– Нальёшь чего-нибудь покрепче? – Володя зашёл ко мне поздно, прямо из кабака, где подрабатывает по субботам. Живёт он в доме напротив, и, бывает, по пути заглядывает на огонёк. Я люблю такие вечера. Хоть он парень и непростой, ничего не попишешь – лабух, но мне с ним интересно, тем более, в моём доме Володя ведет себя вполне прилично, и я бы даже сказала, деликатно. Думаю, что приходит он ко мне, чтобы посидеть в тишине, отвлечься от суеты дня, остыть от шумной работы и, в конце концов, спокойно выкурить сигарету. Меня же увлекают побасенки, которыми полна его жизнь – жизнь музыканта. Рассказчик он талантливый, и лично я могу слушать Володю хоть всю ночь, что иногда и случается.
Приглашаю его на кухню, наливаю в большую чашку крепкого, как он любит, чаю и, пододвинув пепельницу, сажусь напротив. Всматриваюсь в усталое лицо и вздыхаю, похоже, сегодня ему не до беседы. Такое бывает, когда выдаётся особенно тяжёлый вечер. Ну, ладно, смиряюсь, пусть отдыхает.
– Ты же знаешь, Филин – из дураков. – говорит Володя после первого глотка. – С ним не соскучишься. А на выездных концертах тем более.
И я замираю от предчувствия новой истории.
Дураками в нашем узком кругу уважительно называют ребят, которые однажды придумали себе клоунские маски, и с тех пор сочиняют потешные репризы и радуют зрителей. Выступления дураков в городском ДК всегда проходят на ура. На гастролях у них бешеный успех, – ещё бы! – ведь они нисколько не уступают в мастерстве популярной группе Маски-шоу.
– Слушай, а почему он Филин?
– Фамилия у него – Савенко. Поначалу в школе дали кликуху Сова. Но, как-то не пристало. А вот Филин – да! В самую десяточку. С тех пор по имени его даже мама не зовёт. Подозреваю, многие и не знают, что он Вадик.
Я представила нашего друга. Филин – детина ого-го! Хотя у него крупные руки и длинные ноги, выглядит он как Аполлон, всё в нём гармонично. Филин блондин. Тяжёлые, густые волосы падают на плечи, волной укладываются в чёлке. Небольшие светлые глаза – то серые, то с зеленой, – хитро посматривают на вас, толстые пунцовые губы то и дело шевелит усмешка. Он, вероятно, походил бы на русского богатыря, если бы на его худощавом лице не красовался, словно выточенный из камня, приличный шнобель, который в сочетании с крепким подбородком, наводит на мысль о суровых викингах. Но Филин не воин, он очень добрый, таких людей я мало встречала на своём веку. Может быть, поэтому в нашем городе любой, кто старше четырёх лет, знает и любит его. А с кем бы Филин ни знакомился в других краях, все сохраняют о нём самые тёплые воспоминания, передают приветы и рады видеть его снова.
Володя потянулся за плациндой, откусил, зажмурился от удовольствия, отхлебнул из чашки, расслабился.
– Хороший чай! И вкусно, и полезно, не то, что водка. Послали нас тогда далеко! Аж в Германию. В ГДР, конечно. В плане культурного обмена. Поехали ВИА «Водопад», то есть я и ребята, девчонки из подтанцовки и дураки. Прибыли, помню, в Боксберг – город на земле Баден-Вюртемберг. Поселили в каком-то молодёжном центре в гостиничку. Утром мы с Филиным вышли из комнаты принять водные процедуры, а навстречу нам – йо-оо! – три голых немки выходят из душа.
– Доннерветтер*! – вылетело из Филина.
– Зашибись! – вырвалось у меня похожее слово.
У девиц из одежды только полотенца в руках. Идут свободно, нисколечко не стесняясь; на нас, парней ростом чуть ли не под два метра, умудряются смотреть свысока. Не сказать, что мы такие уж скромники, да и профессия обязывает, но тут не знаем, куда глаза деть, готовы сквозь землю провалиться! А те на своём – блям-блям, смеются над нами, кривят губы, словно, мы из дремучего средневековья. А у самих, как говорится, ни рожи, ни кожи, было бы что на показ выставлять! Заходим в душевую, и там понимаем, – она у них общая: и для мужиков, и для фрау. Сталкиваемся с парнем. Тот тоже в чём мать родила, и нам по его шванцу** хорошо видно, что никто его не волнует, и ему очень даже привычно вот так перед людьми ходить. Важный такой, будто голый король перед народом.
