Пока Варя накинула халат, стук повторился. Она, торопливо шлепая босыми ногами по полу, подбежала к двери и скинула щеколду. На пороге стоял солдат в выцветшей гимнастерке и пилотке. Варе показалось, что он где-то видела этого невысокого, сухощавого человека со скуластым лицом. Во лбу у него была вмятина от осколка. Варя спросила:
- Вам кого?
- Я вот значит, приехал. Это я, Петр Васильев. А вы Варвара Павловна? Я вас сразу признал.
- А кто вы?
- Как же? Забыли? Вы же это сами говорили, как вылечим тебя, приезжай к нам в Холмики, будешь, это значит, у нас жить. Вы же в госпитале меня выхаживали. Никто не верил, что выживу. Вот дыру заделали, - он провел ладонью по лбу.
- Да, вот. Да что же это я? Вот проходите, - она отступила в глубь избы.
- Спасибочки.
Солдат вошел, поставил у порога чемодан, скинул на него вещь-мешок, а сам сел у стола.
- Так как же это вы…?
- Да вот, Варвара Павловна, это значит, все вещи мои, потому как остались вы единственный живой человек для меня. А, вот значит, всех моих одной бомбой, и….
- Так вы насовсем?
- Да. Вы же звали.
- Я… Я… Я вам этот вот угол здесь отзановешу. Петр…
- Просто Петя.
***
Запел петух. Петр протер глаза, оделся и вышел на улицу.
Сверкало солнце.
Уже пять дней жил он здесь, в Холмиках. Работал в поле со всеми, рубил дома дрова, а вечерами сидел у плетня, покуривал и о чем-то задумывался, не замечая ничего вокруг.
Он услышал тихий всплеск и, оглянувшись к реке, увидел Варвару полоскавшую белье. Подошел.
- Здравствуй, Варвара.
- Ой! Господи! Напугал-то как!
Она села на перевернутую дырявую лодку, а он напротив на корточки.
- Варвара, ты это, извините. Я, вот значит, что спросить-то хотел. Ты, вообще, расскажи о себе-то.
- Да что рассказывать?
- Это, есть у тебя…?
- Муж что ли?
- Ага.
- Был, а может и есть. Я-то от него уже года два ни весточки не получаю. Может и есть.
Варя смущенно улыбнулась, а потом лицо ее скривилось, и она разрыдалась, упав на лодку.
Петр подождал, потом поднялся, покашлял в кулак и неуклюже побрел наверх к избе, захватил топор и ушел в сторону леса.
***
Варя успокоилась, подняла корыто и пошла во двор, развешивать белье. У изгороди встретила Машку – соседку.
- Варька.
- Чего тебе?
- Ты. погляжу, мужика завела?
- Дурры ты!
- А ну, постой! Расскажи-ка, чего у тебя там? А?
- Дурра ты, дурра!
- Чего дурра-то? Миньку своего не дождалась?
- Да замолчи ты! Это же не то.
- Чего не то?
- Да все не то. Я же этого в госпитале лечила, а у него родные погибли. Так я ему, чтобы успокоить, говорю, мол, после, как война кончится, приезжай. Говорила вот. А он и приехал на мою голову.
- Поверил?
- То-то и оно, что поверил. А что же я его гнать теперь буду? Не может человек человека на улицу выгнать.
- Эх, Варька, где же Минькак твой, да мой Васек? Твоего хоть призвали, в мой сам побег. Добровольцем. Теперь вот без вести он.
Машка отвернулась и, склонив голову, побрела по дороге.
***
Как-то вечером в избу постучали.
Петр вылез из-за зановески и распахнул дверь.
На пороге стоял одноногий человек, опиравшийся на костыли. Взгляд его был устремлен куда-то поверх плеча Петра. Тот оглянулся. С кухни вышла Варя. Она потянула за конец черный платок, бросила его на пол, сделала неуверенный шаг вперед, еще шаг и бросилась к вошедшему:
- Миша! Мишенька!
Он уронил один костыль, потом второй, прижал к себе женщину и начал целовать, чувствуя на губах соль ее слез.
***
Утро было ясное, умытое после ночного дождя.
Петр на цыпочках вышел из избы, закинул за плечо мешок и пошел прочь по улице.
На околице оглянулся, увидел скособоченную избу на берегу реки, и, вдруг, что-то жесткое полоснуло его по сердцу, да так, что он сел на камень и закрыл лицо руками.
Ленинград 1973 год.
