хочется. На своей земле пахать-сеять. Чтобы никто не мог тебя чести, жизни лишить.
Фрол уважительно посмотрел на товарища и добавил:
– Надоело барину пятки чесать. Понятно?
– Это понятно.
Парень взял ведро и, вздохнув, сказал:
– А мне с вами некогда языком чесать. Вот поговорил, а это грех, и мне нужно теперь искупать его лестовкой, земными поклонами с молитвой. И за каждый грех нужно сделать сто поклонов.
– И грешить после такой лестовки не захочется, – понимающе усмехнулся Фрол, – А можно с кем-нибудь из ваших старших поговорить?
– Спрошу, – закрывая дверь, кратко произнёс парень.
– Вишь, какие строгости. Думаешь, придёт кто? Про коней хочу спросить. Солица у тебя есть, моя закончилась? – разрезая пополам огурец,
спросил Фрол.
Степан, молча, протянул приятелю тряпицу с солью. Неспокойно было у него на душе. Мучила неопределённость. «Попросили помощи, а сидим, как полоняне. И чего ждать от этих староверов?» – думал он.
На другое утро Антоний привёл своего деда, старого казака Еремея. Фрол лежал, вытянув ноги с изъязвлёнными щиколотками.
– Что у тебя с ногами? – спросил парень.
Еремей многозначительно посмотрел на приятелей и задал вопрос, от ответа на который не увильнёшь:
– За волю или за татьбу?
– За волю, – ответил Фрол, сообразив, что старик понял, откуда раны.
– Пришлю мази, будешь мазать утром и вечером. Если не пропустишь ни дня, болячки заживуть.
– Благодарствую. Замучили совсем. Пеплом присыпаю, а не помогает.
– Пепел тоже разный. Бываеть, что и не помогаеть.
Старик, видно, разбирался в лекарских делах. Он присел на солому. Антоний остался стоять.
– Зачем звали? Об чём гутарить хотели?
– Вы принимаете к себе других людей? – начал Степан.
– Это, смотря каких. Истиной веры принимаем. Или тех, кто готов принять нашу веру, подчиняться нашим законам, жить праведно.
– А убить человека по вашей вере можно?
– На войне врага можно. И так, в отдельных случаях, допускается.
Один человек убил очень много винных и невинных людей. И решил прекратить это дело. Пошел к попу и спросил, какое ему за это будя положено наказание. Поп велел надеть на лихого человека кандалы и сказал, что когда Бог простить его, вериги сами отпадуть. Ходил этот лихой человек от одной станицы к другой, встретил женщину, она ему и говорить: «Я эту станицу испортила, сейчас пойду другую портить!» И пошла. Понял он, что она колдунья, и решил, что он столько людей погубил, а она их, сколько еще сгубя. Окликнул он её, вроде, подожди, догнал и задушил цепями. Цепи тут с него и упали. Он пошел к попу, тот ему и сказал, что Господь простил ему грехи за то, что он убил колдунью.
– То есть, если убить колдуна или ведьму, то с себя очень много грехов можно свести? – удивился Степан.
– Конечно. Только каждодневно всё равно надобно лестовки творить. Искупать новые грехи. Рядом с человеком летаеть два ангела: один хорошие дела записываеть, а другой – плохие. И когда человек окажется на Судном дне, ангелы будуть зачитывать по очереди хорошие и плохие дела. И сами понимаете, кому дорога в рай, а кому – в ад.
– А если убить просто человека, врага?
– Не на войне? Нет. Только, если исполняешь наказание по решению круга: казнишь за брак с иноверцами, за разбой, грабёж, убийство. За это у нас – смерть. Если сын или дочь подняли руку на родителев – смерть. Кому-то надо исполнять наказание. Только этот грех убийства искупается лестовкой.
– Строго! – удивился Фрол, – А коней у вас можно купить?
– Нет. Мы снимаемся с места. Скоро и эти земли будуть царские, договорилася царица с турками. Дозоры выставляеть. Наши единоверцы давно ушли за Кубань. А теперь и мы пойдём. Потому и коней вам продать не можем – самим нужны.
– Вас поэтому гулебщиками зовут?
– А как бы не звали. Истинной веры мы. Остальные неправедные перед Богом.
Уходя, Еремей напомнил:
– Завтрева мази принесёть вам моя бабка.
