Не будет пути к началу.
Немиров сошёл с поезда, каждый из вагонов которого был последним. Оказался ли он в пригороде или загороде, определить было сложно из-за отсутствия ориентиров. Дом его остался за спиной, в городе, окружённом частоколом из зубовного скрежета и пыли. Мiр изогнулся, население там уже год занималось лишь поднесением дул к собственным вискам, засевая кривое пространство множеством незалежных трупов, свободных даже от погребения.
Отход Немирова был, как ко сну, когда назавтра уже можно не просыпаться, с собой он не взял ничего, кроме простых, непритязательных запросов на вечность.
Летел серп месяца, бешено жнущий в небе неведомый урожай. Кричит чумовая птица.
Немиров посмотрел в звёздное небо. Звёздное небо посмотрело на него. Там, во тьме за глазами звёзд были безграничные иерархии ужаса, не знающие никаких аналогов в экзистенциальном опыте. Любой намёк здесь, на то, что существует там, - ложен. Пустота каждой вещи тождественна её форме, аду цветка на лугу, все мгновения пространств ведут только в одном направлении. Но если оттуда протягивается рука, чтобы вести дальше, это значит, что оттуда можно вернуться, чтобы встать в ещё одном преддверии вечно ускользающего порога. Немиров был необратимо болен больным бытием.
Птица кричала, словно прося или предлагая.
По его волосам, по картине, в которую он уходил, в которой исчезал, пробежала лёгкая, лунная проседь.
