подтрунивать над ним, в шутку называя «баптистом». С наступлением весны, между тем, всё изменилось: оживилась и деревенская молодёжь, и молодёжь, прикомандированная на строительство, собираясь субботними и воскресными вечерами в деревянном сельском клубе, где устраивали танцы и игры, и куда, однажды, друзья уговорили прийти и Егора. Его внимание сразу же привлекла видная, симпатичная девушка, которая вела себя в клубе уверенно, по- хозяйски, чувствовалось, что она имела авторитет у местной молодёжи. Танцуя с ней, взбалмошно что-то говорил о весне, о весеннем настроении, о том, как весна влияет на поведение людей; Тоня же весело и задорно смеялась, всем видом показывая, что ей нравится игра, им затеянная. Он проводил её домой после вечеринки, и она рассказала, что работает на железной дороге, дежурит на разъезде, за рекой; у калитки хотел поцеловать её, она же решительно пресекла его попытки и, весело смеясь, скрылась в сенях. Они встретились на другой день у неё дома, точнее, в половинке дома, что занимали вместе с подругой, сменщицей по работе, тогда как вторая его часть была занята семьёй охранника моста. Во время этой встречи Тоня сказала, что на другой день выходит в ночную смену на переезд. Егор попросил разрешения прийти к
5.
к ней, на это она заявила, что мост охраняется, и что его вряд ли пропустят по нему охранники. Его намерение было твёрдым, и вечером следующего дня, уже в глубоких сумерках, взяв в руки трехметровую палку, он направился по весеннему, размытому, рыхлому уже и, местами, в промоинах льду на другой берег реки. Переправа оказалась благополучной, их встреча состоялась в деревянном маленьком домике-будке, где дежурила Тоня, где находилось какое-то оборудование, назначение которого Егору было неизвестно, да и мало его интересовало, зато они вместе встречали и провожали проходившие мимо поезда; а, однажды, когда проводили очередной состав и вошли в будку, девушка обнаружила, что стрелка, переводящая встречные составы, не вернулась в исходное положение. Очень расстроившись, она позвонила дежурному по станции, и тот велел перевести стрелку вручную. Вернувшись на пост и успокоившись, сказала, что если б он не вышел с ней встречать проходящий поезд, она б подумала, что это он что-то сделал с оборудованием, поскольку ничего похожего с ней ещё не было. Поздно ночью Егор всё тем же путём, через речку, где почти повсеместно уже были забереги и множество промоин, вернулся к себе на квартиру.
Потом они встречались несколько раз у неё дома, когда подруга уходила на ночное дежурство и Тоня оставалась дома одна, не требуя друг от друга каких-либо обязательств и обещаний, находясь в состоянии юношеской беспечности и безрассудства. Был ли он влюблён, спрашивал себя Егор позднее и понимал, что любовь была очень вероятна, исходя из того, как сложились обстоятельства позднее, и как девушка повела себя в этих обстоятельствах; обстоятельства же сложились глупым образом, а последствия оказались фатальными.
В дом, соседний с тем домом, где жил Егор, поселилась молодая девушка, ветеринар, направленная в местный колхоз из района. Встречаясь мельком несколько раз, он успел познакомиться с ней и, не подозревая, что может произойти потом, пригласил её в клуб очередным субботним вечером. Та охотно согласилась, а когда они вместе вошли в помещение клуба, парня взяла оторопь при виде того, как изменилось лицо Тони: улыбка мгновенно сошла с него, и она побледнела. Отвернувшись от Егора, девушка взяла за руку местного паренька, сказав ему: «Проводи меня, Вася!», и они ушли, а юноша остался в растерянности и бездействии, понимая, что обидел девушку, и ревнуя за просьбу к другому проводить её. Пересилив ревность, он пришёл к её дому; в окнах горел свет, и парень подошёл к окну, не решившись постучать в дверь. Тоня сидела на кровати, держа на коленях аккордеон, и тихо играла, безучастный взгляд её был направлен в пол; на его стук в окно она отложила аккордеон, подошла к окну, взглянула на него и задернула плотные занавески; тому же ничего не оставалось делать, как постучать в дверь. На стук никто не откликнулся, последующие попытки тоже были безрезультатны, а вдобавок ко всему погас и свет в её окнах: было понятно, что девушка не хочет с ним общаться. На следующий день всё повторилось похожим образом, но парень не собирался отступать, и, если бы не последующие события на работе, он добился бы прощения девушки.
Ещё зимой из разговора с начальником участка, он узнал, что летом, возможно, трест будет набирать сотрудников для работы за границей, и, не придавая особого значения этой сомнительной, как ему казалось, новости, заявил, что был бы не прочь поработать там два года, именно на такой срок должен был заключаться контракт. И вот сейчас, когда этот случай уже забылся, из центральной конторы управления пришло распоряжение с тем,
6.
чтобы он выбыл в трест, оформлять документы на выезд за границу. Угнетённое состояние, в каком находился юноша последние три дня из-за ссоры с подругой, и неудача с попытками помириться с ней способствовали тому, что он, не задумываясь, согласился выехать в трест и выехал туда, едва успев собрать вещи и попрощаться со своим старым хозяином, у которого квартировал.
Он, и правда, поехал за границу, где два года изнывал от жары и докучливых мух, которые были просто злобными тварями по сравнению с родными, российскими. По возвращении на родину долгое время работал при центральном офисе, как сейчас говорят, здесь же познакомился с Ирой и женился на ней, а вскоре у них родился сын Владимир. Егор уже редко вспоминал Тоню, воспоминания вызывали у него досаду нелепостью происшедшего, хотя перед собой свою вину он не отрицал. Года через три после возвращения домой, один знакомый по работе в Заозёрске, бывший родом оттуда, сказал ему, что Тоня вышла замуж, что у неё двое детей, что она переехала с той станции в Заозёрск, после этого Тоня уже почти не вспоминалась ему; и вот сейчас он понял, почему лицо Кати показалось ему знакомым, - она была похоже на мать.
