Накануне Садчиков допоздна корпел над письмом в прокуратуру, литературно излагая возмутительные факты беззакония, что царили в стране - в общем, и на предприятии, где он трудился - в частности. По сути, это была явка с повинной, ибо в описываемых безобразиях Садчиков принимал прямое участие. «Данность, кою изменить я не в силах. Но не стремиться попрать сие - смерти подобно» - писал он.
Порой он прерывался и подолгу смотрел на предзимнюю стынь за окном, обратившую в зловещих монстров голые кроны каштанов. «Господи, быстрей бы снег выпал, что ли... Прикрыл бы срамоту...»
Дописал, съел бутерброд с килькой и лёг в постель, но долго ворочался, думая: «Как я мог променять поступление в литературный институт на гастроли по стране в составе шайки необразованных карманников?»
Мысль, с которой он уснул, предстала пугающе ясной: «Удивительно дело... Если в целом жизнь несправедлива, то лично к тебе, Садчиков, она – наивысшая справедливость».
На работу чуть не проспал. Умылся, заслушал гороскоп, прочёл «Отче наш» и порвал письмо. Затем, отжался три раза, подкормил кота и голубей, позавтракал на ходу, на бегу оделся, выскочил из подъезда и оторопел – валил мокрый снег. Вернулся домой за шапкой и рукавицами, и – галопом на службу. От недосыпа и перемены погоды голова Садчикова была пустой и весёлой.
Место работы – «дирекция МКП» - находилось в городском парке отдыха, уход за которым и благоустройство являлось единственной задачей дирекции.
Фрагменты швабской архитектуры эпохи Фридриха фон Цоллерна, аллея с аттракционами, скульптура лося, летняя эстрада, спортплощадка, лес, опушки и пять озёр с карасями – всё это Садчиков любил и уважал, но в обязанностях зам директора пункта «чувственность» не значилось. Не столько экономическая, сколько политическая тенденция, в лице куратора-министра, диктовала свои правила, которые менялись ежедневно, а то и ежечасно, словно главный стратег принимал решения, кидая кости.
Поздоровавшись с коллективом, Садчиков поспешил в кабинет. Развесил гирлянду на оконную раму, включил компьютер, задумался и... заклевал носом - сказывалась бессонная ночь.
Сознание Садчикова балансировало на грани – он, то куда-то проваливался, то выныривал, взбрыкивая, и открывал глаза раньше, чем успевали исчезнуть успевшие набежать видения. И это странное занятие, похожее на игру, точно забавляло Садчикова, он даже где-то подумал: «А не ловец ли я снов?»
Являлось разное: кружащиеся цыганские юбки, камера нижегородской пересылки, трясущаяся труба глушителя, медузы в зелёной морской воде, пёстрый страус, бегающий на стройных ногах бухгалтера Леночки, Млечный Путь и бобры.
Хлопнула дверь, Садчиков встрепенулся, и один из бобров - самый пухлый, с кустистыми вросшими в переносицу бровями, переместился за проснувшимся в реальность, завис рядом двухметровой голограммой и сказал:
- Здравствуйте, Садчиков. Вы, что это? Спите на рабочем месте?
Ошалело улыбаясь, Садчиков потянулся пощупать невесомое животное, но тот вдруг испарился. В дверях стоял директор.
- Да, что с вами, Альберт?! – тревожно спросил он.
Петр Ефимович был человеком, как считал Садчиков, расплывчатого характера. Потому прозвищ он имел несколько. Кочегар дядя Серёжа звал его Армагеддоном, за те истерики, что он устраивал всякий раз, ожидая проверку сверху. А за приступы самодурства рабочие окрестили Гегемоном. Бухгалтер Леночка видела в директоре исключительно выразительного мужчину и звала ласково – «козликом». Садчиков обращался нейтрально - Фимыч.
Директор разделся в шкаф – кабинет они делили на двоих – и внимательно посмотрел на зама.
- Вы себя в зеркало смотрели?
