Письмо

Мой друг детства, Андрей, очень хотел служить в десанте. Даже специально сделал несколько прыжков с парашютом перед призывом.

Желание его исполнилось. Всё, как он хотел: тельняшка, голубой берет. Но только к десантной романтике прилагалась нагрузка: война.

Мне не верилось, что наши два мира существуют одновременно. Здесь, в нашей реальности, был мир. Мы ходили в кино и на дискотеки, прогуливали лекции и переживали из-за оценок на экзаменах. Всё это казалось значимым и важным.

А Андрей был где-то в совершенно другом мире. В страшной реальности, которую мы все видели только в кино. Там свистели пули и взрывались снаряды, там гибли друзья и командиры, и за каждым горным уступом там таилась смерть.

Единственной нитью, связывающей наши миры, были письма. Солдатские письма, на которых по давней традиции вместо круглого штемпеля стоял треугольник «полевая почта».

Каждый раз я открывала почтовый ящик с замиранием сердца. И когда в руки мне падал конверт, подписанный неразборчивым почерком друга, я вздыхала с облегчением:

— Жив!

Писал Андрей о всякой ерунде: о жаре и поспевших персиках, о горных вершинах в снегу и багровых закатах… Цензура тогда была очень строга.

Однажды я открыла ящик и увидела письмо. У меня сразу задрожали руки: почерк был чужим. Тот же треугольник, та же полевая почта. Но кто-то незнакомый подписал конверт уверенным, разборчивым, ровным почерком.

В этот момент что-то случилось. Неожиданно включилась генетическая память. На меня обрушился весь ужас миллионов женщин, державших в руках страшные письма:

— Мы, боевые товарищи, с прискорбием сообщаем…

С конвертом в руках я медленно сползла по стенке: ноги отказывались меня держать.

— Нет, нет! Прекрати немедленно! Все хорошо, это просто письмо!

Наконец я собралась с силами и пошла вверх по лестнице. Дома я вскрыла конверт.

Письмо было от сослуживца Андрея, который вот-вот должен был демобилизоваться и мог оказаться в Москве проездом. Спрашивал, не покажу ли я ему город, если что: он родился в Сибири и очень мечтал побывать на Красной площади, увидеть Останкинскую телебашню и МГУ.

Но до Москвы он так и не доехал…

Их группа попала в засаду.

— Назад, салабоны! Я прикрою!

И он оттолкнул за скалу шедшего за ним первого из необстрелянных новобранцев, практически закрыв его собой. Этим первым из «салабонов» был Андрей.

Смешливого мальчишку, с которым мы вместе росли, я больше никогда не видела. Вместо него через два года вернулся незнакомый мужчина, опаленный войной…

То письмо я храню до сих пор. Каждый год я кладу его в сумочку и незаметно ускользаю из дома.

— Ты хотел увидеть Красную площадь, Останкинскую телебашню и МГУ? Смотри, как всё изменилось! А может, ещё посмотрим на Москва-Сити?

Я не знаю, живы ли его родители, была ли у него девушка, и помнит ли она. Но я-то помню, а значит Саша — жив!