Асфальтированной дороги, по которой ездит 110-й, лет десять назад еще не было, и мы, добираясь к дачному участку, зачастую почти с час «месили грязь». Потом до соседней деревни, что слева от нашего дачного, протянули асфальт, пустили старый-престарый ЛАЗ №7 и мы стали на нём ездить.
Этот автобус был нашей радостью, но и мучителем, - часто ждали его и по часу, и по полтора, а иногда он мог и вовсе не пожаловать, - но когда вначале его рыжий лоб медленно всплывал над подъёмом дороги, показывались темные глазницы передка и его открытая пасть, обнажающая моторные внутренности (капот почему-то был всегда поднят), и наконец-то он сам приближался словно побитая и заискивающая дворняжка (вот-вот еще и хвостом завиляет!), то ждущий дачный народ вначале испускал выдох облегчения, - прибыл всё ж! – а потом вдыхал, хватал сумари, чтобы тут же устремиться к нему.
- Во, приполз змей! – помню тихую и незлобную реплику одной старушки, - Что б ты и вовси провалилси! Уж и не надеялися б, а пяшочком, пяшочком, как и всю жисть, - и посмотрела на меня, ища поддержки.
Потом протянули асфальт до следующего посёлка, пустили новый автобус, который катит шустро, бегает туда-сюда часто и теперь мы ездим с радостно трепещущими на пахучем ветру яркими шторочками.
Но сегодня я припозднилась на семёрку и успела только к №110-му, который подъезжает к моему городу с другой стороны почёхивая, покашливая и издавая перепоясывающей его резиновой гармошкой пронзительно скрипящие звуки. К конечной остановке, от которой не торопясь, с ленивым достоинством повезёт он садово-огородное племя, отработавшее смену в городе, а теперь и на дачах, дачники начинают сходиться почти за полчаса, и за это время сколько ж интересных загорелых лиц, разговорчиков и реплик увидится и услышится!
- Ну такие ранние, ну такие обильные! Только соберу, приду, опять красные! – лопочет, умиляясь, суховатая бабулька в пёстром платьице.
Это она о помидорах, догадываюсь я.
- Ой, что ты! И не говори, - вторит ей трубным голосом громоздкая пожилая женщина и, похоже, уже приросшая к такому же толстому, как и она пню, что мучается под ней.
Слышу и другой голос:
- Ну, пришла я, значит, на дачу, копаюсь на грядке, смотрю так-то: сосед мелькнул в своём парнике, - весело рассказывает женщина в пестром платье и пёстрой панамке той, что сидит спиной ко мне. - «Здравствуй, Петрович!», кричу ему погромче, что б услышал. «Здравствуй», отвечает, - и моя «пёстрая» рассказчица уже смеется, вовлекая этим ту, что ко мне спиной, в свой рассказ. – Так вот, Петрович буркнул в ответ, а я и думаю: чтой-то тут не то, голос, вроде бы не его. Только хотела спросить: что, простудился, мол?.. а этот Петрович выскочил из парника с пакетом огурцов, да скорей-скорей уходить. Понима-аешь?.. – И снова смотрит на свою молчаливую подругу, ожидая ответных эмоций, но не дождавшись, завершает рассказ: - Ну, тут я и поняла, что это вовсе и не Петрович был.
Дослушав огуречную истории, вижу старушку, которая, пошатываясь под тяжестью сумок и всё больше вправо (наверное, та, что тяжелее, и сталкивает её сторону), подходит… нет, приближается к остановке, и женщина, всё это время молча стоящая над своими, изрекает:
- Во, навьючилась, старая! Ну, куда тебе такие сумки таскать-то!
Но «старая», плюхнув их, на траву, только ответно улыбнётся и со вздохом присядет на кстати подвернувшийся пенёк.
