В тот вечер я с тяжелым сердцем покинул дом своего друга. Мне не давала покоя тревожная мысль о проклятии, нависшем над юной девушкой, а также, к моему стыду, меня несколько смущала ее немота. Как выяснилось из разговора с Юдвином, общаться Ариадна могла только письменно. К счастью семьи (если такое выражение вообще здесь уместно), выучиться письму она успела до того, как ей стукнуло десять. Юдвин, узнав, что я готов общаться с его сестрой таким образом, просил меня не напоминать ей о печальных событиях прошлого, и я, разумеется, пообещал этого не делать. Мне было интересно узнать эту девушку, ведь еще на том ужине я, глядя на нее, как-то сразу же понял, что за этой хрупкой и слабой оболочкой скрывается тонкая душа и редкий ум. К моему удовольствию, я нисколько в этом не ошибся.
Мы с Ариадной начали общаться путем «близкой» переписки – так этот способ называл Юдвин. Для этого я завел толстую тетрадь, в которой мы с девушкой могли писать друг другу вопросы и ответы, а также слова приветствия и прощания. Мы сидели с ней рядом, за одним столом, передавая друг другу тетрадь туда-обратно, и читали наши ответы и вопросы. Я, конечно, мог говорить свои фразы вслух, но мне отчего-то хотелось быть с ней на равных на подобных встречах. К тому же, я с удовольствием перечитывал наши переписки перед сном, удивляясь чуткости, доброте и остроте ума юной леди Крауф. Дабы не быть голословным, приведу вам в пример начало нашей с ней переписки:
Дата: 16 декабря.
Я: Добрый день, Ариадна! Рад видеть тебя в добром здравии.
Ариадна: Здравствуйте, Кеннет! Я вас тоже рада видеть. Как ваши дела?
Я: Все прекрасно, спасибо, что спросили.
Ариадна: Мой брат рассказал вам о моей немоте, и вы решили со мной пообщаться – пусть и таким странным образом. Разрешите узнать, если можно, почему?
Я: Милая Ариадна, вы с такой вежливостью и заинтересованностью слушали мои россказни на том ужине, что мне захотелось узнать и вас, дабы ни у кого из нас не было преимуществ перед другим.
Написав так, я усмехнулся и посмотрел ей в глаза. Она же залилась густым румянцем, так славно украсившим ее светлое личико.
После первой такой беседы я утвердился в своем намерении немного задержаться в городе. За время общения с моей прелестной собеседницей я успел по-настоящему проникнуться к ней симпатией, и меня безмерно радовало то, что эти зарождающиеся чувства не были – нет, не могли быть! - безответными.
Кроме того, я начал замечать, что и сам город стал ко мне будто бы немного приветливее: местные перестали казаться мне совсем уж беспросветными дикарями, какими я их видел в начале своей командировки, и я даже завел несколько новых знакомств в городе. Меня стали приглашать на обеды и ужины, но самым приятным времяпрепровождением для меня оставались мои недолгие, приятные и легкие свидания с прекрасной Ариадной, общение с которой не просто скрасило мое пребывание здесь, а придало ему совершенно новый, значимый смысл. Так мы общались с неделю, до тех пор, пока в жизни бедной девушки не произошло очередное мрачное событие.
В тот день с утра мне было нехорошо. Накануне я побывал в доме начальника стражи города, чья жена отчего-то с особым усердием из всей массы гостей пыталась услужить именно мне. Эта дородная, добродушная женщина с громовым голосом и неиссякаемым обаянием весь вечер вилась вокруг меня, подкладывая в мою тарелку то бараньи ребрышки, то запеченную с яблоками утку, то шафарийский салат с зеленью, курицей и грибами, а в окончании ужина умоляла меня отведать изысканный десерт, который она приготовила сама. К ее чести, все было просто фантастически вкусно: ни до, ни после того ужина в том городе я так славно не ел. Однако мой бедный, холеный аристократический желудок не выдержал подобного надругательства, отчего с самого утра я чувствовал себя нестерпимо худо. Вдобавок к спазмам живота, огненное пряное вино, которым угощал гостей хозяин, не замедлило напомнить о себе с утра легкой, но все же заметной головной болью. Понимая, что мое состояние оставляет желать лучшего, я решил отложить все запланированные дела, а потому позвал к себе местного мальчишку-посыльного, кинул ему пару медяков и отправил по нужным адресам с заранее приготовленными записками.
