О полковнике (рассказ о любви).
К отставному полковнику приехала дочь с зятем, и по поводу его юбилея, зять привез и свою маму Людмилу Львовну. И после празднования он пошёл провожать гостей на станцию железной дороги. Дочь с зятем уезжали в этот же вечер. Зять со своей мамой шли впереди, а сзади их, шагов на двадцать шел полковник под руку с Верой, с дочерью своей.
Поезд отправлялся около полуночи, и времени было предостаточно, они вышли за пару часов раньше, чтобы пройтись по свежему воздуху. Ночь была необычно черна, так как всё небо закрыли с вечера тяжелые осенние тучи, дождя не было. Однако, пока глаза не привыкли к свету фонарей и приходилось ощупью ногами отыскивать дорогу, полковнику удалось наступить два раза в лужу и промочить и извозить в грязи свои ботинки. Вера засмеялась, захихикала, перепрыгнув и одну и вторую лужицы. Дальше, по асфальтовой аллее пошли под ручку спокойнее. Время от времени старый человек ласково поглаживал своей большой холодной рукой руку Веры, легко лежавшую на сгибе его рукава.
- Смешная эта Людмила Львовна, - вдруг, заговорил полковник, словно продолжая вслух течение своих мыслей, глядя при этом себе под ноги и имея ввиду овдовевшую года четыре назад маму зятя. – Сколько раз я в жизни наблюдал: как только стукнет даме под пятьдесят, а в особенности если она вдова или старая дева, то так и тянет её около чужой любви покрутиться, - эта «вдова» приехала из деревни и прижилась у дочери с зятем в городской трехкомнатной квартире. Эту квартиру покупали с большим участием полковника (на деньги его) и на старости лет он сам мог бы поселиться у дочери. А теперь эта «вдова» заняла комнату.
- Они, – продолжал полковник, - либо шпионят и подглядывают, либо злорадствуют и сплетничают, а то и лезут устраивать чужое счастье. И всегда разводят словесные дифирамбы насчет возвышенной любви, - полковник намекал, что «вдова» распространялась о возвышенной любви во время его чествования на праздновании юбилея.
- А я хочу сказать, что люди в наше время разучились любить. Не вижу настоящей любви. Да и в мое время не видел! Слухи, только слухи и всего-то.
- Ну как же это так, папочка? – мягко возразила Верочка, пожимая слегка его руку, - зачем же обманываешь. Ведь ты сам был женат с мамой. Значит…, все таки любил? – веселым голосочком спрашивала она.
- Ровно ничего не значит, дорогая Верочка. Знаешь как я женился? Вижу, сидит около меня свежая девчонка. Дышит так, что грудь так и ходит под кофточкой. Опустит ресницы, длинные-длинные, такие густые, и вся вдруг вспыхнет. И кожа на щеках нежно-розовая, и шейка белая, такая невинная. Ну и ручки мягонькие, тепленькие…. Ах ты, чёрт подери!.... Вот и познакомился. А тут папа-мама стали вокруг меня ходить, при встречах хвалят, не нахвалятся. И в гости меня приглашали, и я ходить стал. А когда выходила она провожать меня, на лестничную площадку, за закрытыми дверями квартиры они, вероятно подслушивали, - поцелуйчики она мне дарила, за шею обнимала, и убегала. И в гостях, за чаем, за столом сидели рядом, - под столом, как будто нечаянно, ножкой-коленкой тронет мою ногу или руку опущенную…. Ну и готово. Пришел к её отцу: «Дорогой Павел Антонович, я пришел к вам просить руки вашей дочери. Она святое существо для меня…». А у папы уже глаза мокрые от слезы, и уж целовать лезет: «Сынок, я давно догадывался…. Смотри, береги моё сокровище…».