А вот к остановке быстренько семенит молодайка в обрезанных джинсах и черной обтягивающей майке с оскаленной мордой льва на бюсте и, наверное (подумаю я), им, её большим грудям, ну очень неуютно и беспокойно под этой пастью, - подскакивая и мечась из стороны в сторону, они словно норовят выскользнуть из-под неё. Потом в автобусе усядется она как раз впереди меня, и в моих глазах блеснёт золото, - два массивных кольца в ушах и такая же цепочка на шее, - но я всё буду натыкаться на её упитанные, отливающие гранатом волосы, хищно схваченные «крабом», и мне будет казаться: вот-вот!.. лишь только ослабит краб свои крабовые щупальца, и её тёмные волосы «девятым вылом» хлынут прямо и на плечи этой упругой молодайки, погасив золотой блеск колец, и на соседку… и даже мне кое-что перепадёт от их мощной волны. Но тут вдруг услышу:
- Ой, какой зрелый арбуз кондукторша ест! Красный, сочный! У неё даже до локтей сок течёт, - засмеется женщина.
И точно, в кабине, рядом с шофером, вся из себя такая вальяжно домашняя!.. сидит кондукторша, вгрызаясь в яркие куски арбуза… и запах его тут же долетит до меня, да и весь автобус наполняется им, потому что мои заплечные соседки будут развивать и развивать «тему» арбуза: уже продаются?.. и где же это она его купила?.. ох, а я ж так люблю их, аж слюнки текут!.. а сочный, красный какой!
Через три остановки автобус уже набит по завязку и дачники, судорожно ухватившись за металлические поручни, плотненько стоят даже на вращающейся круглой (жутковатой!) платформе, которую заботливо укрыла та самая чёрная резиновая кишка, соединяющая его с хвостовой частью. Но я - не на этой пляшущей платформе, я сижу в салоне и, чтобы избавиться от арбузного обаяния, отвожу взгляд от кабины, на которой – три мордочки щенков и вначале вижу седой ежик волос над черными бровями, потом банан носа, а под ним во весь рот улыбку обладателя этого «банана». Да, сейчас этот симпатичный пожилой мужчина немного пьяноват, а совсем недавно так-то хорошо копалось ему в земле, так-то отрадно и уютно сиделось с соседом за бутылкой вина и помидорчиками со своей грядки, и так-то не хотелось спешить к последнему 110-му, но и теперь… Как же весело и открыто смотрит он вокруг, словно призывая всех участвовать в своём маленьком празднике жизни. Но у меня – свои праздники, а посему возвращусь-ка вон к той пожилой интеллигентной женщине, что сидит напротив. Как же к лицу!.. к её тонкому лицу жемчужное ожерелье! Но настоящее ли... или бижутерия?.. всё бьётся вопрос до тех пор, пока не махну мысленно рукой: ну конечно настоящее!.. по наследству переданное от благородных предков: носи, мол, и никогда не снимай, мол… и даже когда поедешь на дачный участок огурцы поливать… чтобы помнила о нас… мол.
И четвертая остановка 110-го. И уже, подталкивая на ступеньки корзину и ведро с огурцами, подтягивается за поручни суховатая пожилая женщина, плюхается со мной рядом, благодарит девочку за уступленное место, широко светясь всеми загорелыми морщинками.
- Что ж вы так нагрузились? - сочувствую ей.
Но она, лишь рукой махнёт: а, мол, ничего, мы привычные… и тут же, доверительно приподнимет чистую тряпочку, прикрывающую корзину, шепнёт: - Во, посмотри-ка, какой огурец вырастила!
- Да-а, - удивлюсь, - наверно, сантиметров тридцать…
- А то и больше! – рассмеется.
И на этот её смех с соседнего сиденья обернётся молодая женщина, заглянет в корзину, ахнет и окликает грудастую толстушку, стоящую чуть впереди:
- Надь, посмотри-ка какой фрукт тётя Настя вырастила!