Ветер не стихал. Фролу надоела пунька. Уже все лозинки-прутики рассмотрел и сосчитал в ней.
– Эх, не спросили мы, сколько суховеи длятся. Три дня уже сидим тут. Я посмотрю, не тишится ли ветер.
– Что смотреть. В ночь мы всё равно не пойдём. Дождёмся утра.
– Степан, пошли по нужде сбегаем.
– Да что тебе неймётся, ходили уже.
Фрол накинул на плечо мешок.
–Так, я пошёл.
– Мешок-то оставь. Увидят, что ты по нужде с мешком ходишь, отымут, да ещё изобьют, чего хорошего.
Фрол снял с плеча мешок и, присыпав его сеном, выскользнул за дверь. На улице было сумрачно от пыли – солнца не видно. Даже здесь, в ограде, ощущалось горячее движение воздуха. Фрол огляделся. Было безлюдно. Только навстречу гнала коз девка.
Фрол остолбенел. Никогда он такой красы не видал: глаза чёрные, глубокие, ресницы чуть ли не до писаных бровей достают. Правда, нос и рот были закрыты повязкой, от пыли. Зато фигура до того статная: талия, бёдра, грудь…. И ростом чуть ли не с самого Фрола. Он чувствовал, что надо что-то сказать. Уйдёт же! Но всегда бойкий на язык, на этот раз он лишился дара речи. И стопы ног будто приросли к земле. Он промычал что-то невразумительное. Девица даже не посмотрела на него.
Вот она уже поравнялась с ним. И тут только его члены обрели подвижность.
– Как величают такую красу писаную? – с восхищением спросил.
Девица взглянула на Фрола. Он заметил в её глазах интерес. Или хотел заметить? Тут же превратившись в разбитного малого, каким он и был с девками, Фрол подскочил к красавице:
– Меня Фролом зовут, а тебя как величают?
– Мне нельзя с тобой гутарить, – промолвила девица и, опустив глаза к долу, добавила, – Ты неправедный, никонианец.
Фрол весело рассмеялся:
– Ну и что? Никонианец не мужчина разве?
– Грешник, – тихо произнесла она и продолжила путь.
– Сотворим грех вместе, – Фрол последовал за девицей, схватил её за руку и опять засмеялся, – А потом ты лестовками отмолишь его.
Ах, зачем он это сделал? Зачем вообще вышел из пуньки? Из ближайшей хаты вылетели двое молодых казаков с плетьми и принялись его колотить. Как не увиливал Фрол от ударов, как не подпрыгивал и не пытался убежать, они обложили его, как волка. Били со знанием дела, с протягом. Сколько ударов пришлось на его спину и ноги – не счесть. И вот уже Фрол, истекая кровью, лежит в дорожной пыли. Ещё пара ударов, и конец… Не выдержать… Но тут подоспел Еремей.
– Не берите, ребяты, на себя грех смертоубийства, – строго произнёс он, – лучше выбросите этих собак в степь, сами сдохнуть, греховодники.
Казаки послушались старика, подхватили за руки-ноги ухажёра и кинули за плетень.
Когда он пришёл в себя, по-прежнему дул ветер, рядом на земле сидел Степан, закрыв от пыли руками лицо. К нему ластился пёс. Фрол застонал.
– Ах ты, кобелиное отродье! – откликнулся Степан. – Что ты полез к девке? Мы были там и так на птичьих правах, а ты ещё и грешить вздумал. Старообрядцы так разъярились, что схватили меня и вышвырнули, как собаку, за ограду. Хорошо, что следом мешки выбросили.
– И мой?
– Я ж сказал – мешки!
– Слава Богу! – обрадовался Фрол, – целехонько моё достояние.
Он, стеная, подполз к Степану, обхватил свой мешок руками, погладил его и мечтательно произнёс:
– А всё-таки девка – краса писаная!
– Тьфу! – плюнул Степан, – кто об чём, а о голый о бане.
Ночь беглецы пересидели под плетнём, а к утру суховей прекратился, и они двинулись в путь. Фрол, стеная и охая, опирался на выломанную из ограды палку. Долго так блуждали по степи. Начался сентябрь, но знойный воздух переливался прозрачными струйками, как в разгар лета.
– Степь…. Ни кусточка, ни лесочка…, – шептал Фрол, еле передвигая ноги.