И вот, взял её себе, в военный городок, в квартиру большую, - как офицерский состав получил…. А через три месяца это «святое сокровище» ходит в затрёпанном халате, туфли на босу ногу, волосенки жиденькие, нечёсаные, ещё и в бигудях. С моими солдатиками денщиками и водителями собачится как кухарка: в город она, видите ли, опаздывает к маме. А сама с молодыми офицерами в местном клубе на концерте приезжих артистов ломается-кокетничает, смеется визгливо, глаза закатывает. Мужа, меня, почему-то называет «май-ором». Знаешь, так в нос, с растяжкой, басовито: «Май-о-ор мой!». Мотовка, актриса, неряха, жадная. И глаза всегда лживые-лживые…. Бог знает, чем занимается, пока я на учения уезжаю, по неделям меня не бывает дома… - всё, вдруг, припомнилось отставному полковнику, как странный и далекий, мистический сон-приключение.
Он женился на приезжей красавице, молоденькой девушке из семьи инженера, который приезжал на строительство в их части военного объекта. Выдав дочку замуж, инженер и года не прожил у них в военном городке, - уехал в свой крупный город. А жена молодого тогда майора, после рождения дочери убежала с каким-то актером из приезжего с шефским концертом театра. Оказывается, они были со школы знакомы с тем актером и учились в параллельных классах. И дочку двух лет она увезла с собой…. Майор, после развода, посвятил себя полностью военному делу, чтобы забыться, переводился в дальние части, даже в пустыню Кара-Кум ездил. Так что дочку воспитывать в детстве ему не пришлось.
А актер, новый муж «девушки-красавицы» всё по гастролям катался и жену брал с собой, пока оба не погибли в аварии, разбившись насмерть на машине. После концерта, «набравшись» на фуршете, актер сел за руль и гнал на высокой скорости….
Дочку школьницу отец отвез к своей маме, по суду её отсудил. И воспитана она была бабушкой. Сам он стал часто к маме и дочери ездить, перевелся обратно в свою часть, чтобы быть поближе, тем самым о своей военной карьере «позабыл»: можно сказать, из-за дочери бросил свою карьеру, а мог бы и до генерала дослужиться. Но вот, на пенсию полковником вышел и остался жить в военном городке.
Когда военные части стали закрывать, городки военные приходили в запустение. Вокруг них образовывались дачные кооперативы, потому что дороги к бывшим военным частям были хорошие. Так образовались дачные, коттеджные поселки вокруг военных городков. Полковник потратил все свои накопленные средства и обменял с доплатой свою квартирку в военном городке, на квартиру в поселке у станции: рядом электрички и поезда и все такое…. Ну и часть денег передал дочери с зятем и помог им купить квартиру в городе, ту самую – трехкомнатную.
- Теперь всё прошло, улеглось, утряслось, - продолжал полковник, после недолгого молчания, он вообще быстро думал, за минуту в его сознании пролетело полжизни, с того момента как женился до настоящего дня. – Я даже тому актеришке в душе благодарен… Слава Богу, что у него детей не было… -
- А ты, папочка, простил им? – спросила дочь.
- О-о-о! простил – это не то слово, Верочка. Первое время я был злой-презлой, как бешеный. Ели бы я тогда увидел их, конечно, убил бы обоих. А потом понемногу отошло и отошло, и ничего не осталось, кроме презрения: и чего я там любил? Ну и хорошо. Избавил Бог от кровопролития и, кроме того, я избежал общей участи большинства мужей. Ну каким мужем бы я был, если бы не этот случай с актеришкой? Был бы как вьючный верблюд – таскай за женой сумки, что я вижу сейчас. Муж это – позорный податчик – всё ей не хватает, жене-то; укрыватель грехов – во время отсутствия мужа многие жены им изменяют, и как дойная корова, как ширма, как домашняя необходимая вещь. Нет! Не надо, раз не случилось. Всё к лучшему, Верочка, - любви нет на свете! – резюмировал полковник.
Нет, нет, папочка, в тебе все-таки, прости меня, - в тебе говорит прежняя обида…. И ты сейчас, свой несчастный опыт переносишь на всех людей. Вот возьми нас с Ваней. Разве можно наш брак назвать несчастливым? Мы любим друг друга, – возразила ему дочка.
