Михаил Белозёров
asanri@yandex.ru
Чёрные ангелы
Роман
Посвящается моей матери,
Людмиле Владимировне.
Да будет сердце постоянно,
Как будет берег океана,
Оставшийся самим собою
Средь вечных перемен прибоя.
Роберт Фрост (Перевод Б. Хлебникова)
Глава 1
Блондинка
Если бы все истории начинались одинаково, к этому можно было бы привыкнуть. Но в то утро все было слишком обыденно. По-прежнему шелестел дождь, мокрые листья лежали на подоконнике и на полу образовалась лужа. Небо было ватным. Я перевернулся на другой бок, чтобы увидеть все то же знакомое до отвращения: пятна плесени на обоях, расползающиеся день ото дня, опрокинутую бутылку портвейна, арбузные корки, мокрые джинсы и грязные сандалеты. На письменном столе застыл серо-рыжий геккон, его блестящий черный глаз внимательно разглядывал меня.
Под жалобный скрип армейской койки я сел и опустил ноги на пол. Все было влажным: постель, в которой я спал, одежда, которую я надевал, пол, которого я касался пятками. Черные муравьи проложили дорожку между бутылкой и ближайшей щелью в плинтусе. Им было на все наплевать, даже на хозяина квартиры. После трехмесячной борьбы с ними, я понял, что я для них всего лишь часть пейзажа, и перестал поливать их кипятком и травить патентованным дихлофосом, признав свое поражение.
Дождь забарабанил по листве, как сумасшедший, словно пытаясь сорвать ее с деревьев и унести в Неву. С постоянным усердием он падал так много дней и ночей, и ему было все равно, привыкнут к нему люди или нет. По крайней мере, я.
Телефон как всегда зазвонил неожиданно. Я не люблю телефонных звонков, но по роду занятий должен держать телефон включенным. Последнее время он приносил одни неприятности. Поэтому я сидел и смотрел в окно. Дождевые струи походили на веревки. Сфинксы на другой стороне переполненного канала потонули в море воды, а розовые цветы лотоса раскачивались и плескались в белых гребешках волн.
Я знал, кто звонит. Вначале она звонила каждый день, потом раз в неделю, потом раз в месяц, теперь раз в полгода. В глубине души я всегда ждал ее звонка. На седьмом гудке сработал автоответчик.
– Викентий! Да возьми ты трубку, черт побери! Слышишь меня?!
Я подождал, вслушиваясь в ее дыхание. Связь была отличная, и даже мой старый телефонный аппарат способен был передать ее волнение на другой стороне линии.
– Если ты со мной не поговоришь, я с тобой разведусь, – сказала она со злостью.
И я поднял трубку. Для этого мне пришлось сделать два шага по направлению к столу. Пол был липким, как патока.
– Я тебя слушаю, Полина, – сказал я как можно более проникновенным голосом.
Но получилось все наоборот – сухо и без чувств, которые она так любила в наших отношениях.
– Ты сукин сын, – быстро произнесла она, – ты забыл нас! –
– Ну что ты!.. – воскликнул я.
Но она не дала мне закончить:
– Скажи, когда последний раз ты звонил? Ты даже не поздравил свою дочь с днем рождения.
Действительно, это была правда – звонил я редко, но не оттого, что не любил их, а оттого, что часто бывал на мели. Впрочем, когда на адюльтер накладывается ложь, это уже слишком, поэтому я вяло оправдывался:
– Что я могу сделать?..
– Если ты не вернешься…
– Что?! – спросил я и услышал, как она дышит, собираясь нанести последний удар. Даже то, что она назвала меня полным именем, говорило, что она в отчаянии. Наш брак все еще находился в той стадии, когда Полина не считала нужным избавить меня от своих поклонников. И я подумал, что наша жизнь с ней подобно вулкану – никогда не знаешь момента извержения.
– Я… я…
– Не трудись, – сказал я, – ты же знаешь, мне не дадут визу даже в ближайшие полгода.
