Кукушка в глубине Леса прокуковала сто восемь раз. Лесник вытряхнул пепел из трубки, постучав ею о балясину крыльца. Рыжий поднял голову и посмотрел Леснику в глаза. Лесник почесал пса за ухом:
- Иди, гуляй.
Рыжий встал, самозабвенно потянулся и, прихрамывая, побежал возобновлять свои метки в окрестностях. А может, и еще чем заниматься. Он Леснику не докладывал.
Лесник тоже встал, положил трубку в карман безрукавки и вошел в дом. Он каждый раз входил в дом с удовольствием. Дом был большой – в два яруса – и теплый. Лесник принимал участие в постройке дома только чуть, в самом конце, но с Домовым сошелся быстро. Собственно, сошелся не сам Лесник, а его старший сын, но это уже не имело значения. Домовому пришлись по интересу кое-какие из Родниковых игрушек, а тот жадничать не стал. С тех пор Домовой никаких безобразий не творил, да и своим видом Ветлу и детей не пугал. С Лесником же они не одну трубку выкурили у приоткрытой ставни на втором ярусе, пока другие спали.
Лесник вошел в каминную и сел к Инструменту. В Лесу это было новшество – Инструментов здесь отродясь не водилось, не лесные это штучки. Но Леснику нравилось нажимать на белые и черные клавиши Инструмента и извлекать из него музыку. Окрестных белок да галок это явление с первого разу заинтересовало, хотя человеку слышно на улице было бы плохо. Но Лесник открывал для них отдушину, да и слух у галок да белок всегда был достаточный. А Домовой – так тот обычно ухо к полу на втором ярусе прикладывал.
После первых звуков Инструмента в спальне послышались шевеления. Лесник знал, что там сейчас происходит. Родник проснулся, конечно, первым, но вставать одному ему была бы обида. Потому он потихоньку, чтобы трех меньших не пробудить, теребит за плечо Ветлу. А та шепотом отругивается. Сейчас отошлет сына ряшку холодной водой полоскать, сны отмывать.
Но из спальни в каминную выглянул вихор, а затем глаз одного из близнецов – не разобрать, кого – и снова исчезли. Послышались перешепты и шуршание. Лесник даже от Инструмента отсел. Что-то было не так.
Чуть погодя близнецы (уже во всей одежке!) как-то увальнями, без привычной уклюжести вывалились из спальни и, не рассказывая снов, только пожелав здоровья бате, потопали в кухню. Там загремели ведрами, хлопнули дверью в сени.
Леснику стало совсем не до Инструмента. Чтобы братья да не свое дело по своей охоте делать стали? Если Родник заболел, почему не говорит, только братьев в известность поставил? Гулять ему сегодня тоже нечего, вроде зимой родился, а до женитьбы еще далеко. Или Лесник чего не разумеет? Ну, ясное дело, не разумеет, коли спрашивает.
Близнецы в дверях, конечно, по пол-ведра на пол да на ноги вылили, но остаток до пеньков донесли, поставили. Наметились было с задумчивыми ликами на двор вышмыгнуть.
- Сокол, Ясень, подь на суд! – Лесник не удержался, хмыкнул. Уж больно не шли им разумные личности. Хотя, правда, весело было что-то не особо.
Братья остановились, с неохотой поворотились к бате.
- Подотрем щас, - буркнул нарочитым басом Ясень. Сокол в подтверждение шмыгнул носом.
- Не об том спрос. Где Родник?
Братья уставились в половицы, будто тараканов искали. Сокол зыркнул было на Ясеня, но только вдругоряд носом хрюкнул и уперся голубыми, как у брата, гляделками в доску под ногами. У Лесника в груди будто подул ветерок. Он открыл рот, но, помыслив, закрыл. Леший его знает, как этих молчунов пытать. Но что-то не так.
- Утро доброе, батя! Родника нашли?
