- Не страшно?
- Нет.
- А так?
- Да, нет же, пап! - Светка обиженно надула губы и отвернулась к стене.
Талов прибрал с лица нелепую гримасу и тронул дочку за плечо:
- Светик, не обижайся, а, ну не получается у меня страшно. Вот послушай лучше…
Жил был в одном большом городе один маленький мальчик. И было у мальчика три желания.
Одно желание было такое. Хотелось ему, чтобы случилась большая война, и всех – всех некрасивых и жалких людей накрыло ядерным грибом.
Ещё мальчику очень хотелось, чтобы мама и папа были живы, а его старая и злая бабушка, наконец, подохла и прекратила смотреть на него своими больными и выпученными глазами, и дышать в лицо кислятиной.
Но бабушка не умирала, и поэтому третьим желанием мальчика было повеситься…
Талов укрыл одеялом ровно посапывающую дочь, вышел из комнаты и направился в ванную чистить зубы.
В зеркале расплывалась потрёпанная физиономия стареющего, некрасивого и крепко пьющего мужчины в полном раздрае душевных сил.
Совсем дочь от рук отбилась,- читает и смотрит одни ужастники, в школе учится плохо, учителям хамит, - озабоченно нахмурился Талов, - эх, была бы жива Маринка…
Жена умерла пять лет назад. Вернее, она не умерла, а он убил её. Не нарочно. Задушил во время секса. Игра у них такая была с Маринкой – он её душит, типа маньяк, а она сначала кричит, а потом лишь шипит, затихая. Ох, как же любил он перед кульминацией смотреть в эти почти потухшие помертвевшие глаза! Переусердствовал он тогда с выпивкой, долго не мог кончить, увлёкся, и…
Мёртвую Марину, как была – без одежды, он вынес на улицу, к мусорным бакам, пошёл в магазин, купил две бутылки водки, вернулся домой. Дочь спала в своей комнате. Он быстро напился и свалился пьяным под стол.
Утром первым делом побежал к помойке, но тела жены там не было.
В милиции приняли чистосердечное признание, подержали пару месяцев в СИЗО, а потом отпустили, - тела Маринкиного так и не нашли. До сих пор…
Прервав поток воспоминаний, взгляд его за что-то зацепился. Талов положил зубную щётку, приблизил лицо к зеркалу.
Ровно посередине морщинистого лба рос длинный и уродливый седой волос. Он взял с полочки пинцет, зацепил волос и резко дёрнул. Адская боль пронзила всё его тело, но особенно сильно кольнуло в паху.
Ни хрена себе, - чертыхнулся Талов, глядя на набухающую в крохотной воронке на коже алую каплю крови, продезинфицировал рану, и пошёл спать.
Утром Талов проснулся в хорошем расположении духа, сразу прошёл в детскую, чтобы разбудить дочь в школу.
- Светик – семицветик, вставай, труба зовёт, не зевай! – выкрикнул он привычную утреннюю речёвку.
Дочка разлепила веки, сонно улыбнулась и посмотрела на Талова.
- Папа, не надо… убери это… мне страшно… мамочка, забери меня отсюда! - девочка в ужасе орала, глядя на отца.
Талов растерялся, отступил в коридор, повернул голову к зеркалу и ужаснулся.
Точно посередине лба, на месте вырванного волоса, находился человеческий глаз. Глаз его жены, Маринки, большой, карий, с маленькой родинкой на веке. Глаз часто заморгал и выпустил на щёку Талова обжигающую слезу…
- Светик, золотце, не волнуйся,- он забежал обратно в детскую. Кроватка была аккуратно заправлена. Дочери в комнате не было.
Талов подошел к шифоньеру, выдернул из ветровки шелковый шнурок, смастерил петлю, прошел в ванную, просунул голову в петлю, привязал свободный конец верёвки к змеевику, набрал полные лёгкие воздуха, и медленно оседая вниз, начал умирать. Запертый в горле воздух с шипением выходил наружу…
Давно Талову не было так хорошо. Целых пять лет.
