В Каденсе есть собор, построенный много веков назад и переживший падение этого города, однако наполовину разрушенный безжалостными бомбардировками с воздуха, от которых в городе пострадали также многие дома и улицы. Теперь изображения собора до разрушения можно увидеть лишь на немногочисленных старинных фотографиях и картинах. Справедливости ради надо сказать, что и развалины эти по сей день привлекают немалое число путешественников, фотографов и художников. Часть собора, отреставрированная, и поныне используется в качестве библиотеки, другая же часть больше всего напоминает скелет. Здесь до сих пор сохранились кирпичные колонны, поддерживавшие когда-то потолок и соединённые арками, а над арками остались окна. Сохранились также и две массивные кирпичные башни с узкими и тёмными окнами. В воскресные дни башни бывали обычно открыты, так что можно было подняться на смотровую площадку, откуда открывался прекрасный вид на весь город и на реку. Это не громкие слова – пройдите между этими колоннами, и вы ощутите на себе дыхание ушедших веков. Врут те, кто говорит, что дух прошлого, отличающий дорогое нам старинное от безликого современного, навсегда покинул эти места. Это не так. И если вы приедете сюда в середине ноября, то вы поймёте, как прекрасна может быть местная меланхолия, и ощутите её неповторимый, ни на что не похожий вкус.
Развалины эти находятся на холме рядом с парком, куда ведёт мощённая Крепостная улица. Говорят также, что когда-то перед собором была площадь, вокруг которой были дома, следов которых уже давно не осталось. Когда-то здесь собирались люди и звучали колокола. Когда на улицах города уже веяло зимой и трепетали на ветру последние, не успевшие ещё опасть коричневые листья черневших на фоне серого неба деревьев, защитники города в тяжёлых кольчугах, шлемах и белых или кроваво-красных плащах отправлялись в путь, ставший для многих из них последним. Они отправлялись вдаль и исчезали из виду, а потом всё стихало, на Каденсу опускалась темнота, город пустел, и на стенах домов тут и там печально светились свечные фонари. Ветер зимы давно пел о грядущей войне, и уже не за горами звучал звон мечей и доспехов, крики раненых и погибающих, кровь которых обагряла жухлую траву и камни…
Да, когда-то всё было так, но в то время, когда случилась эта история, мы, дети, не задумывались о старине. Мы просто любили играть среди развалин. Особенно нам нравилось играть на холме в прятки, когда один из нас закрывал глаза и считал до тридцати, а остальные в это время разбегались и прятались. Надо сказать, что в старом парке, с его искусственными гротами, огромными деревьями, кустами и остатками построенных когда-то давным давно стен, было, где спрятаться. И вот однажды, уже вечером, я спрятался внутри дерева, пустого внутри, росшего на самом краю парка над обрывом. Здесь, думал я, меня будут искать очень долго, меня не увидят, потому что дупло дерева, низкое и узкое, находилось за кустом, так что увидеть человека, забравшегося внутрь дерева, не представлялось возможным. Долгое время я вообще не знал о существовании этого места и нашёл его по чистой случайности, благодаря ещё в детстве проявившейся у меня склонности к одиноким блужданиям – по своей природе я одиночка и могу подолгу ни с кем не общаться, блуждать в лесу или сидеть на речном берегу в Каденсе. Никому из своих сверстников я не говорил о своём открытии – они не должны были ничего знать, это должно было оставаться моим личным секретом, которым я только и ждал воспользоваться в нашей любимой игре.
Всё случилось так, как я и ожидал. На дворе был уже август, дни становились короче и прохладнее, но по вечерам на тёмно-синем небе рассыпались из рукавов ангелов бесчисленные яркие звёзды, и мы, как заворожённые, не раз стояли где-нибудь в саду за домом, глядя на это невероятное великолепие. И вот, когда все стали разбегаться, я направился прямиком к тому самому дереву, внутри которого я намеревался спрятаться. Действительно, место было как нельзя более удачное. Никогда я не отличался особенной фантазией, поэтому меня почти всегда находили одним из первых, но теперь, думал я, ни одна душа не сможет найти меня. Темно и сыро было внутри дерева, так что мне даже стало как-то не по себе - я не люблю сырости. Но я, затаив дыхание, притаился и слушал. Вскоре я услышал чьи-то шаги, звучавшие рядом, и уже было подумал, что вот-вот мой секрет будет раскрыт, но не тут-то было. Ещё через некоторое время я услышал крики – кого-то нашли, затем снова послышали шаги, и снова мимо моего дерева. В конце концов такое сидение в дупле порядочно надоело мне, я понял, что уже победил, и ждал, когда же меня наконец позовут. Так сидел я в дереве, наверное, час. Моё терпение подошло к концу, и я решил сам выбраться наружу. Выбравшись же наружу, я посмотрел вокруг и… не узнал того места, где мы так любили играть по вечерам. Теперь я видел перед собой мощёную улицу, которая вела к площади, окружённой каменными одноэтажными домами с белыми, серыми и жёлтыми стенами и черепичными крышами. Позади меня была крепостная стена с башней, а на площади высился кирпичный собор, но выглядел он совсем по-другому – он был цел, и его строгое здание с витражными окнами было по-своему прекрасно и даже величественно. Совершенно поражённый увиденным, я стоял и не понимал ничего. «Что произошло? Ведь ещё час назад всего этого не было», думал я.
