На днях он опять разбил свою Хонду на этот раз так, что она не подлежала восстановлению, а сам отделался только царапинами и ушибами. Потом оперативно продал искорёженные останки профессиональным угонщиком, те купили их ради чистых документов. Как всегда легкомысленный и беззаботный, он пришёл с деньгами домой, бросил их широким жестом на стол и весело сказал жене, всё ещё не свыкшейся с «невыносимой лёгкостью бытия» любимого супруга:
– Деньги, ну прямо как с неба свалились, давай купим что-нибудь красивое и нарядное тебе и мне, мне – новые джинсы и бас-гитару, а тебе – всё что захочешь, на что этих денег хватит.
– Давай лучше тебе бархатные чёрные брюки купим, а мне куртку такую замшевую с бахромой по рукавам в ковбойско-индейском стиле, – иронически ответила жена и заплакала, – ты когда-нибудь повзрослеешь? Опять чудом жив остался, и – деньги ему, видите ли, с неба свалились, сколько тебе лет, чудовище ты моё?
– Тридцать семь, а что? Вся жизнь впереди, только хвост позади! – и он тряхнул забранными в хвост волосами.
Жена засмеялась сквозь слёзы, хлопнула дверью квартиры, промахнула пролёт лестницы и выскочила на улицу. Как раз подлетел к близкой остановке трамвай. Она метнулась в него: – быстрей уехать, куда глаза глядят подальше от этого паяца, жизнь с которым сплошная трагикомедия, фарс, театр абсурда! И ведь ничто его не берёт: видать, в рубашке да ещё и с серебряной ложкой во рту родился, катится по жизни красивым блестящим шариком по гастролям со своим ансамблем. То он на самолёт опоздает, то в драку ввяжется, то тонущую девочку спасёт и веселится на банкете, заданным в его честь. Похоже, Господь к нему двух Ангелов-Хранителей приставил… – так она думала глядя невидящими глазами за окно. В стекле отражались её заплаканные глаза и грустное лицо. Она поправила пышные светлые волосы, вытерла слёзы и уже снова улыбалась, представляя себе своего неунывающего разгильдяя, но снова запечалилась, – ей уже двадцать восемь, пора детьми обзаводиться. Да как тут обзаведёшься, когда муж – сам как ребёнок? Хуже – вечный подросток! Как она устала от этой жизни с ним как на вулкане…
Она немного упокоилась, повнимательней взглянула в окно – за поворотом мелькнул мост – Аларчин? – нет, вроде Цепной…. Да в какой же она трамвай села, не глядя? Должно быть в 41-ый, раз на площади Тургенева. Остановки почему-то не объявляют…
Она огляделась, народу в вагоне было мало, неподалёку сидел симпатичный мужчина лет сорока, лицо его показалось ей как будто знакомым, он улыбался. Она оглянулась, – кому он улыбается? Сзади никого, значит, улыбается ей, с чего бы это? Наверное, ему показалось забавным, что она то вытирает слёзы, то улыбается, то хмурится.
Она опять посмотрела в окно, куда же она едет? Вдруг ответом на её мысли раздался почему-то гнусавый голос вагоновожатой:
– Трамвай идёт по двадцатому маршруту…
Интересно, и куда же это? Она осмотрелась, как давно она вообще не ездила в трамвае. И почему так мало пассажиров? Или теперь всегда так, - у многих ведь машины, в метро все переместились, в автобусы. А тут в трамвае, в отличие от метро, так просторно и спокойно. Она опять взглянула в окно, – нет, не узнаёт ничего, места какие-то незнакомые…Ну и пусть, вот заедет на окраину, заблудится, потеряется…
Она снова посмотрела на симпатичного мужчину; он приветливо покивал ей и заговорил:
– Вы меня не узнаёте, я ведь был аспирантом у вашего папы, даже домой к вам приходил, бывало.
И она вспомнила, - да, ей было лет пятнадцать, а ему лет двадцать пять. То-то лицо знакомое; она, помнится, даже чуточку влюблена была в стройного спортивного парня, а он на неё и внимания не обращал… Или обращал?
Мужчина застенчиво улыбнулся, пересел к ней поближе:
– А я ведь в Вас непозволительно влюблён был, в девочку-то лет пятнадцати! Я Вас сразу узнал, но вижу, вы чем-то расстроены. Так обрадовался, что вас встретил, не вышел на своей остановке, с Вами вот поехал. А куда Вы едете вообще? Ведь маршрут поменялся, а Вам, вроде, всё равно?
– А мне действительно всё равно, – пробормотала она.
Он что-то продолжал говорить о своей жизни, о её покойном отце, о своей работе. А она слушала и думала – вот ведь трамвай судьбы! Перемена маршрута, встреча эта случайная, влюблённость детская, и он такой спокойный, симпатичный, помнится, папе и маме он так нравился. Перемена маршрута? Судьба?
Он продолжал:
– Я вижу, вы расстроены. О, Лесной проспект! Парк Лесотехнической Академии недалеко, помните? - вы ведь здесь поблизости жили в те времена. Давайте выйдем, прогуляемся и поговорим. Ведь когда рассказываешь старому знакомому о своём душевном сумбуре, для себя становится всё яснее и понятнее.
Она подумала, – а почему бы и нет? Он такой рассудительный, милый, уравновешенный. А вдруг это судьба? И она молча кивнула.
На следующей остановке они вышли, пошли по проспекту, впереди виднелся вход в парк, и ей уже представлялась умиротворяющая зелень высоких деревьев, шелест листвы, щебет птиц. Ей так не хватало этого в гастрольных сутолоках мужа, и её охватило чувство покоя, как вдруг зазвонил её мобильник, и - весёлый голос мужа:
– Ну, ты куда улетела, птица моя, куда ускакала, кобылица моя…
И чей-то голос вмешался:
– Слушай, это же, прям, строка песни: – «птица моя, кобылица моя».
И снова смех и голос мужа кому-то в сторону: – «конечно, новая песня»…
И снова ей:
– Где ты обретаешься, песня моя, я сейчас за тобой приеду, я тачку на прокат взял и уже сгонял в магазин «Кастл-Рок» на Лиговке и купил тебе куртку замшевую всю в бахроме, а себе кожаные штаны! Ты где? У метро «Лесная»? Купи себе мороженое и стой, где стоишь, я через 15 минут буду.
Она успела сказать:
– Не гони, опять разобьёшься, – но он уже отключился.
Она взглянула на своего спутника:
– Муж сейчас за мной приедет.
Тот пристально посмотрел на неё, грустно улыбнулся:
– Ну, тогда до встречи в каком-нибудь другом случайном трамвае… – сказал он упавшим голосом, ссутулился и зашагал ко входу в метро.