Сославшись на нездоровье, Егор Иванович ушёл в спальню, ошарашенный этим открытием, с одним желанием разобраться, что произошло, и какие это будет иметь последствия для семьи. Сомневаться, что Катя – его дочь, почти не приходилось, поскольку она достоверно описала события, связанные с ним, как со своим отцом. Предполагая, что девушка должна быть старше Владимира на три года, и это надо было выяснить в первую очередь, он понимал также, что молодым людям жениться будет нельзя; вместе с тем, тревожило, как эта новость на них скажется. Несмотря на выпитое за ужином, заснуть удалось лишь к утру, уставшему от тревожных мыслей, а проснуться, разбуженному женой, совершенно разбитому с угнетающей головной болью.
- Николай звонил, - говорила Ирина, подразумевая шофёра. – Он ждёт у подъезда.
- Передай ему, пусть обойдутся сегодня без меня. И, пожалуйста, дай мне анаприлин и цитрамон.
- Да что с тобой?! Ты же не очень много выпил?
- Не знаю, - уклончиво отвечал Егор Иванович, - приболел, наверное.
Приняв лекарства, он полежал ещё немного потом встал, оделся по-домашнему и направился в душ, в надежде таким образом окончательно поправить своё самочувствие. После душа действительно стало легче, но и это не избавило его от тяжёлых мыслей о том, как рассказать детям правду. На кухне жена с Катей занимались своими делами, а Егор Иванович, поздоровавшись с невесткой, налил стакан молока, прошёл к себе в кабинет и открыл компьютер, пытаясь заняться делами, но сосредоточиться так и не получилось. Позднее в комнату вошёл Владимир, проснувшийся недавно, поздоровался, позвал к столу; отец, не вставая со стула, обнял, легонько прижался к нему и отпустил, сказав, что не будет завтракать, сославшись на здоровье. Ирина, очевидно, почувствовала что-то неладное, но не приставала к мужу с расспросами, зная, что тот сам скоро со всем определится. Она несколько раз заглядывала к нему в кабинет, ничего не говоря, но, очевидно, не выдержав, вошла днём и радостно прошептала ему на ухо:
- Знаешь, Владимир с Катей ночевали вместе.
К вечеру, решив, что пришло время объясниться, Егор Иванович вышел в большую комнату, где у телевизора собралась семья. Непринуждённый и доброжелательный
7.
разговор, им затеянный, вскоре дал ему возможность задать Кате вопрос, мучивший его всё это время:
- Катя, скажи, пожалуйста, как твоё отчество?
- Романовна, - отвечала девушка. – Но это по отчиму, он меня удочерил.
- А по родному отцу?
- Мать говорила, что отца звали Егором.
- Ты старше Владимира?
- Пап!.. – укоризненно воскликнул сын.
Катя засмеялась весело:
- Да, на три года.
- Ты родилась в январе?
- Откуда Вы знаете? – удивилась девушка.
- Я твой отец! – как голым в холодный омут ухнул Егор Иванович. – Это я был с твоей матерью на том разъезде, когда не сработала стрелка.
На входе в комнату зазвенела, разбившись, выпавшая из рук Ирины посуда, которую она несла к чаю. Катя побледнела и отстранилась от Владимира, тот же после некоторого молчания осевшим голосом спросил:
- Папа, это правда?
- Да, сын. Вам нельзя жениться.
В комнате не было слышно ничего, кроме голоса диктора в телевизоре, рассказывавшего вечерние новости, когда, вдруг, послышался плач Ирины, опустившейся в кресло у входа и закрывшей руками глаза. Катя встала, бледная, и нетвёрдой походкой вышла из комнаты, следом сорвался Владимир, замешкавшись было. До отца только сейчас дошёл весь драматизм происшедшего, он уже жалел, что поступил так опрометчиво, не подготовив родных к такой новости, впрочем, как к такому можно кого-нибудь подготовить.
- Как же так?! – сквозь слёзы проговорила жена.
- Прости, я не знал, ты же видишь!
- Господи, спаси и сохрани! – пробормотала она и вышла из комнаты.
Гнетущая тишина повисла в квартире. Эта тишина, наполненная отчуждённостью, неразрешимым бременем безысходности наполняла мысли её обитателей, вызывая щемящую тоску, какую Егор Иванович ощущал почти физически; очевидно, то же чувствовали и остальные, закрывшись по разным комнатам. Не решившись постучать в комнату молодых, он вошёл в свою спальню, Ирина лежала на кровати, глаза её были сухие, она не плакала и никак не прореагировала на его появление. Присев рядом на краешек кровати, Егор положил руку ей на голову и произнёс:
- Прости!
- Не надо!.. Поговорим завтра.
Он встал, вышел из спальни и прошёл в свой кабинет, где сидел за столом, бесцельно уставившись на бутылку коньяка, не замечая времени и лишь позднее слыша шаги Ирины по дому, её приглушённый разговор с детьми, боясь надеяться, что всё каким-то образом обойдётся, тревожимый лишь двумя вопросами, застрявшими в мыслях: «Обойдётся?» и «Каким образом?»
Утром его разбудила жена, позвала за собой в гостиную, дети были там же. Владимир почему-то виновато взглянул на него и опустил глаза, Катя глядела устало и так, словно
8.
только что его увидела.
- Садись, - сказала Ирина, и её решительный вид удивил Егора, она же продолжала. -
