Несмотря на небольшой объём, книга в мягкой обложке содержит в себе массу занимательных фактов из жизни знаменитых (и не только) современников автора. Причём сразу бросается в глаза деликатность, с которой Михаил Васильевич описывает своих героев (на фоне нашего шумного века, когда чем горячее, тем лучше — это особенно заметно).
Каждый абзац — живая картинка, что отнюдь не случайно, ведь автор — художник («блестящий пейзажист и портретист»), а в словах, написанных художником, всегда присутствует своя особая (легко узнаваемая) энергетика, которую не спутаешь ни с чем: «…Кама, такая бурная, мятежная, трагичная, не то что матушка Волга, спокойная, величаво-дебелая… Суровые леса тянутся непрерывно. На палубе было студёно. Прошли Святой Ключ, имение Стахеевых. Тут где-то жил, да и родился, И. И. Шишкин, славный русский живописец сосновых лесов, таких ароматных, девственных. Тут и набирался Иван Иванович своей силы богатырской, той первобытной простоты и любви к родимой стороне, к родной природе. Вот Пьяный Бор; скоро войдём в Белую. Её воды так разнятся с водами всегда чем-то возмущённой Камы. Пошли родными берегами; они такие грациозные, разнообразные. Белая, как капризная девушка, постоянно меняет направление: то она повернёт вправо, то влево, и всем, всем она недовольна, всё-то не по ней. А уж на что краше кругом. Берега живописные, мягкие, дно неглубокое, воды прозрачные, бледно-зелёные. Недаром названа она «Белой»… — так неповторимо, сочными словесными мазками, описывает автор в рассказе «Моё детство» долгожданное возвращение из чужой Москвы (куда юного Нестерова определили на учёбу в реальное училище) в любимую Уфу, ставшую в сто крат роднее во время вынужденного отсутствия.
Каждая сценка из жизни известных людей — примечательна: словесная кисть Михаила Васильевича точно (до мельчайших деталей) передаёт психологический портрет героя и его окружения.
Вот, например, забавный эпизод с участием И. Н. Крамского.
К некоему нотариусу Иванову, весьма охочему до чужой славы и любившему щегольнуть при случае именитым знакомством, приехал однажды по делу Крамской. «С виду Иванов был небольшой, толстенький лысый человечек с рачьими глазками, прекрасно одетый, с массивной золотой цепочкой и кучей «юбилейных» брелоков на округлом брюшке». Извиваясь мелким бесом перед знаменитым художником, нотариус незамедлительно приступает к делу Крамского: услужливые клерки приносят необходимые бумаги, Иванов колдует над ними, бумаги исчезают в руках клерков, чтобы через какое-то время вновь возникнуть на столе нотариуса. Крамской благосклонно взирает на происходящее: курит предложенные хозяином кабинета дорогие сигары, краем уха слушая последние сплетни из жизни «великих». Наконец дело подготовлено. Оставалась одна маленькая деталь: подпись именитого клиента. Но тут Крамской совершенно неожиданно заупрямился, ошарашив нотариуса своим нежеланием подписывать бумаги. «Я — Крамской, — гордо заявил художник, — и этого достаточно!» Бедному нотариусу пришлось приложить немало усилий, чтобы уговорить несговорчивого клиента поставить подпись. «Как бы снисходя к глупым пережиткам времени», Крамской вздохнул: «Ну, если уж так, то извольте».
Или другой курьёзный случай. На это раз «действующим лицом» выступил В. В. Верещагин.
Однажды Верещагин тяжело заболел. Позвали врача. Тот быстро поставил пациента на ноги. А дальше…
Надо заметить, в пересказах теряется львиная доля обаяния авторского стиля. А то, что он присутствует — говорит о несомненном даровании Нестерова как писателя. Поэтому дадим слово Михаилу Васильевичу.
«…Дома и размечтался прославленный эскулап, сидя с женой за чаем. Думают, как отблагодарит Верещагин его, спасшего Василия Васильевича от беды. Что подарит? Этюд, рисунок или ещё что? Жена уверена, что этюд. Фантазия разыгрывается — какой этюд? Конечно, что-нибудь хорошее, быть может, из индийской коллекции. Муж полагает как городничий, что «хорошо и красную» — хорошо бы и рисунок с подобающим посвящением (денег за лечение врач, конечно, с Верещагина не брал)… Спорят, гадают, а время идёт, от Верещагина ни слуху ни духу. Уж и позабывать стали супруги, как однажды прислуга говорит, что пришёл посланный от Верещагина. Что-то принёс. Подаёт большой пакет. Спешно разрезают бечёвку, развёртывают в ожидании «индийского этюда». Смотрят — большая фотография с самого знаменитого художника с его автографом: «В. Верещагин».
Читая все эти истории — как серьёзные, так и забавные — видишь перед собой не скучные памятники, а живых людей. Но мало осознать, что небожителям ничто человеческое не чуждо, гораздо важнее почувствовать возникшее вдруг неодолимое желание ознакомиться ближе с их творческим наследием, а ознакомившись — разделить всеобщий восторг и уважение к людям, чей бесспорный талант вкупе с невероятным трудолюбием возвёл их в ранг выдающихся русских художников.
