Стоял поздний октябрь. Последние деньки бабьего лета. Запустение осени вызывало уединение сознания и зависимость от увядающего времени года.
У открытого окна, я безотрадно ловила последнее тепло торопящейся куда – то осени, слабо поддерживающей искорки тлеющей в душе надежды.
За окном хладнокровно прощались с октябрем вечнозеленые голубые ели в тесном кругу с теряющими последнюю пожелтевшую листву хрупкими ранимыми березками.
Каждое утро я приходила на работу на двадцать минут раньше, проветривала кабинет, впуская прозрачный прохладный утренний воздух.
В общем кабинете, где сидели еще три специалиста, утренние минуты я выкраивала себе, как единственный шанс собраться с мыслями перед рабочим днем и немного послушать рок - композиции С. Чижа и Ко «Ты ушла рано утром…», Юрия Шевчука «Дождь» и еще многое другое.
Одним утром уходящей осени, когда я вошла в кабинет, там уже находился Марат - новый системный администратор управления.
Молодой мужчина с меланхоличным взглядом и достаточно «правильной» наружностью. Которую относят к удавшимся, если к нему прилагается содержание. И, наоборот…
В то утро я не включила музыку, смутившись нового коллегу. Поздоровалась и направилась к своему рабочему месту. Марат оказался таким же застенчивым и закомплексованным, как и я. Мы так и сидели молча, слушая тишину, пока не стали подтягиваться остальные.
Девчонки в отделе мгновенно сфокусировались на нем. Но Марат выглядел немногословным и совершенно не обращал внимания на женщин. Может быть, отчасти и правы те, кто принимают молчунов либо за умных, ушедших в себя, либо за дураков, которым нечего сказать окружающим.
Марат разительно отличался ментально от окружающих чиновников – мужчин в положительную сторону. В его наружности, в высказываниях, в манерах угадывалось нечто неподдельное…
Он обладал внутренней свободой от карьеры, от денег, от галстуков, от лишних улыбок, от взяток…
За сетевым сервером Марат работал часами безмолвно. Отвечал на вопросы в формате «да» или «нет». При этом непрерывно слушал музыку. Я не имела представления о его музыкальных пристрастиях, поскольку он слушал в наушниках. Невозможно было не отметить его наслаждения от уединения в свои мысли и с любимой музыкой. В этом мы с ним были схожи.
В коллективе работали несколько женщин, которые легко наводили справки о «новичках». Они же выудили детали его прошлого.
В первые же дни работы Марата, ровно в десять утра, за «обязательным» чаем с булочками, я узнала, что он воевал в Чечне в 1995 году. Кроме того, мама у него была православной, отец - мусульманин. Внешне он походил на европейца. А еще «кадровичка» объявила о наличии у него московского диплома МФТУ им. Баумана.
Как-то утром Марат застал меня одну за прослушиваем композиции Ю. Шевчука «Дождь» и выразил неподдельное изумление. А я недоумевала по поводу его реакции.
- Неужто в провинции женщины слушают рок? – обратился он ко мне смущенно.
- Бывает и такое… - промолвила я.
Из моих утренних прослушиваний больше всего его зацепила композиция Чижа и Ко «Ты ушла рано утром…». Когда Марат вошел в кабинет и услышал эту песню, он в недоумении «завис».
А после… признался, сколь дорога и близка ему вышеуказанная рок - композиция. Он не утаивал приятного удивления от нежданного совпадения.
Как же сильно объединяет порой разных людей музыка!
Иногда музыкальные пристрастия человека представляют его более понятным окружению.
Прошло определенное время, и по сети внутри управления я стала получать анонимные красивые лирические сообщения. Безусловно, смекнула от кого…
Только не сочла уместным отвечать. Сие выглядело бы безответственно с моей стороны. И со временем сообщения прекратились.
Долгое время мы с Маратом общались только о музыке. Он неизменно замыкался в себе и избегал сближения с окружающими. С коими не пересекался по ста пунктам из ста. И наиболее отчуждающим фактором являлось его участие в реальной войне.
Как-то в коллективе отмечали день рождения одной сотрудницы. Именинница пригласила в кафе и Марата, где собиралась праздновать. Он ответил несколько неопределенно. Но неожиданно объявился и бесшумно устроился возле меня.
Все произносили поздравительные тосты и шутили. Шутили не очень остроумно.
А он, как обычно, молчал и неторопливо попивал свое пиво. Но сколько бы ни выпивал – не пьянел. Лишь его взгляд погружался в печаль.
В тот день, к удивлению окружающих, он выглядел открытым для общения.
Старался «пристроиться» к коллегам хоть какой – либо гранью, но ощущал себя искусственным органом единого организма – коллектива.
В этот раз мы беседовали долго, но уже не о музыке, как бывало, а так, обо всем понемногу. Он начинал мысль и, недоговаривая, прерывал. Терялся в словах, в ситуации, в настоящем, в прошлом…
Я отметила про себя его преждевременную усталость от жизни. Казалось, что он боялся раскрыться перед коллективом. Поскольку не рассчитывал быть понятым.
В первое время Марат пребывал в одиночестве, растерянный в новом обществе, но спустя какое - то время, все приметили, как часто пропадал он в кабинете одной сотрудницы, которая нередко приглашала его к себе на чай. Ее звали Лиля. Она находилась давно в разводе и одна воспитывала дочь.
Лиля была старше его лет на несколько лет, но сей факт не помешал дальнейшему развитию их отношений.
Мы с Лилей общалась много лет и весьма тесно. Она являлась одной из редких грамотных специалистов и отзывчивой подругой. А еще, Лиля умела непомерно любить и заботиться. Казалось, могла задушить своей заботой и любовью. Но с его прошлым Лиля, как никто другой, подходила на ту самую роль.
