Посидели

Жили в станице два друга Павлик Иванов и Лаврик Петров. Были они из разных семей, но внешне, поразительно, похожи друг на друга. Незнакомые люди часто их спрашивали: «Не братьями ли вы будете?» Нет, – отвечали они, - однофамильцы! Работали оба трактористами на ферме, пока не грянула реформа, которую они всецело поддержали. И теперь вот остались без тракторов и фермы. Колхоз, в котором они работали, сильно оскудел. Трактора сдали в утиль, фермы растащили по кирпичикам. Но, не смотря на это, жизнь назвать их бесшабашной было нельзя. Шабашки на селе хватало всем, кто только хотел работать. Брались за любое дело: варили, плотничали, профнастилом крыши домов накрывали, на рынке жареными семечками и пирожками торговали, металлолом у цыган грузили и даже клады разоряли с помощью металлоискателя. В общем – были свободны и очень часто голодны. От того и водку пили. А как выпьют, так и философскую полемику заводят.
   В один из зимних вечеров пришли они к Эммануилу Кацу в гости. Кац сам спиртное не пил, но любил философию. Ребят он всегда принимал с радостью. Жарил им яичницу, выставлял на стол разносолы. Все это он называл кошерным. А без этого о философии – ни, ни! Жил он не богато. Дом имел из самана. Печь топил стержнем кукурузы или по-простому – кочерыжкой, потому что газ в его станицу не провели, а деньги, что для народа вдруг ушли на, позарез нужную стране Олимпиаду – 2014 и на строящийся трубопровод «Северный поток». К тому же теперь на очереди – чемпионат Мира по футболу, помощь Белоруссии, Украине и прочим афробедолагам. Супруга его, Анна Каплан,  работала начальником отделения почты и была в командировке. Женщиной она была строгой, но доброй.              
   Мужчины расселись за столом. Выпили по стопке и стали закусывать. Первым разговор начал Павел.
-    Вот ты мне ответь, Эммануил, - ударил себя кулаком в грудь Павел, - почему так получается? В конце восемьдесятых мы восстали против бардака в Советском Союзе и потерпели полный провал. Ведь вся это красно-коричневая зараза как правила в стране, так и правит.
-    Восстал, кто? – спросил Эммануил.
-    Как, кто?! Мы!
-    Неорганизованная масса?
-    Ну, как же? Были же организации, движения…
-    Ничего, Павел не было. Была иллюзия, так как бюрократия всегда оставалась над массами. Но причина не в самой форме бюрократии, а в ее содержании. Вы разрушали форму, а суть ее воровскую не трогали. Так же поступили и большевики в свое время и были быстро развращены ею. Тоже произошло и в новейшей истории.
-    Это, да, - согласился Лаврентий. – Как-то попалась мне книжонка партии «Единая Россия». Читаю список Совета старейшин партии: Валентин Тубылкин. Его при Леониде Брежневе чуть было не посадили за воровство, но назначили директором одного из совхозов-техникумов. Затем при Ельцине два срока избирали Главой Законодательного Собрания области. Или Геннадий Зыкин – первый секретарь горкома КПСС. При Михаиле Горбачеве он вылетел со скандалом со своего кресла, а теперь – старейшина. Партийно-хозяйственная номенклатура сохранила свои позиции. Потому, что они умело манипулировали умами людей, чьи предпочтения колебались от коммунистических и до националистических.  
-    Павел, - спросил Эммануил, - какую ты преследовал цель, когда шел поддерживать Ельцина. Ведь тебя же с работы за это уволили по доносу одного из комсомольцев, а ныне далеко не бедного человека.
-    Чтобы жизнь лучше стала.
-    Чья?
-    Наша.
-    Не надо мне врать. Скажи – твоя!
-    Ну, моя.
-    Вот так все и думали. И стукач-комсомолец так же думал. Но никто из вас, тогда не подумали о Государстве. Поэтому и страну развалили. Тебя бюрократия не приняла. Для нее ты был чужой. А Собчака, Попова, Лужкова, Афанасьева, Говорухина, Михалкова, Путина, Зюганова, Кондратенко, Ткачева, Тулеева и прочих – приняла. Таких, как Старовойтова и Листьев, выпнула. Слаб человек перед соблазнами. По ним и отбирали людей во власть. Благодари Господа, что Он не искушал тебя.  
-    А ты, почему бедный такой, Эммануил? – спросил Лаврентий. – Ты же даже еврей.
-    Почему – даже? Еврей. И еврей от рода Ароновых. И не бедный я. И не нищий я. Живу по своим средствам. Скромно. Зато в мире с Богом.  
-    Не бедный… По средствам… А что это у тебя дома коробки со стиральным порошком стоят? Торгуешь?
-    А то ты не знаешь, где моя жинка работает? Почта магазином давно уже стала. А бедные будут те, кто хоромы держат, когда кругом нищие, как перед лицем Господа предстанут. И ты не переживай, что в депутаты не прорвался. И с них, и с каждого Господь спросит за нищету народную.
   Эммануил сходил за кочерыжками. Принес полную корзину и всю вывалил в печку.
-    Ты, что – совсем, что ли, Эммануил? – возмутился Павел. – Ты же затушил огонь.
-    Все нормально – не переживай!
   Лаврентий поднял стакан с водкой.
-   Ребят, давайте выпьем за то, чтобы на Руси перевелись все эти, вышеназванные, типы и …
   Громкий хлопок прервал речь Лаврентия. Клубы пыли, дыма и сажи ударили в потолок вместе со взлетевшей чугунной плитой с кружками. Печь разнесло на куски. Всех осыпало пылью и сажей. Лаврентий замер с открытым ртом и со стаканом в руке. Затем пришел в себя и спросил.
-    А, что это было?
-    Кара Небесная, - ответил Эммануил. – Нельзя ругать власть.
-    Какая кара?! – закричал Павел. – Зачем столько кочерыжки навалил?    
-    Мама, дорогая, - запричитал Эммануил, - я же замерзну теперь.
-    Куда ты замерзнешь? – вопросом ответил ему Павел – Есть глина? Сейчас сложим.
-    Откуда? – пожал плечами Эммануил.
-    Ну, да – откуда у не бедного еврея глина.  
  Недалеко от дома Эммануила нашли огромную кучу глины, но она так замерзла, что отбить ломами небольшие куски не удалось.
-    Что же делать? – спросил сам себя Павел и обратился к Эммануилу. – У тебя в подвале, какой пол?
-    Никакой…, - неуверенно ответил Эммануил.
-    Как – никакой? Глиняный?
-    Да.
-    Ну,  идем тогда. Там и возьмем глину.
   За три часа сложили печь.
-    Значит, так, - сказал Павел, - протопи не сильно печь. Завтра заштукатурим.
-    Ой, спасибо, ребята. Как вы меня выручили.
-    Да, ладно тебе… сочтемся. Давай – бывай! Защитник власти.