Приняв несколько лекарств, предусмотрительно взятых мной в поездку в специальном аптекарском сундучке, я прилег на кровать в ожидании чудодейственного эффекта снадобий. Головная боль прошла быстро, но резь в животе исчезать не желала, и я не нашел лучшего решения, чем почитать книгу, чтобы отвлечься от неприятных ощущений. Мой выбор пал на «Хроники Тарссельдорской Войны: короли, полководцы, сражения». Мне всегда нравились подобные военно-исторические труды - в них я находил некоторую отдушину нереализованным воинским амбициям, бурлившим еще тогда в моей молодой, неугомонной душе. Теряясь среди бесчисленных страниц с подробными описаниями армий, флотов, фортов и крепостей, я сам начинал чувствовать себя генералом или даже маршалом, готовившимся напасть на стан врага. Пред моими глазами проплывали стройные ряды солдат с суровыми, почти каменными лицами, с пиками, пронзающими решительно предрассветные небеса, устремленными к затухающим звездам…
Я не помнил, когда уснул. Наверное, сразу после того как прочел о приготовлениях генерала Жебенера Дио к атаке на Лосс-Грот, потому что именно это сражение приснилось мне во всех красках. То была дивная картина, во сто крат зрелищнее любой, даже самой дорогой и масштабной театральной постановки. Я не сразу очнулся ото сна - мне еще некоторое время казалось, что я слышу лязг мячей и арбалетные выстрелы, но внезапно в мою комнату кто-то громко постучал, и всю сонливость как рукой сняло.
Я быстро накинул халат и поспешил открыть дверь, даже не спросив, кто стучался. За дверью стоял, запыхавшийся и бледный, мальчишка-посыльный; в глазах его кипел страх.
- Там… Господин Крауф… Его мать позвала вас… - пробормотал он впопыхах, и мое сердце стремительно полетело куда-то вниз.
Первым делом одевшись, я открыл большой сундук, и извлек из него свою саблю в черных лакированных ножнах. Спешно нацепив их на пояс, я бросился к дому Ариадны – я знал, что Юдвин сегодня был у матери и сестры. Совершенно не помню, как бежал я по улицам в сторону обители прекрасной своей собеседницы, но зато помню другое: толпу возле ее дома, открытые настежь дверь и окна, из которых, рассекая сгущающиеся сумерки, лился полу-призрачный свет, и жуткое, густое алое пятно крови на крыльце, пугающим полумесяцем окропившей потемневшие от времени доски. На мгновение я потерял дар речи, и встал, как вкопанный, перед ставшими почти родными дверями, охваченный паникой; но, спустя считанные секунды, я взял себя в руки и решительно двинулся в дом. Толпа вокруг что-то шептала, переговариваясь, но я почти не слышал эти голоса, и был будто в бреду.
Зайдя в дом, я увидел Ариадну – в ее голубых глазах стояли слезы, а лицо искажала гримаса страха и отчаяния. Я рад был видеть ее живой и здоровой, но ее брата с ней не было, как и их матери. Девушка показала в сторону лестницы, и я поспешил наверх. В одной из комнат горел свет, и, зайдя туда, я увидел, что Юдвин Крауф лежит в постели – бледный как сама смерть, а на его теле, от левого плеча и почти до середины груди, зияет ужасная глубокая рана. Мать его сидела на стуле рядом и заходилась в тихом, едва различимом плаче, в то время как над Юдвином хлопотал лекарь. Обернувшись и увидев меня, он строго посмотрел и кивком указал на дверь. Я понял, что должен был уйти, а заодно и увести рыдающую родительницу. Но госпожа Крауф, увидев меня, не прекращая сотрясаться от беззвучного плача, сама медленно встала со стула и повела меня вниз.
