.
