Ох, и блаженно им стало через полчаса! Наполненные пищей и питьём организмы взывали о горизонтальной неге с сигареткой и неспешным разговором. Ребята организмам не противились, улеглись поудобней, задымили. И тема для разговора общая нашлась. Арнольдыч нечаянно подкинул, заикнувшись брезгливо:
- Как вы только в городе живете? Смотрел здесь недавно новости по телеку – дурдом какой-то творится, ничего святого не осталось!
- Ты это о чём?
- Да про войнушки эти!.. Про санкции, про эмбарги ваши… Мужики с мужиками жить стали! И по пять детей имеют! Это как?! Один говорит: «Свинина дорожать не будет!», а другой, депутат, орёт: «На восемьдесят процентов уже скакнула!» Ни черта не пойму! Как это они, мужик с мужиком, детей делают?! У меня, вон, своё подворье, никакого роста цен не ощущаю!
Ребята зачарованно его слушали. Вот она, жизнь настоящая! От землицы! Непонятная, дремучая, но – исконная!
- Давайте ещё по одной, а то я чего-то не догоняю, - предложил насквозь урбанизированный Вовка Большой. Он такого ни у себя в операционной, ни в ближайшей психбольнице не слышал. Да что там – в психбольнице!.. Даже в Законодательном собрании не слышал, хотя и сидел там уже третий год! Но ведь должна же быть какая-то истина в кариесных устах этого Арнольдыча, какая-то правда жизни! Чистый воздух, физический труд, экологическая пища… Ничем не обременённый мозг… Должна быть истина, должна! Большой был в этом уверен! Но для постижения её не хватало смеси манго с фейхоа. Так, самой малости…
- Живём как-то странно, - подумал он, пережидая жжение в желудке. – Как в театре, в одном спектакле… Подмостки, кажется, одни на всех, а не соприкасаемся. Каждый в своих декорациях. Декорации сдвигаются – и мы вместе с ними. Арнольдыч – в своих, мы – в своих, правительство – в своих… И слышим, кажется, друг друга, а пошла декорация – и мы следом… Это ж счастье, что сейчас, здесь, пересеклись… как в бане… Выпить за это надо, во! Скрепить дружбу народов!
Он даже не заметил, что уже держит вновь наполненную ёмкость.
- Арнольдыч! – произнёс с надрывом. – Ну!.. От души! – Ударил себя кулаком в грудь, замотал забубенно седой головой.
- Бум! – торжественно ответил лесник и даже попытался встать, как поручик при даме. Но завалился назад, на бревно, и уже оттуда добавил. – Вольдемар, ну!..
Все как-то впечатлились патетикой и присоединились к дуэту. И так всё это значительно получилось, что многим даже показалось: гимн где-то негромко играют. Но всю торжественность нарушил бесцеремонный Малышенков.
- Мужики, я здесь в одной газете прочитал: наши книгу рекордов Гиннеса обновили. Оказывается, самые длинные предварительные ласки были зафиксированы между Россией и Украиной: с 1993 по 2013 год. Затем было соитие, и мы поимели Крым.
Шутку или быль никто не поддержал: кто закусывал, а кто и не согласен был.
Так и довечеряли до сна: с тихой гитарой, водочкой и разговорами о либерализме и покосах.
. . .
Светало.
Опухший Большой выполз из покрытой росой палатки, встал коленями на влажную землю и зачарованно уставился на восток. Он целую вечность не видел зарождения дня на планете. Но досмотреть действо не смог – побежал к кустам. А когда вернулся, то солнце уже лупило вовсю, без утренней малиновой застенчивости.
Вовка понуро вздохнул и с надеждой заглянул в котелок. Затем обрадованно плеснул себе в кружку спирт из брошенной у костра «полторашки», достал из наружного кармана штормовки заныканный с вечера кусочек «охотничьей» колбаски и, пялясь на восток, причастился, запивая всё ухой прямо из котелка. И было ему так хорошо, что он ни о чём не сожалел в прошедшей жизни! Ему давно не было так хорошо. Будто куча операций прошли удачно! Зараз!
В животе благостно заурчало. Большой вытянул ладони пред собой. Пальцы не дрожали. Впору опять было идти к операционному столу. Но Вовка лишь тихонько и печально, как «Лучинушку», затянул «Июльское утро» из «Юрай хип».
Из палатки показалась Тяпа. Потянулась всем телом, широко зевнула.
- Карту принеси, - попросил Володька.
Та нехотя исчезла за пологом и вернулась, волоча карту по росистой траве.
- Спасибо.
Большой спичечным коробком просчитал, сколько ещё осталось до конечного пункта. Выходило – около двадцати километров.
- Эх, «уазик» бы не подкачал, выручил бы, родной! А то… - он опустил глаза вниз, но замочка на брюках не увидел. – Это меня мучное сгубило, - решил Большой. – На зелень надо переходить. На зелень и мясо.
Зелени на столе было предостаточно: вчерашний помидорный салатик с неаппетитным, будто прокисшим майонезом; увядшие кустики укропа и петрушки; початая Тяпина морковка… Но под спиртное всё это показалось вкусным и вполне съедобным. Вовка даже счастливо улыбнулся первоапрельской улыбкой, обнажая белоснежные вставные зубы.