– Через полгода я стану старухой!
– Не станешь! – возразил я. – А потом я приеду.
– Ну и черт с тобой! – крикнула она, и связь оборвалась.
Я побрел к кровати, пнул бутылку, и она откатилась в угол комнаты. В Петропавловской крепости ударил выстрел – девять часов утра.
Путь в колонию был мне заказан. Не из-за того, что я был плохим журналистом, а напротив, потому что в 2112 году разворошил осиное гнездо под названием корпорация «Топик», и они иезуитски расправились со мной, сослав на Землю. Поразмыслив, я пришел к выводу, что еще легко отделался, и последние два года вообще перестал глубоко копать в журналистике. В результате мне не давали перспективных заданий и я влачил жалкое существование, перебиваясь статьями на избитые темы о перемене климата и засаливании почв. Впрочем, большего и не требовалось по определению. Ибо какой спрос с поднадзорного? Но между нами, я просто ждал, когда можно будет вернуться домой. Здесь на Земле я сам не знал, чего хочу. Наверное, только одного – чтобы прекратился этот бесконечный дождь.
Не успел я занять место на влажных простынях, как снова ожил телефон, и я подумал, что если Полина потребует развода, у меня не найдется веских аргументов, кроме нашей старой-старой, забытой любви. Мне все труднее было представить, какая она: маленькая рыжая или высокая черная. Без усилий я даже не мог вспомнить выражение ее глаз.
Но звонила моя приятельница Лаврова.
– Ты где пропадаешь? – спросила она хрипловатым голосом.
И передо мной всплыло ее лицо, тронутое сеточкой ранних морщинок, и я подумал, что у нее есть одно хорошее качество, которое так нравилось мужчинам – легкий характер. Она не умела устраивать сцен, а если и устраивала, то разве что из-за денег, да и то так стеснялась, что мне стоило больших трудов всучить ей пару-другую купюр. Она была счастлива без меры. Иногда я думал, что она любит меня. Иногда мне казалось, что я ей безразличен. Но не особенно пытался разобраться в этом вопросе, паразитируя на ее эмансипации.
– Я нигде не пропадаю, – ответил я, – я лежу и смотрю в окно.
Это было правдой. Или, по крайней мере, полуправдой, потому что я действительно проводил много времени в постели или на диване, вспоминая сны. Иногда я ходил на работу. Но ее звонков я никогда не ждал так, как звонков Полины.
– А вечером ты свободен? – спросила она. – Я приду в пять...
Она уверяла меня, что зеленый цвет приносит несчастье, и носила одежду ярких тонов, поэтому ее образ ассоциировался у меня с красными блузками и разноцветными воздушными шарфиками. Ее гардероб украшал бордовый купальник из стриженой норки – последний писк марсианской моды. Выглядела она в нем потрясающе. Может быть, виной всему и был этот купальник, потому что именно, будучи в нем, она меня и подцепила. Дело было в Лосево, на порогах, прошлым летом, точнее, в сухой сезон. Нас познакомил Мирон Павличко. Хорошее было время.
– Давай… – согласился я лениво и положил трубку.
Лаврова была лекарством от скуки, и у нее был ключ от моей квартиры. Она приходила и ложилась во всю длину дивана: уставшая – вялая, как рыба, отдохнувшая – вся устремленная куда-то вовне. Иногда мы с ней коротали вечер перед телевизором, иногда она оставалась у меня на ночь. По-моему, у нее были и другие мужчины, но она с подозрением относилась ко всем тем из них, кто хотел на ней жениться. Не знаю, чего в нашем бульварном романе было больше – секса или дружбы. Зачем-то я ей был нужен. Но теперь и это лекарство не помогало, и я стал искать другие развлечения, иначе можно было умереть от тоски.
