- Опять, что ли набрался? - у порога спросила жена.
Но сегодня без истерики, спросила.
– Опять! – сама же и ответила.
Николай Тузов стоял, будто лом проглотил: молчи, если виноват, терпи, когда правда, камнем бьёт по голове.
Но сегодня-то за что ругать? Сама попросила соседке по огороду колодезь почистить. Весь день спину не разгибал. А выпрямился под вечер – Маргарита с угощением:
- Выпей, Коля, с устатку…
- А вчера с какого устатку с Васёнкиным наклюкались? – бросала камни Людмила.
- День независимости отмечали…
- У тебя праздников больше, чем дней в году, - разматывала жена тугой клубок обид и упрёков. – Посмотри на себя: одни мешки порожние под глазами остались…
«Ну, заводится! Теперь не остановить, как зубную боль!».
Но не завелась. Сегодня даже на минуту за стол рядышком присела.
- Эх, Коля, Коля…
- С устатку, Люся, правда, устал. Завяжу скоро. Вот соберусь и завяжу…
- Уж сколько обещал! Горбатого, видно, могила исправит…
- Скажешь – могила! Скоро – на пенсию. Жизнь только начинается, а ты: могила. Уж и выпить нельзя, - обиделся Николай и пошёл стелить «свою» постель.
Он бросил на палас подушку от тахты и, не раздеваясь, улёгся на полу, поджав к животу острые колени. «Ничего, ничего…», - успокаивал он себя.
И, странно, ему нравилась обижаться. Нередко он упивался этим чувством. «Никто меня не понимает, никто не любит. Ругают все, и все хотят видеть с крылышками… Но я – не ангел, я – работяга. Всю жизнь вкалываю и на заводе, и дома. Людмила забыла, какую землю под огород ей на болоте выделили… Теперь там – сад, дом, сарай, баня… А две дочери с высшим образованием – сами по себе, что ли? В цехе уж тревогу трубят: Тузов на пенсию уходит, кем заменить? Могилу вспомнила… Сама ты – могила…».
Николай не слышал, как Людмила погасила свет и легла на тахте. Уснул, будто провалился.
И вдруг послышались голоса, появились люди, возникла суета…
- Людмила помирает…
Тузов вскочил с пола. Жена лежала на спине – бледное лицо, сомкнутые глаза и губы…
- Люда, что с тобой?
Он наклонился, взял жену за руки, чтобы вырвать её из рук смерти.
- Довёл голубушку… - различались голоса. – До могилы довёл.
- Люда-а-а! – что было сил, закричал Николай. Но она была далеко, куда не докричишься. - Людочка-а-а!
От собственного крика Тузов проснулся. «Господи, да это – во сне», - обрадовался он.
В тишине комнаты слышалось дыхание жены. Николай подполз ближе – спит. Руки Людмилы покоились на груди, и это не понравилось ему. Но развести их он не решился.
- Спи, - прошептал Николай и вернулся к подушке на паласе, хотя хотелось в тёплую постель.
«Чего не приснится?!».
Но вот снова в квартире возникло движение. Какие-то незнакомые люди завешивали зеркала и светильники, разговаривали шёпотом.
- Ну, чего ещё? – спросил Николай.
- Отмучилась Людмила твоя, - услышал ответ. – Скончалась.
- Да, как же! Только что спала, дышала…
- А долго ль?! – отвечал женский скорбный голос.
- Не верю!
Николай протиснулся к жене. Она лежала по-прежнему. Лицо – бледное, безмятежное. Такого спокойного лица Людмилы Тузов никогда не видел. А скрещенные руки на груди покоились, как сложенные крылья. Отлеталась, отмучилась… Упругий комок спазма сдавил горло – не проглотить, не выплакать. Николай губами прикоснулся к безжизненным рукам жены. Не верилось, что они неутомимые, и ласковые успокоились навсегда. Их уже тронул холод.
- Людочка, дорогая, на кого оставила - заголосил Николай, как причитают на похоронах женщины.
И вдруг тёплая рука Людмилы коснулась его щеки…
«Бесовщина какая-то!»
- Чего ты плачешь, Коля? – жена похлопала его по щеке. – Прямо навзрыд плачешь. Может, кефирчику принести?
Николай открыл глаза. Палас, подушка и Людмила над ним. Господи, ничего не понять! То ли он проснулся, наконец, от тяжёлого сна, то ли, наоборот, впал в обморок от скорби и потрясения и видит теперь сладкий сон. Людмила - рядом! Что может быть прекраснее в жизни?! Она гладит его щёку.
- Успокойся, Коля. Ну, что с тобой, в самом деле? Успокойся!
Николай схватил руку жены и, как в приступе, стал жадно целовать её.
- Живая моя, живая... - исступленно повторял он, задыхаясь от радости.
- Да, что с тобой, Коля? Ну, что, скажи? Ох, чую, допьёшься, дорогой… До белой горячки, до чёрной беды допьёшься… А нам бы теперь только жить да поживать.
- Какой ужасный сон я видел, Люся! Жуткий сон…
- Ну, успокойся. Ну, расскажи. Ну, чего ты?
- Врагу не пожелаю увидеть такое. Будто, умерла ты, и, будто, я целовал твои руки - холодные и бесчувственные…
И Николай рассказал свой сон. Рассказал и прослезился. Он снова и снова целовал руки жены.
- Значит, мы долго будем жить, Коля.
- Ужасный сон! Врагам не пожелаю такого.
- А ты и не желай врагам. Пусть спиваются. Ты, Коля, друзьям пожелай, Васёнкину своему. Может, одумается… - Людмила погладила седую голову мужа, - Эх, горюшко ты моё выстраданное !