- Он… Он вышел во двор покурить… Сами знаете, он часто так де-е-ела-а-е-е-т… - заходилась старушка в жалобном плаче, - А потом… Мы с дочкой… Услышали крик, и я выбежала… А там…
К этому моменту мы уже спустились в гостиную, и леди Крауф рухнула в свое старое кресло, после чего Ариадна приложила ей на голову холодный компресс и принесла всем чаю.
- Лекарь сказал, - продолжила рассказ спустя минуты пожилая леди, - Что рана глубокая, но Юдвина можно спасти. Теперь нам остается ждать.
- Но что произошло? – не понимал я отчаянно.
- На него напал кто-то. Кто-то ужасный… Я не увидела, я была наверху.
В этот миг Ариадна, до этого что-то писавшая на клочке бумаги у себя за столом, протянула мне его – маленькое, свернутое дважды послание. Я осторожно принял его и развернул почти перед самыми своими глазами. Прочитав его, я явственно почувствовал, как по телу моему пробежала неприятная, предательски заметная дрожь, а сердце будто окаменело.
«Я была на кухне, внизу, и видела в окно, как на брата напало чудовище. Я плохо его рассмотрела, но оно было белым, косматым и крупным, чуть выше человека. Оно спрыгнуло с соседней крыши и ударило брата ножом или когтями – этого я не рассмотрела».
Я посмотрел на Ариадну. Заплаканная, она кротко, со страхом и с мольбой смотрела в мои глаза, и я понял, что не смогу сегодня уйти отсюда – и уж тем более уснуть.
- Я останусь на ночь здесь. Если оно решит вернуться, - я положил руку на рукоять сабли, - То мы встретим его достойно.
Толпа на улице и не думала расходиться – люди были очень обеспокоены. Сам мэр, наконец, прибыл на место происшествия, брезгливо поморщился при виде крови и обратился за разъяснениями ко мне. Кратко изложив ему наедине суть дела, я попросил его разогнать толпу, отправив жителей по домам, и распорядиться насчет патрулей, которые должны были стеречь покой жителей в предстоявшую ночь. Также я попросил его выделить мне для охраны пострадавшей семьи несколько стражников. Я был почти уверен в том, что чудище из рассказа Ариадны должно было вернуться на место преступления. Оказалось, с мэром прибыл и глава стражи, и он лично вызвался охранять вместе со мной в эту ночь покой бедных Крауфов. Несмотря на то, что Юдвин обладал богатством, достойным барона, он никогда и не думал о своей безопасности, по крайней мере, у себя дома. Из его рассказов я знал, что в дальних поездках он полагался на услуги наемных телохранителей, и теперь я сетовал на то, что друг не нанял таких людей на постоянную службу, ведь он легко мог позволить себе это.
Ночь обещала быть напряженной. В каждом шорохе, в каждом неверном звуке я слышал и видел приближение его – неведомого ужаса из описания Ариадны; мое живое воображение быстро нарисовало мне это косматое, дьявольское порождение Тьмы. Я словно уже ощущал его тяжелую поступь, зловонное, смрадное дыхание и слышал его рычание, напоминающее волчье. Мне казалось, что я не боялся вступить с ним в бой, ведь за время своей службы в Императорской Полиции мне довелось побывать и в более пугающих условиях, и вступить в схватку с силами не менее темными и таинственными. Забавным фактом мне казалось теперь, что в этот мирный и сонный городок меня послали, чтобы я передохнул после череды опасных дел, требующих сноровки и концентрации. Но судьбе, видимо, было неугодно мое безделье, и я покорно ждал, когда она в очередной раз обнажит свои клыки против меня, заставляя уставшего слугу государства бороться за
