Звон колокола.

Вечерело. На тёмно-синем шёлковом небе мало-помалу стали зажигаться стайки звёздочек, и незаметно стал выступать стройный план парада планет. Рядом с берёзовой рощицей вырисовывается зелёный купол храма со звонницей. Дивный гул колоколов плывёт в морозном воздухе и становится хрустальным звоном, чудом чистого виденья. Душа ликует победоносно, а сердце наполняется гордостью за это ликование, радостью, но особенной: священной и таинственной. Всё гаснет и тонет в этом Богом данном мирозданье, уходит суетность и кажется, что звёзды на небе начинают ярче гореть, сыпля без устали свет на землю, прибавляя к звону колоколов свою небесную песню: «Динь-дон, динь-дон, славим тебя, Отец! Пусть будет смирение, кротость, покаяние. «Пусть будет!» - вторит берёзовая роща, сбрасывая пригоршнями, пушистый снежок со своих тонких веточек, стонет звонко хрупкими тельцами белоснежных своих стволов окованных морозом, и слетает снег вокруг, стелясь серебристым покрывалом.
        А звон всё плывет, колеблясь и дрожа в воздухе и на мгновение, замолкая, продолжают литься уже ответные трепещущие отзвуки. Словно и не гул от колокола звенящий идёт, а древний глас народный, да слава могучих наших предков, которая превратилась в тяжёлый язык колокола. А может это победоносный оружейный звон сражений на море и на земле, или Общепланетарный Дух единый, накопленный за тысячелетия, гулкий звон духовности, щедро изливающийся общим светоносным потоком на землю. Кто сказал, что вечность – это хлам и не надо нам в нём копошиться?  Что не нужна нам пратишина и правысота, что не нужна первоглубинность? Вечность- это марево наших родов, в котором мы вспыхиваем, загораясь светлячками в шелковистых травах, в шелесте нежных листочков, в первом свисте птиц небесных, в первом вздохе и крике ребёнка.
       Сколь чисто в ней в вечности-то: всё в этом понятие соизмеримо, глубинно, громадно и мирно. Дай Бог Вам Мира, люди добрые, дай Бог! Вздрогнув Мир, поводит плечом и не сводит с нас своих изумленно-огромных изумрудных глаз. Ничто ушло, но пришло время, только новое ли? И  вот ответ на незаданный вопрос: конца в нём нет и в этой суете сует встаёт пронзительный рассвет. Когда так щедро разбрызганы дары, становишься ли нищей? Отданное также щедро наполняет. Так было всегда, то, что отдано, возвращается с избытком. Так и ты Русь, то нищая голодранка, то щедрая богачка.      
      Величественней становится простая деревенская церквушка и краше и ближе сердцу русскому, отяжелённому вековыми испытаниями. Тело твоё как живая весть из самобытного времени скроено, из времени далёких предков и их памяти, которая предстаёт  в легковесных и своеобразных образах: музыкальных, словесных, архитектурных. Может здесь на окраинах и есть твоё древнее хранилище, твой последний и надёжный рубеж? Может ты и есть та самая малая часть, что сокрыта глубже всех, а значит дальше, как самый сокровенный и ценный дар? Общинный уклад, да  заповедные места русские, где в волшебных и сказочных кущах шумят дерева, бьют из-под намоленной, да залитой кровушкой земли целебные источники, способные питать душу, а в потаённом островке леса, в белесых и высветленных просторах стоит камень-горюч, на котором слова высечены, и слова те тайные да заговорные гласят: Век будет стоять Русь – не зашатается, многие века простоит - не шелохнётся в великой святости своей. Чем отдалённей, тем замедленней развитие, тем чище и свободней дышится, тем больше праведников посылается на землю. Так и Храм Державный, обращён своим ликом к людям, спасая души, очищая помыслы, вливая гармонию в бездушное и корыстное нововечие, такое родное и такое далёкое. Вот такой видишься ты в птичьем своём полёте – сбережённая Берегиня, вся в молочном предутреннем свете, устоявшей  вопреки всем невзгодам, веры!
          Голос колоколов так и тянет в пенаты храма, с медленно оплывающими свечами, ликами святых, тускло светящимися лампадками, запахами, окружающими святость, но чудны дела твои, Господи, непостижимым, невероятным образом сыплется милостивое твоё благоволение, твои дары, твоя милость, удивительный покой и свет. Всколыхнётся тогда душа, горлицей воспарит, вскрикнет: «В вере свобода-то наша и спасение! С нами Творец»!
        И вновь звон колоколов, вот, кажется, рассыплется звук от крепчающего мороза на мелкие хрустальные осколки, но нет, не сломаться ему вовек: будет возрождаться из небытия, будет звенеть в добрых и тёплых руках звонаря, по милости Божьей, каждый день и ночь будет даровать Мир и благодать свою этому беспокойному миру. Так властвует любовь и милосердие ко всему живому невидимо, но неизменно. Получите, люди добрые, клад, которого не ждали, изливайся источник Божьей мудрости для очищения рода человеческого.
        Мысль уносилась роем в лета прежних родов, в дремучие, древние дни. Ей не хотелось думать, что вместе с прошедшими временами ушли благородство и достоинство. Всё ушло, - остались слабые позывы когда-то сильных чувств, и несовершенство мира. Знания, как и преемственность, нужно подкреплять, приумножая и извлекать из всего трудные ошибки, чтобы помнить…
       Купол неба, купола церквей, непокорённые вершины гор в сознании связываются в одно слово – высота, а высота всегда наводит на раздумья. Это и безграничная восторженность, и душевное ликование, и радость тихая, лишённая суетности, спокойная, уравновешенная. Эти милые сердцу деревянные избы, сгрудившиеся возле церкви, до самых окон засыпанные снегом, после ночного неистовства природы и дымок, струящийся из печных труб высоко, высоко в небо. Крики петухов на заре и мычание коров густое и размеренное, как сам уклад жизни неспешный, без торопливости. Словом всё то, что может поразить, восхищённо тронуть и пронзить первородностью поднимающегося от земли молочного предрассветного тумана, языческой самобытностью народного празднества, хороводами девушек с цветочными венками на русых головках как у речных нимф, древнерусскими сказаниями и былинами.