Полковник долго молчал, - более двух минут, что было уже необычно. Потом протянул, как бы с неохотой:
- Ну-у, хорошо…, скажем – это исключение… - и он вновь перешел к своей обычной манере быстро говорить.
- Но. В большинстве-то случаев, почему люди женятся? Возьмем женщин. Стыдно оставаться в девушках, особенно когда подруги уже повыходили замуж. Тяжело быть лишним ртом в семье, бывают и такие, что слышат упреки родных. Или ещё – желание самой быть хозяйкой, главной в доме, самостоятельной…. К тому же есть потребность, прямо физическая потребность материнства, и, как у птиц, не быть кукушкой, а начать вить свое гнездо.
А у мужчин совсем другие мотивы. Во-первых, усталость от холостятской жизни, от беспорядка в комнатах, от кафешних-столовских обедов и перекусов на ходу, от грязи, окурков и от грязнящегося почему-то быстро белья, а также от друзей-товарищей, которые добавляют грязи и окурков. Во-вторых, - чувствуешь, глядя на других, что семьей жить выгоднее, здоровее и экономнее. В-третьих, - думаешь: вот пойдут детишки, типа, - я то умру, а частичка моя всё-таки останется на свете, наследует мои все добрые привычки и характер…, какая-то иллюзия бессмертия твоего. В-четвертых, - есть соблазн невинности и красоты, как в моем случае, многих мужиков соблазняют.
Кроме того, люди женятся и выходят замуж и из-за денег, и стой и с другой стороны.
А где же любовь-то тогда? – спрашивал полковник – Её нет? Ведь любовь должна быть бескорыстная, самоотверженная, не ждущая награды! Такая, про которую сказано – «сильна, как смерть»! – полковник уже перешел на восторженный тон, он и руку свою поднимал перед лицом, согнув в локте и сдвинув пальцы, будто в руках держал бокал.
- Понимаешь, - продолжал он с восторгом – такая любовь, для которой совершить подвиг, отдать жизнь, пойти на мучение – вовсе не в тягость, а одна радость. За настоящую любовь – мучиться, одно наслаждение! – И тут Вера, слыша возбужденный тон рассказывающего отца, сама улыбалась, радуясь хорошему его настроению, и пыталась что-то сказать: - Да, да… - Но полковник не дал ей говорить и продолжил.
- Постой, постой, Вера, ты мне сейчас опять хочешь про своего Ваню? Хорошо же, я его люблю. Он хороший парень. Почём знать, может быть, будущее и покажет всю его любовь в свете своей красоты, посмотрим. Но ты пойми, о какой я любви говорю! Любовь должна быть трагедией! Величайшей тайной в мире! Никакие жизненные удобства, расчеты и компромиссы не должны её касаться.
- А ты видел когда-нибудь такую любовь, папочка? – тихо спросила Вера.
- Нет, наверное, - не очень решительно ответил пожилой полковник уже старческим голосом с хрипотцой. Задору ему хватило на немного. Но минутное молчание он прервал сам, снова чуть взбодрившись.
- Я, правда, знаю пару случаев похожих. Но один случай был просто глупостью, думаю, а другой… так себе… одна жалость…. Если хочешь, я расскажу. Это недолго.
- Расскажи, прошу тебя, папочка, - повисла на его руке Вера, заискивающим тоном, поворачиваясь и заглядывая ему в лицо.
- Ну, так вот. В одном полку нашей дивизии, (только не в нашем), была жена полкового командира. Я видел, - рожа, я тебе скажу, Верочка, страшненькая. Костлявая, рыжая, длинная, худая и с большим ртом…. Как накрасится, - «штукатурка» с нее так и сыпалась, как со старого облезлого потолка солдатской казармы. Но понимаешь, она была такая-некая командирша полковая: темпераментная, властная, ко всем людям относилась с презрением. И любительница выпить.
И вот однажды осенью, прислали к нам в полк, с осенним призывом молодого прапорщика, совсем желторотого воробья. Поставили его денщиком к семье полковника, и через месяц эта старая лошадь совсем овладела им. Он как паж, он был как слуга, он же был её вечный кавалер, всюду ей помогал и за