Мощёная улица передо мной была пуста. Пустыми казались и дома, в окнах которых не было света. На стенах домов светились свечные фонари, и всё было так странно и необычно, словно я вдруг, сам того не подозревая, перенёсся на много веков назад. Тем временем начинало темнеть, и тёмно-серые рваные облака медленно двигались над крепостью на запад, где медленно угасал день. Ничего не понимая, я шёл по улице к площади, которая также оказалась безлюдной. Тусклый свет горел в окнах собора за витражными стёклами, догорали свечи, но всё так же темны и загадочны были окна башен, а тяжёлые железные двери церкви были закрыты. Прикоснувшись рукой к холодной кирпичной стене, я понял – нет, всё это не сон, всё это наяву. Словно во сне, ходил я по незнакомым улицам, пока не оказался наконец у ворот крепости, вход в которую охраняли две круглые кирпичные башни. Могу поклясться, что сначала у ворот никого не было, но потом я увидел вдруг появившуюся неизвестно откуда даму в длинном голубом платье и лиловом плаще. На голове женщины, которая шла к воротам, был белый платок, а в руке она держала свечной фонарь. Издали я не разглядел лицо дамы, которая остановилась у ворот, не видя меня, а я спрятался за большую деревянную бочку у стены дома и, затаив дыхание, как будто игра в прятки всё ещё продолжалась, стал смотреть, что будет дальше. А дальше, когда уже почти стемнело, я услышал стук копыт, становившийся всё громче, пока наконец в воротах не появился всадник в кольчуге, шлеме и белом плаще. Из ножен на поясе всадника торчала рукоятка меча. Дама в длинном голубом платье ждала его. Я видел, как спускался с гнедого, огромного коня с угольно-чёрной гривой всадник, как он взял коня под уздцы и как он и дама вдруг повернулись и пошли в мою сторону, так что я юркнул за угол. Сердце моё билось часто-часто, как перепуганная птица, мечущаяся по клетке и налетающая на её прутья. Но в то же время меня разбирало и любопытство, и я, словно игра в прятки ещё продолжалась, решил притаиться за углом, чтобы затем взглянуть на них вблизи, когда они подойдут ближе. И вот наконец, когда всадник и дама поравнялись со мной, они повернули головы в мою сторону, но лучше бы я не видел их лиц… На закате дня, когда на Каденсу наползала с востока тьма и трепетали в тёмных кронах деревьев на ветру листья, на меня смотрели два скелета, один из которых был в кольчужном шлеме, а у другого голова была закутана в платок – две пары чёрных провалов, из которых глядела наружу тьма…
Не помня себя от пережитого в то мгновение ужаса, я без оглядки бросился прочь, я бежал по мостовой, крича от ужаса и боясь оглянуться, потому что за спиной мне слышался металлический лязг доспехов и цокот конских копыт… В конце концов я, споткнувшись, упал лицом прямо на мостовую, закрыл глаза и замер. Но цокот копыт и металлический лязг пронеслись мимо и растворились в закатной тишине, а я, открыв глаза… не увидел вокруг себя ни домов, ни крепостной стены. Всё куда-то исчезло, и лишь развалины собора высились впереди меня. Солнце почти закатилось уже за горизонт, но в парке горели фонари. И никого не было вокруг. Куда делись всадник и дама? Куда исчезло всё, что меня окружало? Могло ли мне всё это привидеться наяву или просто пролетавшие над этим холмом сны заставили на время ожить прошлое? Этого я не знаю и, наверное, не узнаю уже никогда.
И потом я ещё много раз приходил на это место, и даже давно распрощавшись с детством, когда все те, с кем я играл когда-то в прятки, разъехались по всему миру, я подолгу бродил по ночному парку, где о прошлом напоминали лишь развалины да серые памятники известным людям Каденсы. Когда заходило солнце, заливая ярко-розовым цветом холодное небо позднего лета с разбросанными по нему и застывшими облаками, я думал о тех весенних днях, в которые много веков назад началась эпоха упадка и забвения Каденсы; я закрывал глаза и видел развеваемые ветром белые, ещё не залитые кровью плащи всадников, несущихся навстречу ужасу и неизбежности, как буря; я слышал крики поверженных и тысячеголосый металлический лязг; я видел водопад света, изливавшийся в просвет тёмно-серых туч далеко за лесом; я видел множество тел поверженных, лежавших на склоне холма и смотревших застывшими взглядами туда, где вырывался из облачной тюрьмы свет…
Но сколько ни бродил я среди развалин один, сколько ни встречал на холме закат, то странное видение моего детства не возвращалось уже никогда. И я смотрел на медленно тянущиеся по бледному вечернему небу тёмно-серые облака, думая о том, что сны никогда не повторяются дважды. Однажды поднявшись на крыльях ввысь, они навсегда прощаются с землёй и исчезают за горизонтом, оставляя за собой лишь ночь.
