Стая ждет исхода, или УАЗик дураков. Ч.2, окончание

     Глава 4.

     Встреча была – Эльбе и не снилось! До мордобоя, правда, не дошло, но, вот, по поводу обниманий, целований, слёз и выпитого за встречу – до этого, конечно, Эльбе было далеко!
     Затворники несказанно обрадовались, что всё, унесенное ветром три (три, кажется?) дня назад, аккуратно собранно и уложено отдельными могильными турами у машины. Сортировали Жоха с Яковом  и, за вычетом мелочей, с задачей справились.  Перепутаны были только левые носки Борисыча и Жедяева.
     Особенно рад был Маленький:  продукты экспедиции были нормированы по дням. Посему горки гречи и риса вперемежку с мусором, хвоей и дурман-травой ласкали взгляд и сердце. И походный журнал в холщовой сумке был цел!
     Вовка аккуратно пересыпал крупы в пустые чашки, достал из рюкзачка свой, приватный дневник и положил в сумку, рядом с походным.
     - Ты поприличней - то ничего подыскать не мог? Хоть бы постирал сумку. Носить больше не в чем, что ли? В суп такую сумку! – попенял ему счастливый Жедяев.
     - Я бы в белоснежном держал, - не оборачиваясь и продолжая паковать вещи, отозвался Маленький. – Да и где ж на всех наволочек набраться? Великие всё себе разобрали. Ещё в 20-м веке.
     Сашка, конечно, ни черта не понял, но многозначительно кивнул, соглашаясь.
     - Ребята! Ребята! – старался перекричать общий шум Олег. – Здесь Арнольдыч без вас интересную версию выдвинул! Да тише вы!.. Я говорю: Арнольдыч…
     Но его пока не слышали. Обнимались, гулко хлопали ладошками по спинам, облизывали мордашки друг другу.
     И лишь Иван Хамитович, по-восточному неспешно и хитромудро, накрывал обеденный достархан.  Затем достал  фотоаппарат, установил на треногу.
     - Однако, фотографироваться пора. Ребятушки, обед, обед!  Саначала фотографироваться! У пещерки! Быстрей, быстрей, а то остынет все!
     Ребята с веселым гамом выстроились перед входом, приняли надлежащие позы. Иван Хамитович  поставил фотоаппарат на автовзвод, поспешил к толпе,  уселся по-восточному перед всеми. Вспышка озарила счастливые лица и морды.
 
                                                 .    .    .

     - Ну, и вот: вдруг, безо всяких  видимых и невидимых причин резко увеличивается популяция. – Лесник излагал это уже в глубоких сумерках, под звездами и ущербной луной, сидя с кружкой у костра. – Не знаю, конечно, как там в 18-м веке было, при раскольниках  ваших… слишком молод был…  Но  в  20-х  и в 85-м – ручаюсь!  Не в разы – в десятки раз увеличивалась! И отчеты есть, и записки очевидцев.  Всё есть. Как раз совпадает с вашими чехами и ворами.
     - Ну и что? К чему это ты? Мало ли… Рост популяции – и наши «потеряшки»… Дядька с бузиной. Может, популяция и увеличилась из-за наших пропавших! Жратва появилась! В  20-х  – аж целый эшелон! Жри – не хочу!
     - Не-а, - Арнольдыч зевнул безразлично, будто устал детишкам  что-то явное доказывать. – Ликантропией отдает. Вервольфами.
     Гнетущее молчаливое непонимание зависло над станом. Даже кроны деревьев перестали шептаться с ветерком. Даже лягушки заткнулись в постураганных лужах! И вдруг!.. Недалеко, метрах в пятидесяти раздался тоскливый одинокий волчий вой!..

     КОДА

     Здесь Вовкины записи кончались.  После шли: засохший прибитый комар, штриховка (видимо, расписывали стержень) и отпечаток безымянного грязного пальца, мне показалось – левого.
     - О, какие дела творятся у нас на Урале! – скептически подумал я, зевая.  Машинально потряс бутылку, вылил остатки в бокал. Остывшее горячее так и осталось нетронутым.  – Ты смотри: барабашки всякие!  Трепотня бабья… Но ведь… Пропали же люди! Пропали! Или нет?.. – задумался я. – Арнольдыч то что сказал?.. И где, кстати, Арнольдыч?
     Я подошел к окну, осмотрел освещенный фонарями двор. Народ во дворе еще шевелился, перемещался и общался.
     И вдруг вдали раздался еле слышный одинокий вой. А через секунды к нему присоединилась целая стая! Я испуганно замер. И так же испуганно чуть не заорал, когда сзади скрипнула дверь, и в неё просунулся лесник.
     - Что б тебя!.. – чуть не плача подумал я.
     А Арнольдыч, не замечая моего состояния, позвал:
     - Идём. Ребята пришли, - сказал он буднично. – Пойдёшь? Познакомишься. Заодно и покормим.
     И тут я заметил набитые баулы в его руках. Баулы с середины до низу  были намокшими чем-то темно-красным, бордовым. И капающим на пол.
     А у входной двери уже радостно повизгивали Яшка с Тяпой, хотя мясо предназначалось не им. Им, честно говоря, было наплевать на мясо. Их ждала встреча с любимыми друзьями.
     - Ну? Идёшь?
     - Иду, Арнольдыч, иду! – поспешил я за ним. – Выпить бы только, а?
     - А чего… Давай. – Он тормознулся у мангала, налил в первые попавшие кружки зелье. – За удачу!
     - Арнольдыч, а там дневник обрывается! Чем закончилось всё?
     Я заранее знал ответ. Но страшился услышать его подтверждение.
     - А тем и закончилось, - лесник хрустнул огурцом.  – Полнолуние же было. И как только полночь наступила («Маяк» по радио в УАЗике пропикал) – началось! Вой раздался – не приведи Господи!  Мы еле-еле успели с Москалевым в машину сигануть. Видимо, более трезвые были. Другие были менее. Всполохи какие-то начались, шары огненные, вой. Через окна смотрим – ребята шерстью покрываться стали. Ну, мы как дали по газам – пять километров отмахали и не заметили! Тут и Тяпа с Яшкой из-под сидений выбрались. Слава Богу, кузов металлический у машины, сэкранировал  всю эту харахерию, а то бы и мы в стаю влились… - Он вновь наполнил стаканы. – Через час назад подъехали, посмотреть что к чему.  А они, болезные, сидят кружком на поляне, хвосты поджимают. Э-эх…
     Он смахнул слезу, осушил стакан.
     - Идем, а то заждались ребята. – И – жене у беседки: - Аглуша, мы скОренько.
     - Я там собрала тебе…
     - Я взял, взял…
     Мы вышли за ворота.