Садчиков достал из сейфа футляр из-под электробритвы. Физиономия выглядела излишне одутловато, глаза чересчур навыкате, взлохмаченные брови, ноздри растопыренные, усы ощетиненные.
- Пили на ночь, Альберт? - укоризненно покачал лысой головой директор.
- Да нет же, Петр Фимыч, работал допоздна. С документацией.
Директор снова вгляделся и передёрнул плечами.
- Ой-ли... Вот, посмотри, - потряс листком за гербовой печатью, - Что из «росприроднадзора» прислали, - и зачитал кусками, - Выявить поселения бобра.... организовать своими силами поимку... разобрать плотины, если таковые имеются.
- Что это они имеют в виду? – сипло поинтересовался Садчиков, зачем-то краснея.
- А то и имеют, - ответил Армагеддон и ещё раз вгляделся в подчинённого.
Садчиков поёжился.
- А у нас бобры есть разве?
- Раз приказывают, значит, есть, - отрезал директор и пошёл раздавать указания другим подчинённым.
Садчиков сник. Он испытывал смутные тревогу, жалость и протест. Уныло присвистнув, вздохнул: «Вот и до бобров добрались».
Вернулся Гегемон с телефоном в руке, энергично командуя в трубку:
- Никаких капканов! Имеется трохи динамиту.
Садчиков вдруг выпалил:
- Я протестую.
- Что? – Гегемон замер сусликом.
- Бобры имеют право на жизнь, - отчеканил зам ледяным тоном.
Директор пощупал его лоб.
- У тебя жар, Альберт. И выглядишь ты сегодня неоднозначно. Домой иди, если хочешь.
Садчиков тяжело поднялся, демонстративно надел форменный тулуп, валенки в галошах и отправился на территорию. Гегемон, прилипнув к окну, смотрел вслед, подумывая, по какой линии эффективней будет протянуть мятежника – по профсоюзной или партийной?
- Леночка, зайди срочно, - позвал бухгалтера.
Леночка прибежала. Директор вручил армейский бинокль.
- Погляди-ка. Как тебе мой зам сегодня?
- Ой, ну, я не знаю, Козлик. Толстый, сутулый. Как всегда. А тебе зачем? Если думаешь, что у меня с ним... то зря, - лепетала Леночка, шурша ресницами по окулярам.
- Да, не о том я, - Козлик раздражённо отобрал бинокль.
- А что тогда?! – Леночка надулась и выбежала, хлопнув дверью.
Садчиков вразвалочку брёл по припорошенному лесу, предчувствуя какую-то неотвратимость и торжественность, и бурчал вслух, выговаривая Гегемону, словно тот шёл рядом.
- Вы не человек, Пётр Фимыч, вы – истинно саккулин ванделлий! И я вместе с вами... Вы - вор и приписчик. А мне – поделом... Поделом!..
- Ка-аррр, ка-аррр, - отзывалась ворона гегемонтским баритоном.
- ...Пётр Фимыч.., – сокрушался Садчиков, - Вам стыдно должно быть, невыносимо стыдно, а вы...
Поравнявшись с лосем, он полюбовался красотой заиндевевших скульптурных линий, перекурил, сфотографировался и отправил фото в Санкт-Петербург Люсе. «Вызвать её к себе или уехать самому? Чтоб навсегда?» - подумал.
Так он пришёл к дальнему озеру, спустился на берег и уселся на прошлогодний топляк.
Напротив, на высоком холме - а на самом деле, на поросшем ивняком и мхами фрагменте оборонительного форта, в котором, как рассказывал Витька-тирщик, драпающие фрицы замуровали артиллерийский склад - скрывалась армянская база, таившая нескончаемые запасы левого спирта.
Садчикову вспомнились вдруг байки гродненских контрабандистов, будто в их краях водятся бобры с человеческий рост. Мол, выходят они ночами на трассу и останавливают машины, чтоб куревом разжиться. Любят бобровые боги хороший табак. Кто из водителей уважит бобра – тому удача, а кто зажмёт – крышка.
На случай, если проживает-таки в озере зверь, Садчиков выпотрошил сигарету на снег, приговаривая, что на ум пришло: «Кури, бобр, большой, кури маленький...» И не заметил, как стемнело.