И та, взглянув, удивлённо взметёт брови, усмехнётся и протянет руку к моей соседке с корзиной:
- Дай-ка, теть Насть, своему покажу.
И с шутливой интонацией крикнет через головы соседок молодому мужчине, стоящему на вибрирующей платформе под резиновым укрытием:
- Вань, видишь какой!
И Ванька взглянет на огурец, но, словно не услышав, отвернётся, а автобус наполнится смешками, весёлым говорком, намёками, которые будут порхать и порхать аж до следующей остановки, и когда, засуетившись, наконец-то устоится пятая посадка, то до меня с сиденья, что по другую сторону прохода, долетит:
- Нет, нет, это совсем и не «Красная шапочка», это вспышка! - Шапочка... вспышка... Какая связь?.. но тут же услышу: - «Красная шапочка» зреет медленно, а вот «Вспышка»сразу краснеет!
Да это опять та старушка рассказывает о своих помидорах! И захочу взглянуть на неё, но мои глаза наткнутся на голубой джинсовый зад. Испугаюсь: неужто напрочь запер меня на моём сиденье?.. потому что левый берег зада упирается в поручни другого ряда, а правый – моего, и принадлежит блондинке с молодой толстой шеей, которой худенькая женщина с увлечением… ах, с каким же блеском в глазах!.. всё рассказывает и рассказывает что-то.
И удивительно, как же запросто сплетаются эти несуетные дачные разговоры с чиханиями старого разлаженного механизма, со скрипами и плачем соединяющей его резиновой гармошки, - ничего, мол, ничего!.. я хотя и жалуюсь, но всё будет ладненько! – и как же завораживающе дразнящ этот запах укропа, петрушки, огурчиков, малины, смешанный с бензинным потом разогретого автобуса.
Ах, как же хочу я вписаться, вплестись в эту автобусную ауру, чтобы стать не только её случайным наблюдателем и как же для меня нов, мелодичен многоголосый хор «землепашцев», в который лишь иногда вплетаются отдельные слова или незатейливые мелодии мобильников! Где вы, композиторы, - София Губайдулина, Гия Кончели, - загляните из своего зарубежного «прекрасного далёка» в Россию и напишите, пожалуйста, симфонию моего 110-го, чтобы не ушло от меня всё это, чтобы слушала её не только в эти минуты, но и когда захочу.
А еще мне кажется, что в самой цифре 110 есть что-то старинное и даже древнее, - ушедшее?.. нет, всё еще живущее, и даже цельное, настоящее, - незыблемое! То, во что верю и на что надеюсь, так что, давай!.. вывози, 110-й из лабиринтов дачных улочек, мимо осиротевших участков, мимо садовых домиков с робким взглядом подслеповатых окошек, мимо уверенных в себе особнячков, вывози в мой шумный город с надеждой и упованием на еще более обустроенную жизнь. И автобус неторопливо выезжает на трассу, где его пожилое достоинство неожиданно вспыхивает еще ярче, - рядом-то уже шмыгают пёстрые автомобили (с его высоких сидений они кажутся игрушечными!), и мне думается: ну, да, да, те, что у 110-го под ногами, так себе, ноль без палочки, а этот автобусный мир с запахами клубники, ранних огурчиков, петрушки, укропа, букетами вызывающе огромных ромашек в натруженных руках усталых тружеников, только что прикасавшихся к земле, как раз и есть моя Россия, её ядро, которое было, есть и будет во веки!
Итак, я приблизилась к финалу своего повествования, как и мой неторопливый герой, незаметно подплывший к автовокзалу. Сейчас из его чрева, цепко придерживаясь за поручни и улыбчиво кивая друг другу, - до завтра, мол! - неторопливо выйдут с корзинами и пакетами загорелые пассажиры, а он, почти пустой, поползёт дальше, к своей «конечной остановке», чтобы отдохнув, - как и они, - завтра продолжить своё рутинное, но извечное дело.
http://galinasafonova-pirus.ru/proza