- Ребята, давайте решать! Сутки-двое у нас есть, чего рассиживаться? Активней, активней надо быть!
В темноте голос Жедяева звучал напористо и убедительно.
- А чем светить будем? Фонари почти сели, - робко возразил Иннокентий.
- Маленький подводный фонарь не трогал! Полный аккумулятор! Чего молчите? Боитесь, что ли? На карьере вон на какие глубины заныривали, а здесь то!..
- А с чего ты взял, что МЫ будем нырять, а не ты?
Жедяев от возмущения выпучил глаза, но в темноте это не произвело впечатления. Маленький между тем продолжил:
- Уроки ты у Кеши брал, на Увильдах с подводным ружьишком охотился, аж рожа от счастья светилась, а здесь – в кусты?.. Несолидно, Александр Анатольевич. Непорядочно!
Сашка перестал пучить глаза и покраснел.
- А, может, у меня гайморит обострился? – неуверенно, но сварливо произнёс он. – А, может, мне ревматизм ночи напролёт спать не даёт? Да я бы первый, если б не болячки!
- Запричитал, тоже мне… А у Кеши геморрой и гланды воспалились, - Маленький в темноте нащупал и с силой сжал громадную Кешину ладонь. – У Борисыча с Иван Хамитычем кашель второй день не проходит.
- А Малышенков чего молчит?
- Того и молчит, что плавать не умеет!
- Н-нда-а… И чего? Один ты остаешься!
- А мне кажется: ты!
Маленький в последнее время стал хамоватым до предела. Скрытая темнотой субтильность более его не смущала, и он, как молоденький петушок в курятне, проявлял гонор.
- Йо-хо-хо, - протянул Александр. – Эко ты разговорился. Хомячишь, поди, в темноте, завхоз? Сил для хамства набираешься, а?
- Бе! Не полезу я! Я про трупы рассказывал – ты мимо ушей пропустил, что ли?! Не полезу! Страшно, мужики! К этому привыкать надо, а так – не полезу! Захлебнусь!
- Захлебнусь, захлебнусь… - задумавшись о чем-то своем, пробормотал Жедяев. – Не захлебнешься, Вовка. Кто правый – тот не утопнет. А чего ты там про привыкание гутарил?
И в это время вдали раздались размеренные гулкие шаги. И всё ближе и ближе!! И всё ужасней и ужасней, как шаги Командора!!!
- Мужики, мужики! Ну, включите кто-нибудь фонарик! Или спичку зажгите! – чуть не плача попросил Малышенков.
Но свет вспыхнул от идущего. Слабенький, желтоватый.
- Топы чьи то натянул – на три размера больше! Кое-как дошел, - пожаловался подошедший Большой.
- Да шоб ты навсегда там усиделся, паразит! – в сердцах бросил Маленький, утер холодный пот со лба. – Вот, Саня, тебе и объект для ныряния! С привыканием к усопшим.
- Об чём это вы? – Большой посветил в пустые чашки, не обнаружил ничего и, вздохнув, достал из кармана заныканную бараночку. Хрустнул негромко. – Если про «личные кладбища» врачей, то – мимо. Не был. Не состоял. Не участвовал.
- Ты кончил трепаться?
Тот кивнул головой.
- Давай, подзаправляйся – и за работу! Колодец на тебе.
- Угу, - буркнул добродушно Вовка. – А почему не Саня Жедяев?
Сашка задохнулся от возмущения, поперхнулся слюной и натужно закашлял. Что бы вот так… не зависимо друг от друга на него наседали с двух сторон – такой подлянки он от друзей не ожидал!
- А у него… это… гайморит!
- Понятненько. – Икнул. – Изжога с сухомятки, - пожаловался он. – Дай что-нибудь горлышко смочить. - Маленький плеснул ему на два пальца. – О! Эт другое дело, дружище ты мой заклятый! – Он опрокинул жидкость в себя, молодецки выдохнул. – Всё! Я готов!
- Ну, тогда по коням! Берём необходимое – и к колодцу! Хамитыч, останешься в лагере.
- Накой?
- Ну-у… - Жедяев смешался. – Покараулить… мало ли чего… сопрут – и концов не найдёшь…
Смеяться ребята не решились: у человека гайморит, мало ли, что с головой происходит? Пусть уж… Покараулим, не убудет…
- А я, ребята, у выхода подежурю, - подал голос Маленький. – Мне путевой журнал заполнить надо и ещё кое-что… Без меня справитесь, вон вас сколько… Свечечку возьму. И Тяпу.
Он закинул за плечи рюкзачок с общаговской жратвой, зажал в одной руке мерцающую свечу, а в другой – сонную Тяпу и двинулся к выходу. У завала внимательно всматривался под ноги, стараясь не наступить в Тяпины мины. Нашел в сторонке, у стены удобный камень, сел и, шмыгнув носом, застрочил что-то в журнале. Тяпа сонно сопела под тетрадью, на коленях.
Вовка периодически поднимал голову и прислушивался, как гидроакустик на подводной лодке. Затем брал в руки пустую банку со «Скумбрия в масле» и стучал по завалу. Вновь прислушивался. Вновь стучал. Вновь заполнял журнал. Стучал…
Летучие мыши испуганно жались друг к дружке под сводом и неслышно гадили вниз.
. . .
Трудно описать радость встречи ребят!
Когда «наружные» отвалили первый валун и в пещеру проник лучик света, Маленький даже пустил слезу: очень уж жалко стало кроссовки, все-таки наступил в Тяпино «наследство». Но затем слёзы сожаления переросли в слёзы радости: свобода, мать их! Сво-бо-да-а-а!!!
- Мужики! – заорал он. – Наши идут!
А из сумерек к нему уже спешили ребята.
- Наши, наши идут! – нестройно галдели они.
Снаружи вовсю шумели: лаяла собака, кричали люди, ревел натужно автомобильный двигатель.
Отвалился ещё один камень, и в образовавшийся проём протиснулся громадный пёс. Мужики ахнули от неожиданности и страха и отпрянули в стороны. Но Яшка, не обращая на них никакого внимания, принюхался и напрямую направился к Тяпе. Обнюхались (Тяпа – припрыгивая, а Яшка – пригнув морду долу). Затем «спасатель» ласково схватил пассию за загривок и выволок её, счастливую, наружу.
- Мужики, погодите малость! – донесся до них голос Арнольдыча. – Сейчас ещё пару камней отбросим – и выйдете!
Мужики, облегченно вздохнув, сели перекусить и выпить. И тут Маленький увидел, что Москалев облачен в костюм для подводного плавания. В СУХОЙ костюм для подводного плавания!
- Ты чего? Не нырял?
- Не-а, не нырял. Я тебе больше скажу: сухой колодец. И без трупов. Сифон. Ушла вода, сухо всё. Я, сколько веревки было, прошел. Пусто. Завтра продолжим.
Жду продолжение)