Наутро в дирекции ажиотаж - по свидетельству кочегара дяди Серёжи собаки облаяли гигантского бобра, когда тот переплавлял сучья и брёвна на дальнее озеро, используя тоннели, сообщающие между собой все водоёмы парка.
- Собаки охрипли лаять, - возбужденно шептал дядя Серёжа, - А этот прёт... Спина – во!
Армагеддон заистерил:
- Все на поимку! Пока не заледенело! Динамит с собой! Багор не забудьте! Выловим – премия!
Повесил бинокль на шею и натянул болотники.
- А Садчиков где? Садчиков!!!
Но Садчикова не было.
- Так на больничном он, - сам себе ответил директор, вспомнив, что давеча самолично отправил зама лечиться.
Подогнали трактор, оцепили озеро красными флажками и полосатыми лентами. Сами залегли в кустарнике над тоннелем, договорившись не переговариваться.
Обозначили последовательность действий.
1. выявить местонахождение норы.
2. заложить динамит.
3. Взорвать. Транспортировать тело зверя до сарая, если будет чего.
Бобр появился к вечеру и налегке. Он плыл на спине к противоположному пункта дислокации охотников берегу. Армагеддон наблюдал в бинокль, затаив дыхание. Рассмотрев животное, насколько было возможно в сумерках, он забыл о конспирации и выругался: «Чёрт!».
Псы завыли и залаяли.
- Тсс! – шикнул дядя Серёжа и немо вопросил директора: «Что, мол, там?»
Армагеддон не смог сформуливать сомнения жестами: бобр кого-то напоминал, а вот кого именно – проверяющую из мэрии Титину или Витьку-тирщика?..
Когда водоплавающее вышло на крутой берег, повернулось к засаде спиной и пошло вдоль берега на задних лапах, поблёскивая широким хвостом-лопастью, Армагеддон снова не выдержал и воскликнул: «Мать твою!» - такой знакомой показалась ему сутулая фигура животного. Почуяв опасность, зверь скользнул в озеро.
«Есть координаты норы!» – жестикулировал Гегемон: «Дядя Серёжа – заложить динамит. Леночка, остаёшься прикрытием».
Леночка, привыкшая прикрывать начальство и не в таких ситуациях, прижалась к Козлику всем лыжным костюмом. Дядя Серёжа растворился в морозных потёмках.
Через полчаса вернулся мокрым по пояс. Отчитался на пальцах: «Динамит заложил».
«Смотри, чтоб наверняка» - делал страшные глаза Гегемон, отправляя дядю Серёжу на передовую. Подрывник снова исчез в потёмках.
Наконец, чуткое ухо Армагеддона уловило всплеск.
- И-и-и-ии.., - застонал он.
Прискакал взмыленный дядя Серёжа: «Шухер. Сейчас бахнет».
И бахнуло. Вместе с фашистским схроном и армянским спиртом.
Сначала Армагеддон лечился в кардиологии, затем в психиатрии. Леночка носила ему бульоны, дядя Серёжа – домашние котлеты, а следователь прокуратуры – свежую прессу и апельсины.
Садчиков же, вернувшись с больничного, очень удивился произошедшей в его отсутствие истории. Прознав о недуге Фимыча, пошёл в церковь, где приобрёл в подарок болезному иконку, свечку и библию, и отправился в больницу.
- Вот, Пётр Фимыч, выздоравливайте, - тихо сказал Садчиков и положил гостинцы на тумбочку.
Армагеддон, увидев зама, вскочил с койки и давай отмахиваться, крича не своим голосом:
- Изыди!..
Говорят, что после несанкционированной ликвидации снарядов времён ВОВ и армянской базы, в «МКП» случилась реорганизация. Только Садчиков уволился раньше, чем наступили добрые для коллектива и самого парка перемены.
А ещё говорят, что Садчиков всё же пробовал поступить в литературный, но не поступил. И не потому, что был уже немолод, а потому, что так и не освоил синтаксис и морфологию родного языка.
