Когда по утрам слышу редкие удары большого колокола вновь возведённого кафедрального собора, а потом начинают петь-распеваться и другие… Мурашки от этого всепроникающего звона! А почему?.. Ведь не проросла в нас православная вера ритуалами, хотя и крещены в неё, да и детей к максимам православия не приобщали, - каток социалистического атеизма прошелся и по нашим душим, - но всё же, под религиозные праздники, у нашей единственной иконы «Марии с младенцем» всегда горела свеча.
А вручил нам эту икону один партийный руководитель, - непозволительно было коммунисту держать её в доме, - а ему «Марию с младенцем» отдал колхозник, выловивший символ православия из реки, ибо тогда, при Хрущеве*, снова шло наступление на религию, поэтому кто-то, испугавшись, и спустил икону по течению.
Так вот, горела у нас в те годы перед иконой Богоматери свеча, пахло моими свежими булочками… Этот дивный и ни с чем не сравнимый запах только что испеченных булок живёт во мне с детства, и он тоже моя радующая память.
Нас у мамы было трое, а овдовела она сразу после войны и поднимала детей одна, так что, жили мы почти всегда впроголодь. Но мама всегда сберегала сколько-то мучички, - иначе её не называла, - чтобы к Рождеству испечь булки, и вот... В хате еще темно, но я просыпаюсь от их запаха. Ах, как же несказанно радостно ощущать и тепло, исходящее от большого, выбеленного под праздник тела печи, и этот аромат только что выпеченного лакомства! А еще, - я знала и ждала! – вот-вот от порога донесутся голоса ребятишек, славящих Христа, и от их сбивчивого и торопливого лепета с привычным окончанием: «Тётенька, дяденька, с праздником вас, с Рождеством Христовым!» во мне на весь день поселится непонятное (Что причиной?), но неизменно светлое чувство.
Мама рассказывала:
«Спрашиваешь: когда церкви громить начали?
Да их закрывать и рушить стали прямо после Ленина*, когда он до власти добрался.
Но с конца двадцатых уж так стали с ними расправляться, что только пыль столбом стояла. Помню, приехала раз в Карачев, гляжу... Казанскую церковь ломають! Ту самую, в которую купец Кочергин электричество провел. Ах, какая же эта светлая и праздничная церковь была, и вот... кырками её рушуть. И всё - молодые, комсомольцы! А потом за Тихоны взялись... И по-ошли, и пошли! Тут уже громили беспощадно, только
и слышишь, бывало: там-то церковь ломають, там-то... А мало ли в Карачеве церквей было! Церквей двенадцать, должно: Казанская, Знаменье, Никола, Евсеевская, Кладбищенская, Афонасьевская, Преображение... Вот и не стало слышно звона колокольного над Карачевом, колокола все посняли и увезли.
Всё-ё теперь молодежь упрекают, что стариков, мол, не уважает. А они-то уважали, нешто? Ведь всё поразломали, поуничтожили, что их деды построили! Вот и религию... Ну зачем было ее трогать? Деды, прадеды молилися, пускай бы, и дети… Ведь вера в Бога приучает человека к тому, чтобы он не только о себе думал, но и не делал другому зла. И с малых лет надо это в души чистые закладывать, вот тогда-то она, душа человеческая, и привыкнет к добру, пока не зачерствела. Видишь, как дети встречают меня, когда подойду к ним перед сном?.. «Бабушка, перекрести нас!» Значит, чувствують что-то. Значить, ребенку приятное есть в том, что говорю: Господи, да дай же ты им здоровьица! Да дай же ты им ума-разума! Помилуй и сохрани ото всяких бед и напастей! Спите с Богом. Скажу вот так, перекрещу... и заснуть. И с таким-то настроением хорошим!»
Вот потому под Рождество у нашей единственной иконы и горела свеча, что сумела всё же мама передать нам если ни ритуальные основы Православия, то его суть, помогающую людям жить. А теперь и нам хотелось внушить детям: Христос - символ добра, сострадания, прощения, - духовности; его – Христа (добро) - распинают, а он (добро) воскресает; только добром можно защититься и защитить, а если его в душе нет, то – темнота, наполняемая злом.
И третьего не бывает.