восстанавливая дистанцию и напрягаясь. Петрович застыл с кружкой кофе, а потом поднял ее вверх, воображение нарисовало, как мне это содержимое выплескивается в лицо. Уж почему так получилось, я не знаю, но тело, будто почуяв опасность, напряглось и готово было встать в защитную стойку.
– На лицо отличная натренированность, – кисло сказал он. – Считай, нормативы ты сдашь хоть завтра, но нам этого не достаточно.
Его тон мне не нравился. Его слова мне не нравились. Просматривался какой-то скрытый смысл, подтекст, но нить понимания ускользала.
– Что именно я должна понимать? – в разы стихшим голосом.
– А то, что Правительство не просто так дало ей «помилование». Ты ведь прочла вложенные материалы? Правительство прекрасно отдает себе отчет: она говорила не о человеческой власти. И вся эта ахинея с истоками, полноводиями, прошлым-настоящем-будущем… ученые будут копать. И обязательно раскопают собачьи кости. Носом пропашут, а докопаются до сути. На Ольгу воздействовали раз, воздействуют и еще раз. Около месяца назад стали фиксировать похожие случаи. Были ли они раньше? Вай нот? Может, система подглядывания в Правительстве не такая прекрасная, как они считают. Наивные. Тем не менее…
Петрович прервался, зайдясь в приступе сухого кашля. Я нахмурилась. Кашель мне тоже не понравился:
– Тем не менее, она не первая, чей мозг ловко скрывает информацию. Вот только маленький нюанс, – он уткнул указательный палец мне в лоб.
Я легонько рыкнула, но не пошевелилась. И промолчала, давая ему фору доминировать в разговоре, сработало правило – у кого информация, тот и музыку заказывает.
– Они мертвы, – сухо сказал он и убрал палец. – Саянам, очевидно, нужен какой-то передатчик или переносчик, да или попросту хранилище. Но людские сосуды оказались слишком хрупки. Не выдерживают помещенной в них информации, сразу разбиваются, как минимум три жертвы уже есть. Зафиксированных. Ольга подходящий сосуд, ведь она еще жива. Ну, и? Тебе все еще не ясны мотивы?
– Слишком лакомый кусок. Ученые не упустят шанс изучить живую новинку, а партия не упустит шанс закрепить свою власть перед лицом народа. Выдаст цензурный вариант результатов исследований, пообещает всеобщее спасение, бла-бла, реформы, бла-бла, вместе мы победим.
– Показуха… продолжай.
– Цензура – показуха, но не для народа. Она больше для Саянов. Есть предположение, что та пурга про времена и реки была запланирована ими для управленческих ушей, но сейчас не о том… Гораздо безопаснее замылить их внимание, сделать вид, что люди ничего не поняли, прикинуться слабоумными в третьей степени. Что, собственно, Саяны сделали, в отношении к городским стенам-спасительницам, – я продолжила. Аккуратно, словно ступая по битому стеклу босыми ступнями.
– Люди чертовски быстро адаптируются, также чертовски быстро учатся, перенимая у оппонентов те же: опыт, приемы и оружие.
Я перенеслась из комнаты с битым стеклом к кратеру вулкана и чуть не ухнула вниз, стоя на самом краю. Последняя фраза чем-то подцепила, вернее, все фразы Петровича, как шутка (в которой доля шутки). Много позже я поняла, чем.
А тогда продолжала:
– Но и бездействие человечества вызвало бы совсем откровенные подозрения. Ход за нами. Коль играть, так натурально. Отсюда «помилование» и последующие исследования исподтишка.
Петрович отошел от меня, давая спокойно дышать, залпом залив в себя кофе, он произнес:
– Молодца, моя ученица, не Правительства.
– Не бурчи, – добавил в ответ на мое ворчание. – Если вдруг она окажется рядом с тобой в отряде, не удивляйся, её внимание тоже хотят усыпить. Ваша с ней связь без того не тайна, но теперь другое дело. Она думает о тебе. И в невыгодном для тебя ключе. Неужели так трудно хоть иногда выглядеть доброжелательней, Варь? Врожденная, бляха муха, печать, тоже мне. И да, её отстраняют от занятий, учебный год она проведет под замком, но под комфортным замком «всё включено». Зачеты и экзамены автоматом.
– Калашниковым? – съехидничала я, пытаясь унять дрожь в руках и коленях, голос удалось сделать ровным, но насчет лица уверенности нет.
Я знала.
Знала, что поддержание связи аукнется нам обеим.
Тогда почему не оборвала?
– И им тоже, не сомневайся, – он выдохнул. – Свари ещё кофе, да покрепче, молю, я падаю с ног. Стой… сначала улыбнись. Ох, черт, не, не надо, просто свари.