– Нет, Фролка, гляди-ко буреет какая-то полоса…
– Да это камыш, – Фрол посмотрел вдаль. – Значит, река там. Как на Дону! Если вода – обязательно камыш или рогоз.
Несмотря на усталость, двинулись быстрее: не терпелось хоть какой-то перемены, какого-то, пусть промежуточного, конца их трудного пути. Поднялись на небольшое возвышение, и перед их взором предстало четырёхугольное укрепление , состоящее изо рва и двух валов, внутреннего и внешнего, густо поросших бурьяном – свидетельство пребывания здесь людей. Но, видно уж с десяток лет укрепление пустовало: кое-где на валах торчали кривые деревца и кусты боярышника.
Обойдя редут справа, Степан и Фрол наконец, увидели синюю
гладь спокойной степной реки в золотистом обрамлении пышного осеннего рогоза и редких низкорослых деревьев.
– Гляди, ракита? У нас тоже она растёт, только кустами. А тут деревца! – воскликнул Фрол, – отдохнём?
– А что ж не отдохнуть! Сядем под ракиту. А то идём, идём, сами не знаем куда. Бабушка сказку одну баяла. Царь приказывает Ивану: «Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что».
– Я тоже слышал эту сказку, когда дитём был. Про нас с тобой, – засмеялся Фрол. – А вот река….
– Об этой реке, видно, говорил Павел: невелика собой, и течение медленное. Название какое-то смешное. Ея или ЕЯ. Чья? Ханская, наверное?
– Вод, земель, лесов ничьих не бывает. Всё, конечно, Богово, а ещё царское, барское, ханское, – вздохнул Фрол.
– А как же воля? Мы ищем, а её нетути. И когда будет, неведомо.
– Земли, воды, простора много – нескоро хозяева доберутся сюда. Показакуем ещё. Нам бы только осесть где-нибудь. А то, как степняки, кочуем, только те на лошадях, а мы пешком. Слушай, Стёпа, есть хочется…. Что там у нас осталось?
Степан заглянул в мешок.
– Хлеба немного. Три луковицы. Щепотка соли, – порылся в карманах, – тёрна горсти две.
– Да…. Мясца бы…. А переправляться через эту Ею как будем?
Ты плавать-то умеешь?
– Сороть переплывал. Она чуть шире этой речки. А ты?
– А где я рос, таких рек не было. Плавать не умею.
– Ну, думаю, речка неширокая, неглубокая – переправимся, – успокоил Фрола Степан, – хотя, не зная броду…
Он посмотрел по сторонам.
– Нам бы бревно какое. Но тут, вишь, деревьев нет, ракитки совсем тоненькие... Главное, чтоб одёжа да мешки не промокли. Придётся, видно, вязать плотик.
– Из чего, Степан? Сам говоришь, что деревьев нету.
– Да, хоть из рогоза. Смотри, его сколько! Нарубим сухих стеблей и свяжем его листьями.
– Как у тебя всё просто получается! Нарубим, свяжем… – Чем нарубим?
Степан рассмеялся:
– А сабли на что? Вот и пригодятся. Давай, поднимайся!
Вынули из ножен сабли, примерились. У Степана дело сразу пошло, споро, весело.
– Одним махом семерых побивахом!
– Ерой! Аника-воин! – ухмыльнулся Фрол и сам попробовал рубить. Но толи замахивался не так, толи силы много в удары вкладывал, не получалось, как у Степана.
– А ты говорил, небольшая наука, помнишь, у Павла?
– Да, – согласился Фрол, – поучиться надо.
Вскоре плот был готов. Поставили на него имущество. Степан стал снимать одежду.
– А ты что стоишь, Фрол? Раздевайся!
– Ай, не робей, воробей! – скинул кафтан Фрол, оголив красную, покрытую струпьями спину.
Холодно, но иначе никак. Осторожно вошли в воду, толкая впереди себя плот. Следом за ними шагнул в воду пёс и поплыл, разбрасывая во все стороны брызги. Дно было илистое и мягкое, покрытое лоскутами водорослей. Отошли шагов на двадцать, как дно ушло на глубину.
– Держись за плот и помогай себе ногами, толкать буду я, – проговорил Степан и ускорил движение. Мимо проплывали удивлённые выдры.
– А вот и еда! – заметил
