Письмо к деду

Ты остался в моей памяти красивым и высоким. Теперь я знаю, что ты был чуть выше среднего роста, но тогда мне казалось, что ты величественный и статный. Наверно, это ощущение величественности создавал весь твой облик, но больше всего взгляд. Не глаза,- глаза были у твоей дочери – огромные, зеленоватые,- а у тебя, именно взгляд. Быстрый, внимательный, из-под огромного крутого лба, он не был тяжелым, а необыкновенно цепким. Ты как бы оценивал собеседника на внутреннюю прочность, на правильный душевный стержень, и если чувствовал его, то взгляд мгновенно теплел, становился участливым и заботливым. 

Гёте, один из почитаемых тобой поэтов, как-то сказал, что «добрый человек и в неясном своем стремлении всегда имеет сознание прямого пути». Если ты чувствовал в человеке направленность на добро, ты мог простить ему и ошибки, и заблуждения, особенно свойственные молодости. Но иногда твой взгляд становился отчужденным и корректно-холодным. Говорят, что дети и маленькие животные как никто чувствуют внутреннее состояние человека. Скорее всего, это правда, потому что меня, трехлетнюю девочку при таком взгляде брала оторопь.

Помню твою квартиру в Москве на улице Ферсмана, 12. Светлые небольшие комнаты, по стенам которых были развешаны картины твоего близкого друга художника Саттара Бахлул-заде, декоративные тарелки с национальным орнаментом, азербайджанские чеканки.

Ты был крупным учёным, мой дед. Но для меня ты остался безупречно аккуратным, немного ироничным человеком с весёлыми искорками в глазах.

Ты дорожил своим ощущением моложавости и неотразимости. Ты по-детски обижался, если тебя называли «дедушкой». «Я не дедушка, я папа Габиб», - полушутя-полусерьезно заявлял ты, пытаясь убежать от возраста, который принято называть почтенным. Ты, действительно, был совсем не стар. Шестьдесят три года – разве это возраст для ухода из жизни, разве это возраст для вечности?..

Ты родился в 1912 году в Ордубаде – ореховой колыбельке Азербайджана, в семье, которая подарила миру многих выдающихся ученых. Среди них:
Юсифа Гейдаровича Мамедалиева, знаменитого химика, создателя стратегического топлива и одного из самых легендарных «боевых снарядов» Второй Мировой войны знаменитого «коктейля Молотова», члена-корреспондента АН СССР, действительного члена АН Азербайджанской ССР, лауреата Государственной премии;
Мамеда Гейдаровича Мамедалиева, строителя-конструктора, по проектам которого конструировались многие здания в Баку.
Али Мехтиевича Мамедалиева, геолога, кандидата геолого-минералогических наук, исследователя,
и тебя:
Габиба Мехтиевича Мамедалиева, видного ученого в области нефтехимии и нефтепереработки, члена-корреспондента АН Азербайджанской ССР, доктора технических наук, профессора, заведующего лабораторией ароматических мономеров Института нефтехимического синтеза АН СССР.

Лицо моей матери, когда она вспоминала о тебе, приобретало какое-то отрешённо-нежное выражение. Она не уставала говорить, что, несмотря на твою, почти полувековую серьезную научную деятельность, годы удач и невезений, трудностей, лишений и взлетов, ты с особенной теплотой и светлой печалью в глазах вспоминал об Ордубаде, о доме, где прошло твое детство, о семье дедушки Гейдара, в которой ты воспитывался, о незабвенной бабушке Гюльсум, заменившей тебе мать.

Ты всегда с благодарностью вспоминал своего дядю Юсифа Мамедалиева, хотя разница в возрасте между вами была так мала, что скорее, вас можно было бы назвать братьями. Да, так оно и было по сути, ибо помимо родственных, вас связывали и узы духовного братства.

В беседе с Х.Муталлимовым, корреспондентом бакинской газеты «Коммунист» ты говорил: «Иногда в постижении человеком какой-либо профессии, в формировании его жизненных позиций, в познании самого себя, играет значительную роль чей-то труд, чья-то доброжелательность, которые никогда не тускнеют в памяти. Мой дядя сыграл в моей жизни, в моих научных исканиях именно такую роль. Благодаря его чуткому вниманию ко мне, я смело шел по «тернистой дороге» науки к своей цели».