     … - Отощали то как, ребятушки вы мои! Эх, Саня, Саня!.. – потрепал Арнольдыч худого, с рыжими подпалинами волка. Тот радостно оскалил  редкие оставшиеся клыки. – Трудно тебе, родной? Ничего, ничего, директором, поди, тоже не сахар было? Потерпите, ребятушки. Москалев там, в больнице у себя экспериментирует что-то  с физиками из Сколково. Результаты, говорит, обнадёживают. Хотя… Он  и перед летальным исходом это всем говорит. Но здесь, кажется, не врёт. Год-два потерпите.  Хотя… по весне Сатурн опять  в созвездии Девы будет в полнолуние. Я думаю – это понадежней всех  этих нанотехнологий будет. Народное то – это верняк, проверено, а то этому Чубайсу чего то не верится… Терпите, ребятушки, терпите. Побудьте пока в этих шкурах. Всё ж таки не овцы. И не скунсы. Радоваться надо.
     Стая согласно завыла.
     


   
     СОВСЕМ,  ОДНАКО,  КОДА

     Душная распаренная суббота стояла в городе.
     Потный Москалёв устало брёл по мясным рядам рынка, выбирая говяжью мякоть. Увидел: через два продавца подвезли на раздел свежую тушку и поспешил туда. И успел первым!
     Мясник – дородный мужичок в прорезиненном  светло-желтом плаще, заляпанном понизу подсохшими бурыми пятнами  – внимательно примерялся к подвезённой тушке. Женщина-продавец лениво зевала и переговаривалась с соседкой напротив.
     - Будьте добры, - обратился Вовка к задумчивому рубщику, утёр лоб замызганным за утро платком. – Отделите мне, пожалуйста, во-он тот филей. – И, посмотрев на  ухоженные пальцы того,  добавил, замявшись, через секунду: - …коллега.
     Рубщик очнулся. Посмотрел подозрительно на Большого: к нему, аж,  с конца девяностых так заискивающе не обращались.  Понятия у людей поменялись вместе с наличием-отсутствием товара. Но, увидев несчастное от субботней маяты лицо покупателя, подобрел.
     - Этот подойдёт, коллега? – Рубанул тесаком. – 87-й? Ординатура? – спросил не оборачиваясь.
     Вовка кивнул.
     - …помириться захотел, представляешь, Ритка? Билеты в Оперный купил на какого-то «Фауста»! Во, дурак! Я и не пойду, наверное!– громко продолжала  общаться продавщица с подругой. Не глядя приняла от рубщика мясо, плюхнула его на весы. Перещёлкнула, будто наперсточица, туда-сюда  косточки на абаке. – С вас…
     Но в это время рубщик что-то прошептал ей на ухо. Она недоверчиво покосилась на него, поджала губки, но часть костей сдвинула влево.
     - …шестьсот шестьдесят шесть рубликов.


     P.S.
   
     Маленький, трясясь от апрельского  холода, жался к Борисычу и пытался заснуть. Но ему постоянно мешал Жедяевский хвост: тому во сне, видимо, снилось  ужасное:   почти год шарага без директора! Разбазарят всё не за понюшку самосада!  И он нервно елозил хвостом по Вовкиной морде.
     - Ничего, - стоически думалось Маленькому. – Месячишко  остался до полнолуния. Должно получится, должно! Иначе, к чему всё это?! Эти мытарства… этот холод… эти желтые обломанные жедяевские когти у меня под мордой… тем более – на задних лапах… Вот влипли так влипли!
     Начал засыпать, прядя ушами.  И в засыпающем разуме  всё вертелась и вертелась  невесть к чему  вспомненная фраза:
     «… ушел в бездну, ушел безвозвратно, прощенный в ночь на воскресенье…»…………..


                                          .     .     .
     Я не Бунин, что бы править «Анну Каренину». Хотя хотелось и поправить, и продолжить, так как на этом рукопись в ежедневнике обрыва………….


                                       КОНЕЦ