Странные лабиринты судеб Гл. 3

     В понедельник спустился я рано утром в метро. Передо мной остановился поезд серебристого цвета, расписанный фантастическими картинами с созвездиями, инопланетянами, космонавтами в скафандрах, и... он поразил меня,  будучи, как один длинный вагон. В тех местах, где вагоны должны бы соединиться сцепкой, оказались узкие гармошки, как в «Икарусе», и... тоже серебряные. Среди рисунков внезапно открылись двери, я вошел, и мужской голос на двух языках объявил следующую станцию: «Октябрьское поле стейшен».
Осмотрелся и опять удивился – полупустой салон казался нескончаемым – не увидел ни кабины водителя, ни «хвоста» поезда. «Наверное, супер современный, новой модификации, а народ, очевидно, еще не проснулся»,– подумал я.
   На следующей станции вошли молодые парни, и так же, как в прошлый раз, сели и сразу склонили головы над гаджетами. Я даже не заметил, как подошла и присела рядом со мной приятная женщина средних лет с толстой черной косой, уложенной короной, как в тридцатые годы. И сразу заговорила.
– Какой удивительный поезд и пассажиры все странные... Вы не согласны?
– Что же здесь удивительного?
– Вы же видите, нет вагонов? А люди-то, люди... гляньте: у наших – белые провода из ушей висят, а у иностранцев – красные и зеленые. Красные – у негров, ой, афро-американцев, а зеленые – у «узкопленочных», ой, у восточных людей. Это у нас один старик так выражается. Прилипло, простите.
Я-то давно уже не ездила. Сейчас возвращаюсь в интернат – ну, Вы понимаете, в дом престарелых. Отпрашивалась в гости, а то тошнёхонько там. Нет, кормят-то нормально, но... я им квартиру отдала, а мне всего 25% пенсии выдают каждый месяц на личные нужды.
Меня часто люди приглашают в гости, даже на дачу. Разговоришься вот так в пути и... не заметишь, как очутишься у добрых людей. Раньше всю пенсию возвращали, если уезжала и не столовалась, а сейчас говорят:- «Если отсутствуете, то и кормитесь там».
– Глупость какая, – сказал я.
– Вот и я про то же. Только не глупость это, сами понимаете... Если Вам надо с детьми остаться или по хозяйству помочь, я... всегда пожалуйста, возьмите мой адрес.  
Женщина протянула карточку с адресом, я взял.
«Видимо, не так-то хорошо там кормят, если ей все время в гости хочется, даже согласна работать», – промелькнула мысль.
    Ко мне по-английски обратился парень с красными проводками от наушников, торчащих из ушей, и я подсказал, где ему выходить. Обернулся к женщине, а та... исчезла.
   Стало как-то пусто во всем поезде. Я сразу решил, что надо будет пригласить её отдохнуть у нас в деревне летом, и убрал карточку а портмоне. Детям понравится такая приятная бабуля, похожая на волшебницу из сказки, своей-то у них не было.

   И тут я обратил внимание на вошедшую молодую женщину, похожую на подругу из далёкой юности. Мой пристальный взгляд не остался незамеченным, и Ирина, чуть не упала ко мне в объятья – это поезд рванул вперед на высокой скорости. Я подхватил её, обнял по-дружески, мы присели, всех вспомнили – кто остался жив, кого уже нет, кто чего достиг... Она стала рассказывать о себе, оказалось, что живем мы     совсем рядом, она - на Октябрьском поле, а мы - на «Щуке», что осталась одна... так сложилась судьба – муж погиб на службе. Одна дочку вырастила, да та вышла замуж и улетела с зятем жить за границу. Служил её Володя под Байконуром, где и мне приходилось работать. Мы в одной в школе учились, я его помнил, у них сразу любовь закрутилась, когда я ещё не встретил свою.
    Заметив, что она расстроилась, попытался отвлечь и рассмешить историей из своей жизни. Стал рассказывать.
– Представляешь, Ирина, был у меня такой случай в командировке. Остановился в общежитии, вдруг без стука зашла в комнату жена моего сменщика-казаха, которого я хорошо знал, разделась и легла в мою постель. У меня появилось ощущение, как будто меня с ног до головы кипятком ошпарили – жена у меня тогда уже была. Хоть и «голодный», два месяца без семьи, но не смог на подлость пойти, да и не люблю доступных женщин не первой свежести. Как ты думаешь, что я должен был сделать?