Через полчаса из палатки появились остальные. Хмурые спросонья – не приведи Господь!
- Чего лыбишься? Завтрак сготовил?
- Готово! Готово всё! – Вовка подвесил чайник над костром, смахнул огрызки со стола в мусорный мешок, вскрыл консервы и порезал хлеб. – Давно всё готово! Вас жду!
- Ждет он… - Толпа рассредоточилась по краю поляны. – Лишь бы ряшку нарубить! А ещё топать и топать… Помощничек, взяли на свою голову… - это уже бурчал один Маленький, как - будто от лица всего коллектива. Но коллектив после кустиков уже повеселел и пристраивался к столу: поправить здоровье, набраться сил.
. . .
Последние пять километров, что они прошли пешком, запомнятся им на всю жизнь. И дело даже не в паутине, что облепила москитной сеткой их потные распаренные тела. И не в гнусе и комарах. И не в дрожании обмякших ног с «забитыми» до судорог мышцами. Дело в Иване Хамитовиче.
Тот был сух и свеж. Он двигался легко и непринужденно. И даже, кажется, гнус с комарьём облетали его стороной. Уральский «Дерсу Узала» оглядывался на растянувшуюся цепочку перекормленной интеллигенции, поджидал их, покуривая короткую трубочку, и вновь уверенно устремлялся вперед, ориентируясь по мхам на деревьях да муравейникам на полянах.
Кавалькаду замыкал Вовка Маленький, такой же щуплый и худосочный, как «Дерсу», но почему то мокрый от пота до исподнего, как и все остальные. И дыхание его, закоренелого курильщика, больше всего напоминало вздохи туберкулёзника на последней стадии болезни.
Рядом, повесив тряпочками уши, волочилась Тяпа. Её тоже не радовали красоты ни флоры, ни фауны. Она хмуро косилась на белоголовых сипов в сосновой кроне, на обыкновенную пустельгу, глумливо сопровождающую их параллельными перелётами; проигнорировала спящую болотную черепашку и краснотела пахучего; присела на минутку над венериным башмачком и уклонилась от пиона уклоняющегося…
Вовка же, наоборот, остановился отдышаться. Хотел было ножом выкопать этот чертов марьин корень, но поленился. Да и настаивать корень на спирту не имело смысла: не настоится этот корень до нужной кондиции с такой компанией. Со-товарищи не дадут.
Худо ли, бедно ли, но к вечеру до места доплелись все, обессиленные, но живые.
Хребет вздымал над ними спиной бронтозавра.
- …! – не скрыл искреннего изумления Большой. – Ни разу, ………, такой красоты не видал!
- О, милый друг Владимир. Есть многое, чего ты не видАл, - устало отозвался Андрей Борисович. – Но при чем здесь эта «тётя», позвольте спросить?
- А он по - другому не может. – Маленький плюхнулся рядом, не снимая рюкзака. - Хирургам без хамоватости нельзя.
Большой бросил в него шишку. Попал точно в лоб.
- … И юмор у него дурацкий. Как у мясника, - продолжил, потирая голову, Маленький. – Хотя… Чем они, смежники, могут отличаться?..
- Так! Кончили болтать! – Жедяев медленно ходил по поляне и поводил, разминаясь, плечами. – Оборудоваться надобно. Нам здесь жить! Теперь это наша земля! – по-Ермаковски произнёс он. – По крайней мере, месяца на два… Завтра, с утра – всё по утверждённому плану!
- Успеем, Сань, не торопи. Дай отдохнуть, - Фуксов подождал, пока Хамитович поможет снять рюкзак. – Чего коней гнать… Успеем… Осмотреться надо: тудыть ли притопали?
- Тудыть! - Сашка уверенно шагнул в заросли ивняка, раздвинул ветви. – Видишь? Вот она!
На ребят черным зевом устрашающе смотрел метровый овал пещеры.
- Вот те на… - растерянно промямлил Борисович. – Пролезть бы…
- Ничего, пролезешь! – отозвался радостно сзади Маленький. – Ежели чего, Борисович, я подопну! За мной не заржавеет!
Фуксов неприязненно оглянулся, но промолчал.
Начали обустраиваться, подняв первый тост за счастливую обратную дорогу Арнольдыча. Что, естественно, тому сразу же аукнулось: застрял, сев мостом всего в четырёх километрах от охотхозяйства. И тягача прождал до полуночи...
Второй тост подняли, пока было светло, за обустройство. И тоже не прогадали: Хамитович с Малышенковым поставили палатки, а Тяпа с Маленьким – свою, одноместную, потому что в общей «избе» оба категорически не выносили дружного коллегиального храпа. Мужики ехидно хихикали, но увидев, как Тяпа в отместку оправляется по-маленькому на их рюкзаках, замолчали и попытались взять свои слова обратно. Тяпа прекратила «отместку», но рюкзаки всё - равно до утра не просохли.
За ужином постарались не засиживаться: ухряпались очень за день с непривычки. Да и завтрашний особого отдыха не сулил. Скромно поели-попили и улеглись.
