Хорошо жить в городе, вдыхая пыльный воздух и смотря на уставшие сутулые высотки. Именно тут чувствуешь себя живым, ощущаешь необходимость «вертеться». Но, несмотря на все прелести городской жизни, душой я всегда буду тянуться к деревне. Если в городе чувствуешь жизнь, то в деревне её понимаешь.
Я всегда уезжал на каникулы в деревню к дедушке. Село Рогатое — единственная обитель покоя и красоты. В нём я узнаю славянское поселение, так часто описываемое в книгах и учебниках истории. Дед Еремей подобен лесовику-рассказчику. Я помню, как в детстве он рассказывал мне различные небылицы, в которые я так страстно и жадно верил. Теперь мне шестнадцать, и все эти истории кажутся безумными, а лесовик-рассказчик — наивным сочинителем. Но ничто не могло омрачить моё лето в любимом селе.
Я сошёл с платформы и направился по дороге к Рогатому, уже предвкушая встречу с дедом. Еремей Прокопович живёт на самом краю деревни, на пригорке между лесом и озером. Я вспоминал, как в детстве мы гуляли с дедом по тому лесу, он рассказывал мне легенды о Лешем, Бабе-Яге и разных чертях. Теперь я ехал туда не за этим, я хотел просто отдохнуть.
Дошёл до поворота на Рогатое, где дорога разветвлялась. Один конец вёл в село, а другой… Поймал себя на мысли, что никогда не пытался узнать, что там. Да мне это и не надо. Неведомая дорога выглядела заброшенной, однако асфальт был, очевидно, новый. Плюнув на тайну дороги, свернул по колее, ведущей в Рогатое.
В селе, наверное, никогда и не слыхали про асфальт и другие атрибуты цивилизации. Именно это и привлекало меня. Другой городской человек счёл бы мои действия особой формой мазохизма, но только не любитель деревенской жизни. Я шёл по главной дороге Рогатого, вдыхая ядрёный аромат навоза и свежескошенной травы. Мне были знакомы все закоулки села. Казалось, здесь остановилось время. На заборах висели горшки и банки. В воздухе ощущался запах цветов, повсюду жужжали шмели. Где-то доили коров, где-то кричали петухи. С огородов доносились голоса жителей села:
– Ты куда, паразит, заперся на грядку! Тикай отсюдова, пока не прибила!
Вот дом Митрия Алексеича, самогонных дел мастера, где даже трава проспиртована. А это изба Маланьи-торговки, деревенской спекулянтки. Её сосед — Аркадий Спиридонович Моськин, местный интеллигент. Я прошёл мимо окон светлицы Оленьки Гончаровой, моей первой любви. Да, давненько мы не виделись.
Я неспешно пересёк деревню. Дорога кончилась, и трава нежно коснулась измученных кроссовками ног. Уже издали доносились звуки топора. Я представлял встречу с дедом.
Дом Еремея Прокоповича стоит на небольшом пригорке и разделяет озеро и дремучий лес. Я аккуратно открыл калитку, та тихонько скрипнула, но позволила мне войти «незамеченным». На заборе висели горшки, вёдра и старые дедовские калоши. Всё это было до боли мило моему сердцу. Передо мной открывался вид на старенький дом, уже изрядно просевший под тяготой времени. Перед домом располагались грядки, за которыми дед так тщательно ухаживал. Рядом с огородом находилась маленькая пасека, откуда доносилось жужжание пчел. Я обогнул дом и вышел к поленнице, где и трудился дед. Не желая быть разоблачённым, я просто стоял и смотрел на него. Он был одет в простую рубаху и штаны на славянский манер. Вскоре дед бросил работу и медленно выпрямился. Я насторожился. Он в тот же миг резко развернулся и замахнулся на меня топором. Не ожидав такого, я пригнулся, дабы мне не прилетело «оружием». Дед только рассмеялся:
— Испугался, Сашок?
— Я думал, ты меня зашибёшь.
— Да ну-у…
С этими словами он принялся обнимать меня. Да, силы деду Еремею не занимать. Наконец он отпустил меня, и я смог увидеть улыбку, украшавшую грубое бородатое лицо. Пожалуй, улыбка деда была самой прекрасной на свете. Он буквально светился от счастья. А ведь он радовался только потому, что наконец-то приехал его внук.
Весь день мы провели с дедом. Он никак не мог наслушаться моих рассказов о городской жизни. И только к вечеру мы смогли спокойно посидеть за деревянным столиком возле дома. Я помнил, как дед рассказывал мне в детстве разные истории и теперь хотел послушать его.
— Скажи, а что там за дорога? Где поворот на село.
— Ты что же, Сашок, не помнишь? Я тебе рассказывал.
— Я помню, как в детстве ты мне говорил не ходить туда.
— А почему?
— Потому что… там черт рыщет…
— Во-от. Что же ты, Сашка, забыл все мои истории? Эх, придётся тебе напомнить.
