Окаянные девяностые
К завтрашнему дню я был готов. То есть приготовил туесок с обедом, начистил обувь… А главное, на работе ещё вчера подготовил свою печатную машину к пуску. Осталось нажать кнопку и пойдет тираж очередной книги.
Но день начался плохо. Рано-рано пришла женщина из ЖКО и потребовала книжку на перерасчет за квартиру.
- Сколько ж можно?
А дальше пошло и поехало. Под аккомпанемент романса "Утро туманное, утро седое".
День начинался лениво и мрачно. Туман, изморозь, слякоть... У мусорных контейнеров, отгоняя ворон и собак, "промышляла" старушка. К многочисленным ларькам и киоскам на площади подъезжали иномарки - хозяева. А на автобусной остановке горожане гадали на окурковой гуще: пойдут автобусы - не пойдут.
- Отец, закурить не найдется?, - обратился ко мне молодой человек.
- Да, да, конечно, - обрадовался я, что парень перебил мой грустный романс.
Он взял сигарету и протянул деньги.
- Спасибо.
" Надо же?".
Привыкай, отец. Все стало стоить денег. Вчера близкая знакомая позвонила.
- Я хотела огурчики маринованные принести.
" Вот ведь! - обрадовался я. - Помнит мою слабость, решила угостить".
- Только они дороже, чем на рынке.
- Да?! А почему?
- Мы не на удобрениях выращиваем, на навозе...
- Спасибо, - говорю, - у меня проблемы со здоровьем. Нельзя есть соленое...
Здоровьем я часто стал прикрываться. На водку денег нет - нельзя: здоровье. Колбаску копченую скушать стоимостью в аванс за кило - здоровье. Газет не выписываю, в театр не хожу, от городского радио отказался. Ремонтирую, подшиваю - все сам. Впрочем, лукавства здесь нет. Не у меня, у страны проблемы со здоровьем. Поэтому что может дать мне, простому работяге, моя больная страна? Тещу проведать в зарубежье - слишком дорого. В Крыму отдохнуть - дорого. Ничего нельзя! Можно только работать и благодарить судьбу, что пока не выставили за проходную.
- Ты умно рассуждаешь, - подсек меня однажды знакомый предприниматель. - Но, как говорят американцы, если ты такой умный, почему ты такой бедный?
Возразить было нечем. Подсек, так подсек!
Неумный я. Какой же умный станет каждый день ни свет, ни заря бегать на работу, выматываться там, дышать запахом керосина, красок, клея и прочей дряни, чтобы после смены в магазине решать проблему - купить сегодня пакет молока или воздержаться потому, что вчера покупал?
Но не эти мелкие штрихи отягощали в то утро мою душу. От чего-то другого разрывалась она под ее печальный романс. С ним я прошел проходную, с ним начал работу.
Все было готово. Нажимаю кнопку "пуск", звучит гудок, и полотно белой, как совесть младенца, бумаги медленно поплыло перед глазами. Знакомые со вчерашнего дня столбики частушек, рисунки... И вдруг несказанный бунт в душе - "Не буду!". Нет романса, нет женщин из бригады... Ничего не вижу и не слышу. Одна злоба, один протест. С силой ударяю по кнопке "стоп". Машина замерла. И с рисунка на бумаге, как вчера, заулыбался хам.
"Будешь печатать, будешь. Куда тебе деться?" - говорило его ехидное лицо. Он «дыхнул» хроническим перегаром и запел свою невыносимую непечатную частушку.
Начинаю материться,
Матерны частушки петь,
Разрешите для начала
На х.. валенок надеть.
И это должен печатать я - самый читающий в мире, потомок Толстого, Достоевского и Чехова.
- А нам-то что? - возражали вчера однокашники. Мы не виноваты. Есть заказ - есть заработок.
Сатанинская логика! Так, наверное, думал американский пилот, сбросивший на Хиросиму "Малыша". "Мне приказали, я исполнил". Так думают рабочие, пополняя ядерные арсеналы… Работают, кормятся, живут.
- И тебе надо жить, - не переставал улыбаться хам с бумаги.
- Но я не хочу тиражировать твою отвратительную рожу. Не могу. Не буду.
У меня было такое душевное состояние, будто предстояло нажать кнопку пуска ядерной ракеты.
Подошла мастер участка.
- В чем дело? Почему не включаете машину?
Как объяснить этой женщине мое настроение? Я не хочу тиражировать пошлость, барковщину, порнографию. Не хочу отравлять души ее же детей и ее будущих внуков.
- Не могу, Нина Ивановна...
- Что случилось?
- Со здоровьем что-то. Руки-ноги дрожат, трясет всего.
- Может к врачу?
- Да. Пожалуйста, отпустите меня.
С радостью выключаю свет. Меркнет улыбка на полотне бумаги. Моя взяла. К сегодняшнему дню я не готов. А к завтрашнему? Поживем - посмотрим.
На улице едва начинало светать. Те же туман и слякоть, холодное сиверко. Но на душе легко. Вот уж никогда не думал, что бывает такое высокое удовлетворение от не проделанной работы! Лучше совсем ничего не делать, чем делать нечто плохое и вредное. Сделали однажды экономисты "дело", и от наших многолетних трудовых сбережений обнулились деньги на книжках. Сделали политики "дело" и вся моя родня стала жить за границей. Я был горд и счастлив, что сегодня ничего не сделал. Пусть дома меня ждут постные вчерашние щи и почтовый ящик, заросший паутиной - все равно я горд и счастлив. Бремя печального романса слетело с души. Разбрызгивая слякоть распутицы, я возвращался домой с другой песней. А холодный колючий ветер подпевал мне:
"Я люблю тебя жизнь
И хочу, чтобы лучше ты стала..."
|
