Сколько себя помню, мы – пацаны семидесятых, всегда играли «в войну». Собравшись во дворе многоэтажки или на бабушкиной улице возле эстакады, не особо договариваясь, тянули из домов игрушечные автоматы, пистолеты. А у кого дом оказывался далековато, чтобы быстро сбегать, тот брал в руки кривую палку, заявляя, что у него винтовка. Спор начинался со слов: «За кого будешь?» Понятное дело, все стремились быть «за наших», – кто ж за немцев хочет? Фашисты – они и есть фашисты. Но в процессе игры так входили в образ, что те, кто оказывался «врагами», и вправду ими становились. Поймав красноармейца, устраивали ему пытки до ссадин и синяков. А в ответ нередко слышны были крики: «У, гады! Сволочи! Фашисты проклятые!»
Вот в один из таких летних дней мы с пацанами-соседями после жестокой битвы, ползая по траве и прячась за деревьями, выходили из окружения через кусты чайной розы. Разгоряченные, исцарапанные, но счастливые и радостные, мы вбежали в бабушкин двор, измученные жаждой.
На табурете, гладя толстую полулысую собаку Бульку, сидел дядя Сеня, бабушкин родной брат, полковник, прошедший всю войну – с первого до последнего дня. Бывший боевой летчик, штурман, а ныне живущий в Москве профессор, преподаватель военной академии имени Фрунзе, он сидел сейчас в тени старого ореха в расстегнутом френче без погон и явно не ожидал столь внезапного «вторжения». Дядя Сеня посмотрел на нас, улыбаясь, а заметив в руках «оружие», спросил:
- В войну играли?
- Ага! – хором ответили мы.
- Кто победил?
- Наши, конечно, не фашисты же! – вызывающе ответил один из моих приятелей.
- Дядя Сеня… – отдышавшись и набравшись наглости (вообще я очень редко обращался к дяде, так как мне это запрещал делать мой папа – чтобы я не сморозил какую-нибудь глупость), выдохнул я, обращаясь к московскому гостю.
Дядя Сеня вопросительно посмотрел на меня. Я немного замешкался, но, не заметив никакого осуждения во взгляде, продолжил:
- Дядя Сеня, расскажите про войну! У вас столько наград, – расскажите о каком-нибудь своем подвиге!
Пацаны, напившись воды, спрятав за пояс или повесив за спины «оружие», с интересом смотрели на военного, с нескрываемой завистью разглядывая его форму.
- Ну, что я вам расскажу? – дядя Сеня опустил Бульку на землю, и она тут же спряталась в будке.
- Вы ведь воевали? – мой сосед, Игорь, хитро прищурился, словно вел допрос (кстати, в нашей игре он был за немцев).
- Воевал, – улыбка исчезла с лица дяди Сени, – но даже не знаю, что вам, ребята, рассказать.
- Вы ведь убивали фашистов? – мы не унимались.
Поняв, что без рассказа он не сможет покинуть согретое место и уйти в дом, дядя застегнул френч, оглядел нас и неуверенно, с явным нежеланием начал:
- Вообще, война – страшная вещь. Вы спросили о подвиге… Война – это работа. Тяжелая, скрупулезная работа, и если все выполнил полностью и правильно, тогда герой, а если нет… - Дядя Сеня осмотрел нас, словно подбирая слова попроще, понятней. Мы, в свою очередь, смотрели на него, распахнув рты, ожидая рассказа о боевых подвигах. Видя наше искреннее внимание, он продолжил. – А если нет, то смерть. Для тебя, твоих друзей... Плен, предательство, позор... И так каждый день на войне, все годы. До самой победы.. Тяжелая работа, в которой нельзя ошибиться, потому что цена ошибки – человеческая жизнь.
Мы все еще ждали рассказа о каком-нибудь героическом моменте из военной биографии самого дяди Сени. Он, видно, понял это и продолжил.
- Я мало кому рассказывал об этом, – он еще раз оглядел нас, – но вам, как только что вышедшим из боя, – он улыбнулся, – расскажу. За всю войну меня два раза сбивали. После одного такого падения у меня остался шрам. – Дядя Сеня потрогал свой затылок.
Я, разумеется, вместе с пацанами тут же подбежал смотреть на страшный след той войны. Внимательно, во всех подробностях, изучив глубокий шрам-вмятину, мы снова приготовились слушать, только теперь с еще большим вниманием.
- Это осколком вас так? – спросил я.
- Нет, при падении частью самолета зацепило. Подбили нас недалеко от линии фронта. Поэтому, когда упали, не поняли где мы, на своей территории или вражеской. Пилота, моего командира, тяжело ранило, я вытащил его из самолета. Сидим мы на земле, командир совсем плох, говорит едва слышно: «Если нас в плен возьмут власовцы – застрели меня: они наших мучают зверски, особенно летчиков. Я сам не смогу, в руке пистолет не удержу. Обещай мне: если услышишь, что власовцы – выстрелишь прямо в голову, чтоб наверняка. Обещаешь?» Мне ничего не оставалось, как дать слово… хотя представить, что придется стрелять в командира, боевого друга… Ночь, самолет наш дымится, мы сидим и ждем, кто за нами придет, свои или враги. Я достал пистолет, передернул затвор, дослав патрон в патронник, поставил на предохранитель и жду. Время шло так медленно! Командир потерял сознание, я сам весь в крови. Вдруг слышу – идут. Кто? Свои? Немцы? Власовцы?.. Начало светать. Вижу отряд, человек десять, в камуфляже. Не поймешь, свои или нет. Тут слышу – говорят по-русски. Всё, думаю, власовцы! Снял пистолет с предохранителя, приставил дулом к виску командира, палец уже лег на спусковой крючок... И тут слышу: «Товарищ лейтенант! Вон летчики, живые!» Видно, один из солдат заметил нас. Но главное слово – «товарищ», значит, наши!.. И вот подумал я тогда: если бы хоть на секунду позже тот солдат крикнул «Товарищ лейтенант!», я бы выстрелил в командира, а сам застрелиться бы не успел... Как же потом жить, убив друга, командира?.. Нас спасли, мы потом еще много боевых вылетов совершили. Но та ночь для пилота, моего боевого друга, могла оказаться последней. В моих руках оказалась его судьба. Вот в этом вся война. В правильном выборе и бесконечно-тяжелой работе…
Дядя Сеня закончил рассказ, освободившись из нашего окружения, ушел в дом. А я с пацанами еще какое-то время постоял во дворе… Мы еще переглядывались в недоумении какое-то время: ожидали-то совсем другого – героических рассказов летчика-героя, а тут – никакого приключения особенного! Затем мы занялись своими мальчишескими делами, забыв о грустном рассказе дяди Сени.
Только позже, гораздо позже, я понял смысл того, о чем говорил нам, тогдашним мальчишкам, мой двоюродный дедушка. Весь ужас войны, смерти иногда заключается в одном правильном или неправильном выборе. И от него зависит чья-то жизнь. И если выбор приходится делать тебе, то твоя совесть и есть тот единственный помощник в выборе. И в этом – твоя война. Твой бой. И он длится на протяжении всей жизни. Бой во имя истины, во имя справедливости, бой до самой победы.