Мой дед, ты умел ценить глубокую душевную дружбу и серьезное научное сотрудничество, ты умел быть благодарным, наверно, каждой минуте своей жизни, когда в том же интервью ты добавил: «Юсиф Гейдарович раскрыл мне глаза, указал дорогу в науку. А русские ученые раскрыли мне тайны, чудеса химии, помогли мне в моих научных дерзаниях. Поэтому я очень доволен обоими периодами своей жизни, и бакинским и московским». Ты вспоминал таких замечательных ученых как А.Баландин, А.Топчиев, В.Каргин, у которых не только учился, но с которыми тебе посчастливилось … быть в близком творческом общении».

Мой дед, ты всю свою жизнь посвятил науке, достиг в ней многого. Твои фундаментальные исследования по изучению состава продуктов распада углеводородов нефти и, созданный по твоим разработкам процесс получения полимерных смол внедрен в нефтехимическую промышленность.
Но как же страстно, самозабвенно ты любил искусство! Моя мать рассказывала, с каким упоением ты мог слушать классическую музыку, особенно Рахманинова в исполнении С.Рихтера, русские романсы. А как ты пел! Как ты любил народные азербайджанские песни, особенно выделяя «Qözəlim sənsən».(Красавица ты моя)

Вспоминает твоя племянница музыкант Лейла Мамедалиева: «У дяди Габиба был приятный бархатный баритон. Когда он пел «Qözəlim sənsən», казалось в его голосе звенит маленькая струна, и все твое существо наполняется ее звуками».

Ты вдумчиво, как-то по особенному «вкусно» любил литературу и, прежде всего, восточную поэзию. Начальное образование в медресе Ордубада на всю жизнь подарило тебе знание фарси. Ты свободно читал в подлинниках Фирдоуси и Физули, Хайяма и Насими, знал и чрезвычайно ценил творчество Расула Рзы, переписывался с ним. Трепетное чувство ты испытывал к молодым поэтам и писателям Азербайджана, радуясь каждому удачному произведению. Но надо было видеть, с какой иронией ты относился к пустым, бездумным стихам, называя их «кормом для кур».

Тебе дарили свои произведения Фикрет Годжа, Мамед Ибрагим, Вагиф Насиб, Анар. Ты видел в них достойных продолжателей замечательной азербайджанской литературы.
Но, пожалуй, больше всего ты любил и восхищался творчеством Назыма Хикмета, «голубоглазого дэва турецкой поэзии». С каким упоением и гордостью за талант Человека ты читал стихи Назыма на турецком языке и всегда сокрушался, что перевод не доносит всей прелести творений Хикмета. Ты даже сам пытался переводить некоторые его стихи. В этом ты был очень схож со своим дядей Юсифом, который тоже очень любил и тонко чувствовал поэзию и музыку стиха.

Мне было шесть лет, когда тебя не стало…

Что я знала о тебе?.. Ты любил свою семью, своих братьев и сестер, свою единственную дочь, в чьем облике чудесно преломились и покидали его до конца твоя одухотворенность и чувство прекрасного.

Ты ушел из жизни 14 мая 1975 года. Ты так и не узнал, что пройдет еще пять лет, и у тебя родится внук, которого назовут в твою честь. Думаю, что этот необыкновенно эрудированный человек будет достойным имени своего деда.

Тебя звали Габибом, что в переводе означает «возлюбленный». Ты действительно был возлюблен. Ты ценил красоту и веселье и старался создавать их вокруг себя. Ты любил жизнь, и она  платила тебе взаимностью. Говорят, что жизнь человека должна быть подобна благоуханию цветка, сиянию звезды или звону струны. Ты остался в моей памяти удивительным цветком, эстетичным и элегантным.

Говорят, что ты очень любил журавлей, восхищался образом журавлей в поэзии. У тебя даже была магнитофонная запись, сплошь состоящая из стихов о журавлях.

Я человек советского воспитания, далекий от религии. Но мне хочется верить, что ты в раю, и рай этот похож на золотые сады Ордубада, которые взлелеяли твою душу и помнят твое детство, что сияют тебе там самые яркие звезды, и курлычут, звенят, пролетая самые красивые журавли.

Тебе снились в Москве
Золотые сады Ордубада
Старый дом, где ребенком ты рос,
И дороги, что в жизни прошел
Но следы тех дорог
Затерялись.
Искать их не надо.
Что осталось тебе?
Только память,
Что в сердце сберёг.