Крылатый табак

Когда я подрос, то понял: меня не хотели. Просто посеяли не те семена. Видимо, наши с курительным табаком семена очень похожи.

Матушкин сын, мохнатый рыжий Фёдор, обладатель густого рычащего баса, для начала перевернул лопатой пол-огорода и посадил картофель, потом беспощадно расправился с ехидной крапивой под малинником. Убирая сучья под деревьями, грубо потоптался по пищащим от возмущения маргариткам, которые втихаря осваивали новую территорию: они хоть и маленькие, но такие нахальные! Меня же он аккуратно вытряхнул в подготовленную Матушкой грядку, пригрёб семена рукой и цыкнул на кошку, чтоб не смела даже ходить мимо. Фёдор был потрясающий во всех смыслах человек: потрясённая им кошка моментально забыла дорогу к моей грядке.

Меня укрывали от ночных заморозков, и это было кстати, потому что рос я маленьким и хилым. Поливали только под корешок, чтобы ненароком не утопить. На крота, посмевшего расположиться неподалёку, пошли войной при помощи металлического прута с навешенной банкой, воткнутого рядом с кротовьим жилищем; банка мерно побрякивала под ветром и ввергала в уныние незваного гостя. Крот благоразумно убрался к соседям в огород.

Фёдор следил за моими успехами, время от времени любуясь делом рук своих, стряхивая в сторонку пепел от сигарет и усмехаясь в рыжие усы. Но когда я уже был готов порадовать своего покровителя цветением, он усомнился во мне и подозвал Матушку.
- Семена-то дрянь. Говорил им: дайте табак. А они: есть крылатый. А мне какая разница? Что крылатый, что хвостатый - один бес, табак - он табак и есть. А вот - вишь ты...
- Вырву, - пообещала Матушка и припечатала: - Болотная трава!
Это был приговор. Всё, что являлось болотной травой, скорбно превращалось в компост за сарайкой.
- Успеется, - равнодушно буркнул Фёдор и тем самым спас мне жизнь. - Меньше сорняков - меньше работы. Пусть пока сидит.
Выходит, что мне просто повезло, и никакой я не долгожданный. Ну, хотя бы не сорняк, и на том спасибо.

Когда лопнули и распустились мои цветы, я никого не потряс красотой, хотя, конечно, очень хотелось. Но зато я понял, что умею петь всей тысячей своих молодых глоток, а лучшее время для пения - после захода солнца.

Днём желающих петь хоть отбавляй. Например, лилии кричат так, что можно оглохнуть. А как запоют всей оравой со своей клумбы - остальным место на галёрке. То ли дело пионы, вот это певцы! Какие голоса, какие наряды - цыганские! Розы поют камерно, сгрудятся в кучку и выступают по очереди. Одна спела, все головками покивали, следующая готовится.
А прочие цветы - в паузах, кто во что горазд.
Гладиолусы - те, говорят, вообще безголосые, стоят столбами и боятся, как бы под ветром не поломаться. Но этим лентяям ещё не время.

Ночью же петь - самое удовольствие. Медленно остывающая земля окутывает корни, питает их сытными соками; колышет восходящими потоками листья. А я пью ночной воздух всеми горлышками цветов, ведь в это время он самый сладкий, самый вкусный. Все, в общем-то, спят, и до меня никому нет дела, и это здорово, никто не мешает и не перебивает.
Сначала я стесняюсь, а потом... что тут говорить: слушайте! Разве вы услышите такое где-нибудь ещё? Я свободен и счастлив, и даже скрипнувшая дверь и треск спичек в коробке не могут мне помешать. Ах, это Фёдор... но я не могу остановиться! Только очень жаль, что он закурит сейчас и испортит концерт.

Но он почему-то молча стоит, спичка не чиркает, огонёк сигареты не вспыхивает. Фёдор спускается с крыльца, подходит ко мне и присаживается рядом на низкую скамейку. Я ощущаю, как его руки обнимают меня всего, а колючие усы опускаются прямо в самое сокровенное, что у меня есть, и я теперь пою для него, и как-то он это понимает и чувствует. Замирает с закрытыми глазами и дышит, дышит... Я так ему благодарен!
Фёдор сидит ещё долго, до тех пор, пока волоски на руках, осторожно поглаживающих меня, не начинают покрываться капельками росы. Воздух становится свеж, небо светлеет, я умолкаю. Концерт окончен.

...Пройдёт лето, и в Матушкиных ладонях будут блаженствовать мои семена, а Фёдор не отнесёт меня за сарайку, а торжественно опустит в костёр. Впрочем, какая разница, как заканчивать жизнь, если тобой всё равно удобрят будущие грядки? Станешь компостом или золой - пригодишься так или иначе, но всё же!..
И уж на следующий год я взойду по праву, ведь Фёдору понравилось, как я пою. А тот, другой табак, тоже будет расти где-то поблизости, но кто его знает, какой у него голос.

Поживём - увидим.