…Дорога эта тут давно была. Рядом с ней построили деревню, где теперь станция. Всё там было: и школа, и клуб, где кино показывали, и работать можно было. Но только потом приехал новый председатель, и жизнь в деревне круто поменялась. К тому времени уже наше село стояло. Так народ сюда приходить начал. А дорога эта не нужна была никому. В то время все по одной ездили, по городской. Люди даже не знали, куда она ведёт. Хотели её сначала убрать. Даже документы соответствующие составили, но все они как в пропасть провалились. Многие хаяли эту дорогу за ненужность, но потом смирились.
Ну, в деревне, ты же знаешь, любит баять народ. Вот и сочинили такую байку, мол, от дьявола та дорога. Так потом люди в соседней деревне начали умирать. Вот всё это и приписали нечистому. Стали говорить, что чёрт ходит по той дороге за людскими жизнями.
Тут наши мужики решили выяснить, что же это за чёрт, и откуда он приходит. Как помню, рассказывал мне дед Николай, что Павел с лошадью пошёл туда. Пошёл туда он в четверг, а лошадь его одна прискакала в воскресенье. После того случая кто только туда не ходил, и ни одного вернувшегося. Дорогу ту окончательно забросили. Решили, что действительно по ней сам ходит.
Но годы-то наши летели, люди поверье начали забывать. В Рогатом всё спокойно стало. Я тогда ещё молодым был. Лет шестнадцать. В твоём возрасте, в общем, был я. Дед Николай тогда мне и напомнил легенду и наказал никогда не ходить по той дороге. Помню, как задержался в деревне по очень важному делу, и домой мне пришлось возвращаться уже за полночь. Вот иду я по дороге в Рогатое и вижу… кто-то мне навстречу идёт. А кто? Я и не разглядел. Решил тогда в кустах у развилки спрятаться. Засел и гляжу. Правда! Чёрт идёт! Перекрестился я. «Чур меня!». Не помогает. Идёт он. Весь мохнатый, с рогами и пятаком, точно у нашей свиньи. Идёт вприпрыжку, улыбается. Язык высунул, ручонками машет, копытцами бряцает. Я, значит, сижу. Вздохнуть боюсь. А он возьми, да и остановись подле меня. Стоит, копытцем стукает, языком цокает. Думаю, всё, пропал я. Сейчас заберёт. Подумал, значит, он и пошёл прямиком в Рогатое. Он пошёл, а я за ним.
Я тогда всю «Богородицу» прочитал. Не помогло. Идёт он по своей дороге. А я за ним не отстаю. Вот уж первые дома показались, а он всё идет. А над нами… покров небесный красоты неописуемой. Все звездочки, будто свечек пламя, горят. А сам небосвод тёмный-тёмный. Идём мы и любуемся. И тут меня как обухом шарахнуло. В какой же дом он зайдёт? Уж не в наш ли? Крадусь я за нечистым и молюсь, чтобы он в наш дом носа не сунул.
Да он и не думал. Остановился на середине деревне и стал смотреть на дома. Я тогда за колодцем схоронился. Гляжу, чёрт себе дом выбирает. Глазёнки его бегают, хвостик дрожит. Подумал-подумал рогатый и пошёл в дом плотника Кузьмы Афанасича.
Зашёл, значит, а я подле колодца остался. Страх меня взял тогда жуткий. Думаю, что сейчас будет. Заберёт ли он Кузьму Афанасича? Но к окну я побоялся подходить. Чувствую, уж долго он там, в избе, сидит. Неужто плотник нечистого сразил? Нет.Выходит он радостный. Хвостиком виляет, похрюкивает. И пошёл обратно по своей дороге. А я домой побежал. Ох уж и летел я, быстрее внуков Стрибожьих. Прибежал в избу, да так и упал на пол. Коленки подкашиваются, ноги не держат. Ну и давай я всем святым молиться. Стою пред образами, а самого так и бьёт дрожь лютая. Тут уж тятька подскочил, да мамка. Давай они меня в чувство приводить и расспрашивать, что да как. А я ни слова выговорить не могу. Они давай меня пытать. Тут уж дед Николай за меня вступился. Уложил он меня спать, да и спрашивает потихоньку: «Видел его?». «Видел». А у самого подбородок трясётся. «Ну, так и забудь, что видел».
На другой день шёл я в ту деревню. Прохожу мимо Кузьмы Афанасича дома. А там телега закрытая. Остановился я у того дома. Гляжу. А Кузьму Афанасича в тесовом гробу выносят. Я так и обомлел. Рядом жена его убивается, детишки плачут. Знать, не просто так сам чёрт ночью приходил.
Вот с той поры так и считают, что по дороге чёрт ходит жизни забирать. А кто жизни лишиться хочет, те сами по той дороге уходят.
Дед Еремей закончил свой рассказ. К концу истории чай в моей кружке уже остыл. Дед, видя это, только хитро улыбнулся, а потом помрачнел.
— Вот видишь, Сашок, как опасно с нечистью заигрываться.