Марат и Лиля являлись на работу вразнобой, но окружающие давно додумывались об их отношениях и перешептывались. Изрядно ощущалось, как после долгих лет учебы и пережитой войны он чрезвычайно тосковал по семейному уюту.
Марат оказался остроумным парнем. Припоминаю редкие минуты его шуток. Он изредка любил острить в адрес наиболее кокетливых девушек. Правда, некоторые из них едва вникали в суть его юмора.
В один из дней, Марат делился со мной, устанавливая новую программу, о том, как родители не благословляют его выбор и, более того, пытаются запретить жениться на Лиле. Она не приглянулась его родителям ни обликом, ни разницей в возрасте. Марат обостренно воспринимал негативную реакцию родителей. Признавался, что порядком привязался к Лиле и к ее дочурке.
Лиля же доверяла мне. Она давно исповедала об их отношениях. Более всего Лиля ликовала от того, что дочурка ее приняла и полюбила Марата. Со слезами на глазах сотрудница откровенничала, как он отеческими заботами и материальной помощью заменял девочке спившегося родного отца. Лиля нескрываемо радовалась, когда дочь просила ее выйти замуж за нового коллегу.
Спустя какое-то время, отношения Марата с отцом и матерью обострились не на шутку. Особенно после его переезда к Лиле. Родители его категорически отказались от свадьбы. Лиля безутешно огорчалась. Она пыталась подружиться с его мамой, но тщетно. Через определенное время и Лиля принялась упрекать Марата в слабости и неумении принимать кардинальных решений.
Марат же испытывал огромный дискомфорт от собственного нахождения меж двух огней. И, как следствие, он подчас заявлялся на работу нетрезвый. Но, к удивлению окружающих, несмотря на свое неприглядное прошлое, парень ни на ком не срывался. Пытался весь негатив носить в себя.
Прошло некоторое время…
К двум «огням» присоединился третий – объявилась соперница Лили. Мама Марата и две его женщины отвоевывали друг у друга, разрывая на клочки его замученную душу. А он, отвернувшись от всех, замкнулся в себе.
- Утомился настолько, что не ощущаю силу бороться за того, кто по нраву, - произнес он как-то скорбно.
- Я столько раз рисковал своей жизнью бессмысленно. Эта война являлась «черной дырой» для отмывания денег, а мы, солдаты, – ширмой и пушечным мясом! Знаешь, сколько искалеченных судеб рождает война? Тысячами! – выпалил он с отчаянием в один из дней, когда в кабинете сидели вдвоем.
- Этакую реальность испытывают либо прошедшие через ужасы войны, либо редкие творческие люди, которые пишут книги и снимают кино о войне, хотя и не воевали. Я много не знаю. Но никогда не сомневалась, что война раскрывает в людях все низменное. Это тот случай, когда умереть легче, чем жить!.. – высказала я за беседой.
- Ты права, легче умереть, чем переживать подобное. Был чрезмерно молод и как – то пережил… Даже пацанам не рассказываю подробности. Но снится мне она часто. Ее уродливая гримаса. Непрестанно… Временами просыпаюсь в холодном поту от прошлых боевых эпизодов, врывающихся в мои сны, - откровенничал Марат.
Как человек, переживший кошмары войны, с обостренным чувством справедливости, он не смог смириться с буднями в среде обывателей. Не воспринимал всерьез бытовые проблемы коллег и родни. Отрицал окружающую лесть и фальшь.
- Ощущаю себя иной раз как в диком лесу. Похоже, что на войне было легче…, - произнес он с досадой в один раз, после планерки, где начальство выразило недовольство его работой.
Интеллект у Марата зашкаливал для функциональных обязанностей системного администратора. Со своими повседневными задачами он справлялся легко. Но… Причина же была не оригинальна - с помощью акта системного администратора списывалось и покупалось много новой недешевой техники, нередко подгонялись цифры.
Марат этого не умел и не хотел принимать.
И у него возникли проблемы… К существующим в семье и на личной территории.
Марата травмировало поведение собственной матери, которая на генетическом уровне не понимала своего сына, не поддерживала. Удивительно, но ее материнское сердце не прочувствовало, в какую цену обошлось ему участие в боевых действиях.
А после проживать со шрамами в душе в «миру», в окружающей инертности будней, повседневной суете.
В редкие минуты упоминания своего участие в войне, Марат повествовал о том, как многие молодые мальчишки, теряясь перед «машиной» убийства, стремились к Богу или к дьяволу в лице наркотиков и прочей разрушающей заразы. Рассказывал, как на рассвете, перед очередным боем, некоторые возбужденно, но молчаливо читали про себя молитвы.
- А я лежал, уставившись в потолок, пытаясь уничтожить в себе все человеческое... Раздумывал, кто из нас выйдет отсюда в последний путь. И в те моменты воссоздавал свою юность, как на крыше с ребятами бегали за голубями, кормили их, окольцовывали, дарили им клички. А приручив, не оставляли их ни на один день. Припоминал первую свою школьную любовь. Насильно вызывал в памяти романтические эпизоды юности…
В подобные минуты, перед боем, не было ни желания, ни сил философствовать о Боге, о религии. Когда смерть в полный рост глядит на тебя в упор совсем рядом, когда ты улавливаешь ее чудовищное дыхание, попадая в гущу «ада», философия в «миру» и ирония улетучиваются. Оказываешься исключительно в ином измерении. И ощущаешь присутствие Высших сил на физическом уровне. А ежели сие оттолкнуть, остается вовсе один выход –
