Колесо Чичен-Ицы

Хутор в ста пятидесяти километрах от города – не пентхауз, не вилла, таким наследством Славику и хвастать казалось стыдным, поэтому он дал поручение юристу решить все вопросы, связанные с унаследованием и продажей, и тут же забыл и о хуторе и о смерти отца, которого видел в последний раз в трёхлетнем возрасте.

Но прошло три года и Слава сдулся. Компания с собственным офисом в центре, после многократных антикризисных операций, превратилась в тринадцатиметровую арендованную конторку на последнем этаже делового центра, торчащего из самой задницы города. Слава держался до последнего - на оптимизме и амфетаминах, пока не блызнуло доверенное лицо – юрист, прихватив его жену и оргтехнику. 

Оптимизм кончился, амфетамины - нет, и Слава бодро перенёс развод, раздел имущества, и даже лишение родительских прав, инициатором которого выступила разжиревшая за его деньги тёща в лице нового зятя-засранца-вора-юриста.

- Он регулярно избивал жену и дочь, - бессовестно свидетельствовало лицо.

Слава искренне пожалел, что никогда не делал ничего подобного.

Если бы тогда он не утратил способность различать времена суток, то непременно изрёк бы: «Так наступил самый чёрный день моей жизни», ибо и на амфетамины и на аренду помещения стало резко не доставать денег. Пришлось бежать от арендодателя. Славик и сейф гордо сели в машину и уехали пить на побережье.

Через пару-тройку месяцев головокружительных полётов истощённый пилот приземлился на грязный пол доставшейся ему после развода однокомнатной квартиры гостиничного типа. Новосёл, узрев с пятого этажа кладбище, намёк понял буквально и подумал было, что амфетамины нужнее «бмв» в тридцать девятом кузове, но тут в дверь постучали. С той стороны глазка Славу разглядывал носатый штрих в красной бейсболке.

- Ты кто? –  спросил он.
- Сосед сбоку, - ответил штрих.

Сосед – мужичок запенсионного возраста - вошёл и, ссылаясь на мигрень, смело поинтересовался: «Нет ли случайно у гражданина вновь прибывшего какого-нибудь анальгину?».
Аптечка была, но далеко - в машине, а водка была близко – в сейфе. Штрих метнулся за стопками и зелёным луком с подоконника, а когда вернулся, представился:

- Дядя Ваня, оленевод седьмого колена, мезоамериканист-цолькинист.

Утомлённый мозг Славика живо среагировал:

- О, вицлипуцли... А я Славик.

К зелёному луку в сейфе нашлись консерва и салфетки, в виде утративших всяческую ценность бумаг. Славик выхватил в «файлике», «чтоб культурней» , и подложил под закуску.

- Что это, наследство? – оживился цолькинист, скосившись на «Свидетельство о праве».
- Мда?! – удивился Славик, будучи уверенным, что засранец-юрист давно избавил его от хутора.

Во сне Слава очутился в люльке колеса обозрения. Сначала он с интересом смотрел вниз, где стояли бывшая, дочь, сволочь-юрист и тёща, маша платочками. Два раза он даже плюнул, целясь в тёщу, и ведь попал, как вдруг люлька, добравшись до самого верха, застыла на месте и колесо заскрежетало ржавым железом. Слава глянул на землю: громче всех гоготал юрист. 

Его разбудил будильник. На часах телефона было ровно шесть,  и Слава долго соображал, вглядываясь в темноту за окном: «Шесть утра или шесть вечера?», но его раздумья прервал вдруг возникший на пороге дядя Ваня.

- Рота в ружо, полундра, хэндехох! – взревел он.

Оказывается, вчера за ужином прагматичный цолькинист убедил неблагодарного отпрыска трезво взглянуть на отчий дом.
«Бедные олени...» - подумал Славик, но подчинился, осознавая каким-то участком мозга, чудом избежавшим смертельной интоксикации, что рисковать уже нечем.

В дороге дядя Ваня внимательно слушал трагическую историю Славика, и следил за дорожными знаками, не перебивая и не требуя остановки у магазина, искренне выражая тем самым солидарность с трезвостью болезного водителя.

- А ты, дядь Вань, что о себе скажешь?

Цолькинист-оленевод легко поведал и о стратегии разведения антикабанов, и про золоторогих альпака Хунака Кееля из Чичен-Ицы, только о себе не сказал ни слова.

Так глубокой осенью молодой банкрот и престарелый мезоамериканец мчались навстречу новой зиме, минуя  кривые деревеньки, тоскующие по реставратору кирхи  да сирые пашни, дудоня минералку из горлышка, покуда не съехали на неведанную грунтовку и не увязли по самое «бэмевэшное» брюхо.
Толкали, менялись местами, но что может «фашистская гадина» супротив прибалтийской распутицы? 

- Толкай, Слава, толкай, - рулил дядя Ваня, но колеса «немца» бешено крутились на месте, плюясь в толкача холодной жижей.
Смекалистый оленевод заглушил, вышел,  огляделся окрест и исчез в бурьяне, а появился, катя перед собой огромное тележье колесо.

-  Кинем под заднее, и сдавай... Яволь? - скомандовал оленевод. 
Еле живой «фашист», наконец, выполз на сухое.
- Дядь Вань, садись давай, чего ты там? – торопил Слава, завозившегося позади машины цолькиниста.
- Погоди, сынок. Багажник открой.
- Ага... Куда??!

Но поздно – дядя Ваня уже втиснул обляпанное колесище в багажник светло-бежевого велюра.

- Зачем оно нам? – отказывался понимать происходящее Славик, испуганно наблюдая в зеркало заднего вида подпрыгивающую на кочках крышку открытого багажника.

В ответ пришлось выслушать лекцию на тему «Колесо в культуре альпаководов Чичен-Ицы», и, хотя Славик отлично помнил, что майя колеса не изобретали, спорить с лектором не стал.

В сумерки добрались до места.
- Это оно, - выдохнул Слава.
- А, ничего себе! Достойно! - присвистнул дядя Ваня.

«Достойно» в понимании оленевода означало наличие мрачного немецкого домика в два с половиной этажа, погреба и кирпичного сарая, частично разобранных, вероятно, недалеко живущими аборигенами.

- Дядь Вань, а ты, ну, честно, хотя бы корову, хоть раз в жизни, держал? – зевая, спросил Слава.
- Нет, - признался оленевод, сипло засмеялся и тут же закашлялся. 

Спать решили в машине, и Слава снова снился себе на дне люльки. Он, то тщетно шарил по карманам в поиске денег, то звал на помощь пожарников, то крыл матом, то молился, то плакал... И махина вдруг исполински застонала и двинулась с места.

- Подъём, полундра, хэнднхох!!!

Пунктуальный рассвет окрасил халабуду в пастельные тона и, казалось, укоризненно смотрел в бесстыжие глаза Славика, точно взывая к его ещё спящей совести привести унаследованное безобразие в соответствие с его целевым назначением. 
Кряхтя, Славик вылез из машины.

- Эй, дядь Вань, ты где?

Оленевод отозвался - он стоял во весь рост на крыше дома:

- Кати колесо сюда, тут ему место предусмотрено. У прежнего хозяина, видимо, и с руками и с душой полный ажур имелся.

Слава впрягся нехотя, и всё думал: «Откуда там, на дороге, оленевод мог знать, что это чёртово колесо тут пригодится?».

Когда колесо крепко село на конёк, друзья-товарищи присели на косую лавку, закурили и молча уставились в небо - то ли надеясь отыскать в холодной сини не улетевшего на зимовку аиста, то ли замечтавшись о будущей весне.