– Юрий, женщина просто устала, спать хотела. Если бы ты видел, в каких они условиях жили...
...  Наша часть стояла под Байконуром. Тоска в степи зеленая... На просторе гулял один верблюд и одна корова щипала горькую полынь.
    Чтобы полюбить степь, надо там родиться и жить. Восхищаться ею можно – она такая неоглядная, особенно, когда вся в весенних тюльпанах, или жарким летом... в высохшем ковыле. Из степи веяло приятным духом, каким-то необыкновенным: то ли выгоревшими на солнце травами и цветами, то ли... горечью полыни и... ожидания. Глянешь в даль и... нет ей ни конца ни края. Только одинокий верблюд жует любимые колючки и палящее солнце невыносимо жарит, обжигая тело.
    Такая же была у меня и любовь, безграничная, как степь... ждешь, веришь, надеешься, что вернется муж из командировки живой и невредимый, изнемогаешь от предстоящей встречи много дней и ночей напролет.
    Я не люблю степь – слишком была там счастлива. Лес – это моя последняя любовь и прибежище. В нём можно скрыться от всех невзгод, слушать пение птиц, успокоиться, а под кустами набрать корзинку грибов или ягод, а главное – можно вспомнить всё, что было прекрасного в этой жизни...

... Пошли мы с мужем договориться к казахам насчет молока – через месяц у нас дочь должна была родиться.        
На наш стук из юрты вышел красавец-полковник и пригласил войти. Увиденное... потрясло. На земляном полу, на большой циновке, украшенной казахским орнаментом, сидели шестеро, казалось, на одно лицо, малышей и играли в самодельные игрушки. За перегородкой негромко блеяли ягнята, пахло навозом. Хорошо хоть, что корова с овцами находились в хлеву во дворе. Муж шепотом сказал мне:
– Молчи, ни о чем не спрашивай.
Договорились мы на литр молока, чтобы ходить два раза в неделю.
– Больше не смогу давать – много желающих. Да и у нас, как видите, дети малые, а корова одна, – сказала невзрачная сухонькая казашка, изможденная, наверное, частыми родами.
 Мы поблагодарили, отдали детям гостинцы, которые муж предусмотрительно захватил с собой, и пошли домой.

   Оказывается, чтобы получить направление за границу (у нас в части находилось военное училище) и вырваться из этой «дыры», надо было жениться. Холостые офицеры назначение за границу не получали, оставались в России – в лесу, в степи... там, где стояла воинская часть. Говорили про эти «точки»: «Есть на карте три картинки – Горный, Мирный и Озинки».
   Прилетавших в гости к офицерским женам подруг и сестёр... быстро расхватывали замуж. А кому из курсантов «не повезло», женились после окончания училища на казашках, улетали за бугор, а, возвратившись, многие разводились.

    У этого офицера дважды родилась двойня, потом... Афган... вернулся раненый... еще двойня – не смог бросить детей. Такой молодой, а получил звание полковника – зря его не давали. Жили в юрте, потому что жена не хотела из-за хозяйства переезжать в наш городок, хотя квартира была предоставлена и пустовала. Неуютно она себя чувствовала среди офицерских расфуфыренных жен.
   Если бы ты только видел этих казашек, когда они приходили в баню из поселка... Снимали бельё и складывали в уголок в кучку (на выброс), мылись и надевали все новое, превращаясь в прехорошеньких молодых женщин, с раскосыми глазами и длинными черными волосами ниже пояса.
Наверное, по полгода в бане не были. Недаром ходил анекдот: «Пришел казах в баню, стал мыться и... телогрейку нашел, которую в том году потерял».

    А ты думал, что женщина хотела от тебя любви? Нет, захотелось выспаться в нормальных условиях.
– Какая была ты, Ирка, такая и осталась, наивная. Баба до гола разделась, чтобы «выспаться» со мной, а ты... устала, устала...
Ну, пока, моя станция. Приезжай в гости, позвони.  Посмотришь на пацанов наших и на дочурку, в деревню съездим на шашлыки – там тебе и лес будет, и река, отдохнёшь. – пригласил я Ирку и подал ей визитку, как та фантастическая бабуля, которая, как неожиданно появилась, так и внезапно исчезла.


Продолжение следует.