Спустились в кафешку. Там уже все наши собрались, веселятся, видно, что тоже немецкими ню любовались. За соседними столиками молодые аборигены поглядывают на нас с осуждением, заносчивые, словно не они только что голышом по коридору прогуливались.
– Да, ну их! – отмахивается Пашка – генератор идей и главный над дураками. – Мы ж в Германии, ребята! Пошли, пиво закажем!
И через минуту наш стол украшают пол-литровые кружки с тёмным тягучим напитком. Жаль, что в неметчине нет хорошей закуски. Здесь не поешь нормального салата, помидора или зелёного лука – всё ошпаренное, варёное, безвкусное, уксусом залитое. Только смотрим, а наши девушки несут какие-то промасленные бумажные свёртки, разворачивают их на столе, кричат:
– Сюрприззз!
И перед нами открываются две копчёные рыбины! Здоровенный лещ и весьма приличный толстолобик. Свежие, жирные! Бока переливаются бронзой. А запах такой, что мы от наслаждения закатываем глаза и раскатываем губы. Дрожащими голосами благодарим девчонок:
– О-о-о!
– Ого-о!
Не торопясь, насколько это возможно, отрываем длинные полоски мякоти, откусываем от них кусочки, которые вкусно тают во рту, и запиваем всё это холодным крепким пивом! Вот оно! Мммм! И снова – кусочек рыбки…
– А дальше что? Что немцы? – нетерпеливо отвлекаю Володю от незабываемого наслаждения. Тот отодвигает пустую чашку:
– Чай – это тебе не водка. Чай – это полезно! – Потом прикуривает «Дойну», затягивается и, медленно выдохнув дым, продолжает:
– Немцы! Разве они понимают! Для них копчёная рыба – Фу! Принюхиваются, дёргают презрительно ноздрями. И тут мимо нас проходят два военных.
– Шайзе! – говорят фрицы и свои немецкие носы в сторону воротят.
А Филин услышал, он знал это словцо ещё с третьего класса, наверно, поэтому и пропел сквозь зубы:
– Дойче зольдатен, унтер официрен! Ну, сейчас я вам устрою шайзе! – И, широко улыбаясь, стал им кричать: – Ком цу мир***, камарады,– и руками махать, идите, мол, сюда, гансы, садитесь. Те поняли, не отказались. Филин сразу перед ними – пиво: – угощаю, битте!
– Я, я, – кивают головами. – Зер гут!
– Во́т зер гут! Cмотри! – И Филин начинает учить немцев, как правильно пить пиво. – Сначала рыба, потом пиво. Фиш, потом пиво. Ферштейн? Ясно? Что я, я? Фиш – бир, фиш – бир… что тут непонятного?
И Филин демонстративно громко смакует ароматного леща, запивает пивом. Закончив учения, протягивает пленным солдатам прозрачные янтарные кусочки:
– На! Ешь! Дойче унтер официрен! Ничего-то вы не петрите. Учить вас надо! Запомнили? Фиш – бир… У нас любой ребёнок знает…
Те крутят носами, но, то ли из вежливости, то ли, чтобы на ша́ру выпить побольше пива, берут таки рыбку и, зажмурившись, отправляют в рот. Ну, а дальше их было не остановить. Быстро раскусили, как это вкусно.
– Что, хорошо? – подмигивает им Филин.
– Я, я, натюрлих****!
– Карашо!
Через полчаса, немцы уже стучат кружками по столу и требуют пива для всех.
– Филин! Камрад! – кричит один.
– Ихь либе дихь*****, Филин! – лезет обниматься другой.
Кто-то из наших принёс водку…
И вскоре все мы держим друг друга за плечи, раскачиваемся из стороны в сторону и поём: «Рас-цвета-али яблони и груши!...»
К нам подсаживаются другие немцы, среди которых и те три фройляйн, и тот король; и Паша, смеясь, переключает нас на «Ах, мой милый Августин». А дальше – капут! – как отрезало.
На второй день мы с Филиным всё вспоминали, а не натворили мы чего-нибудь по-нашему, так сказать, по-русски. Но, когда в коридоре снова встретили голых девушек, те заулыбались и подняли большие пальцы.
– ?!
– Большие! а не средние! Люкс, значит. Лопочут:
– Фиш – бир, фиш – бир!
– Руска рыбка карашо!
– Руска водка – Филин – Во!
– Здо́рово! – смеюсь я и наливаю Володе чаю.
– Вот это я понимаю! Хороший напиток. Полезный! – громко хвалит Володя. Он с шумом отпивает чай и, не высовывая носа из чашки, косит в неё грустными глазами и бормочет: – А водки у тебя нет?
Простите за произношение, я нмецкий не знаю. 
Тогда это будет лёгкая победа! 