По документам я жил на пятом – заливном участке – в казенной квартире. Два раза в сутки вода не теплее парного молока – по утрам я спешил смыть липкий ночной пот. Допотопное плоское телевидение, и кабинка портала, для пользования которой мне вечно не хватало денег, как не хватало денег на примитивную «стельку» – простейший сотовый телефон. Машина и сотовый мне не полагались по штату. По правде говоря, на телефон мне просто было жалко тратить деньги.
Геккон перебрался на зеркало и рассматривал меня бездонным глазом. Я звал его Васькой. Но, кажется, это ему не нравилось. Смахнул языком ночную бабочку, нашедшую приют на стене, и переполз на дверь, где прятались тараканы. Муравьями он почему-то брезговал. Должно быть оттого, что они допивали содержимое моих бутылок.
Мыло долго не смывалось – вода стала слишком мягкой. По причине климата раз в месяц я брил голову и лицо. Потом долго обрастал, сохраняя вполне респектабельный вид, и это было очень удобно, потому, во-первых, бритье не требовало больших усилий, а во-вторых и третьих, не надо было расчесываться, тратиться на шампуни и средства от перхоти. Сегодня я как раз находился в середине фазы, то есть – «ежик» на голове и еще не совсем клочкастая борода. К тому же я не утратил семейных привычек: вовремя гладил себе рубашки и чистил брюки или шорты – в зависимости от сезона. Поэтому я всегда выглядел опрятнее сослуживцев и был вхож в некоторые кабинеты городского правительства, что иногда помогало мне выпутываться из различных неприятностей.
Телевизор на кухне вещал: «Новое нашествие людей в черном… обратная сторона Луны, тайные базы, брошенные города Марса, осколки былых цивилизаций…» Мне давно было смешно, ибо получался сплошной пикник на обочине, на который никто не обращал внимания. Заселили космос, но не удосужились даже изучить спутник Земли. Все новости устаревали еще до того, как диктор открывал рот. Все, кроме погоды: «…Если в Европе ливни, то в Африке – зной…» «Голландия сокращается до размеров княжества Монако». «Бельгия – родина сюрреализма, плещется в объятиях Северного моря». Потом: «Сенсация! В районе Севастополя сбита летающая «тарелка!» Найдены зеленые пассажиры…» Я не принадлежал к обществу «Юнариус» и не считал, что старушку Землю посещают инопланетяне. Тема имела длиннющую бороду.
Да и на это раз диктор, не развивая темы, перешел на слухи об американских штатах, причиной вымирания которых оказалась всего лишь трансгенная еда: ах, кризис, ах, в их домах темно и холодно, ах, их машины не заводятся, ах, их самолеты не летают. Об истинной причине – «большой апрельской катастрофе 2028 года» уже все забыли, ибо это политически невыгодно. Какое правительство возьмет на себя ответственность за то, что не следило за небесами? А с трансгенной едой проще – козлами отпущения стали компании, выпускающие некачественную продукцию, а также партия, которая ее санкционировала. На этом тоже можно долго играть. Это даже сплачивает нацию, если есть, кого сплачивать, конечно.
«Почти двухвековое употребление искусственных продуктов питания привело к уменьшению населения США на треть… климат… пески… пустыня… все, кто мог, давно отбыл в лучшие края». Лучшими краями, разумеется, был Марс с его большими городами и искусственными морями. Правда, теперь мало кто помнил, что моря все-таки рукотворные, а города так молоды, что их пришлось стилизовать под старину. В результате вы могли жить в одном городе и на Невском, и на Пикардилли (ходить друг другу в гости), не говоря уже о Патриарших прудах, вокруг которых селились исключительно одни москвичи. Лично меня устраивал пригород нового Питера, через который петляла даже своя Нева, которая вытекала, сами догадайтесь, откуда – конечно, из Ладоги. Я жил на Беговой. Из окна открывался вид на Нью-Васильевский, и казалось, что он стоит по колено в море. В марсианской Лахте у меня был двухэтажный дом. Я имел два аэромобиля, тейлацина по кличке Бес и счет
