чашечке кофе и по булочке, мы окончательно выпроводили волнение из своих душ. Стало уютно-преуютно, мне даже показалось, что я нахожусь в каком-то, хорошо знакомом и безмерно дорогом сердцу месте – например, в гостях у родственников или вообще… Дома…
В буфете мы почти не разговаривали, только изредка спрашивали друг у друга, сколько времени и «делились впечатлениями» о булочке и кофе, который в нашей консерватории всегда был на редкость вкусным. Лично я совершенно не понимала, чем он отличается от простого растворимого «Нескафе», но было в этом напитке что-то особенное, непонятное и очень вкусное. Возможно, содержимое «бодрящей чашки» так нравилось нам из-за специальной приправы – волнения перед важным выступлением. В такие моменты каждому из нашего квартета казалось, что кофе придаёт сил и настраивает на хороший результат.
Даже Юрка в глубине своего сознания так думал. Думал-думал, по глазам видно. Почему-то я не верила, что он ничуть не волновался. Он постоянно других подбадривал, но наверняка и себе внушал, что у него всё получится. Он тоже волновался, но не хотел своим страхом усиливать переживания друзей и сокурсников. Он не просил кого-то о поддержке, а сам оказывал «моральную скорую помощь» как раз в тот момент, когда она была необходима…
Теперь у меня было два таких друга – он и Рояль. Теперь меня могли поддержать они оба…
– Минин! – в буфет заглянул незнакомый мне молодой человек, тоже учившийся на фортепианном отделении. – Твоя очередь!.. Нет, ну ты даёшь! Булочки он тут поедает! Пошли скорее!
Мы с Юрой перебросились взглядами, и он быстро выбежал из буфета. Уже двадцать второй…
Спокойно допив свой кофе, я вышла в коридор. Из актового зала доносилась знакомая мелодия. «Патетическая». Начало. Юра… Сердце сжалось от волнения. Хоть бы у него всё получилось! Сейчас мне безумно хотелось поддержать человека, от которого все и всегда заряжались положительной энергией, заражались азартом, желанием победить… Давай же, Минин, давай!
Грянуло торжественное фортиссимо. Я улыбнулась: не пережал, не недожал, не «простучал». Виртуоз, иными словами…
С довольным и очень странно выглядящим выражением лица я вернулась на второй этаж. У дверей, ведущих в концертный зал, меня встретил светящийся от радости Юра...
– Ты слышала? Нет, ты слышала, как я тот аккорд в начале взял? Не ляпнул, а взял, как полагается!
– Слышала, всё просто отлично было! Теперь бы ещё мне выступить…
– Подождём ещё часик, и будем оба свободны.
– Да нет… Тут часа на три всё затянется – целых семь человек до меня!
– Ну… Три часа тоже не вечность, – Минин облегчённо вздохнул и «упал» на освободившийся стул рядом со мной. – Шесть часов же выдержали?
– Выдержали…
В зале уже двадцать четвёртый раз звучала «Патетическая» соната. Причём, исполнялась она одинаково хорошо – никакого разнообразия! Преподаватели иногда останавливали пианистов на половине произведения, если этого фрагмента им хватало, чтобы объективно оценить исполнение. «Очередь» продвигалась быстрее.
– Селезнёва! – я наконец-то услышала свою фамилию. – Селезнёва Наталья, первый курс.
Я зашла в зал. Атмосфера там царила, как всегда, непередаваемая, но всё же не такая, к какой я привыкла. Торжественность смешалась со строгостью и одновременно с доброжелательностью. В уставших взглядах педагогов я видела искреннюю поддержку.
Поднявшись на сцену, я села на специальную, обитую кожей «скамеечку» перед Роялем, едва заметно подмигнула своему музыкальному другу и опустила руки на клавиатуру.
Таких эмоций я не испытывала никогда! Я будто перенеслась в другой мир, где никого и ничего не было, кроме меня и Инструмента, будто я слышала сонату не в тридцатый, а в первый раз и наслаждалась ею по-новому… Я настолько хорошо выучила текст, что позволила себе первый раз в жизни закрыть глаза во время исполнения, и… И я не ошиблась, не остановилась, а, наоборот, заиграла выразительнее! Меня не останавливали. То ли я играла не очень хорошо, то ли, напротив, была кандидатом на место солиста, но меня не прервали ни разу.
Закончив играть, я встала из-за Рояля и направилась к двери, всё ещё находясь в состоянии какой-то уникальной эйфории. «Комиссия» громким шёпотом обсуждала моё исполнение.
«Наравне», – услышала я краем уха. – «Равная среди первых»…
