Купало
Кануло за море скупое лето. С дырявого мешка земле расщедрилось. Подачкой бросило мхам соков, тонким деревцам листьев, да болотам ягодные крохи. Где оно теперь? И не упомнить. Не приснилось ли? Не почудилось? Побирушками бродят по снегу земляные мыши – мамонты, ищут летней милостыни. Роют кривым зубом жгучий снежный покров, хоботами мертвую траву рвут.
Ходит меж ними Ледняк, сует костлявые пальцы под густую зверью шерсть. Стонут от его забавы мамонты, сбиваются стада в единые клыкастые горы – берегут бока.
А Ледняку иная потеха – слушает рев голодного тура, смеется трескучим своим смехом. Хрустят под его унтами вечные льды на горах – падают хладными оковами наземь, да на века замирают. Влезь на них – конца-краю снегам не увидишь, руби, копай проклятые – до земли не дороешься, огнем топи – не протопишь, тысячу лет живи – не переживешь белых. Шаг за шагом ходит Ледняк, верста за верстой покрывают снега землю. Ох, придет снова лето, да на льду споткнется! От смеху-то Ледняку будет!
Люди, что зверье, по норам прячутся. Змеи-сквозняки – Ледняка стылые пальцы. Под полог из шкур ползут, оставляют на стенах пещер обрывки серебристой шкуры, вьются меж камней и кольев, что чумы держат, шипят меж развешанных оберегов. Сунулись, было, в жилье, да об огонь опалились, отдернулись. Не достать людей! Раненым зверем ревет обиженный Ледняк! Ему, всей земли хозяину, красноперый огонь по пальцам ударил, велел не замать! Бежит на зов хозяина рать верная: бураны-медведи, волки-вьюги, да лисы-поземки. Заносят людские норы, гонят зверье в ледяные ущелья, рушат снега на валежник. Быть всей земле мертвой за Леднякову обиду!
Выходил на наст молодой Купало. Глянул ошую – зверье во снегу лежит, сердца удары до смерти считает. Одесную глянул – люди от голода стонут, копья поднять не могут – ослабли. Да трещат на горе льды злым Ледняковым смехом.
Обернулся Купало соколом, полетел к частым звездочкам. А те с неба ледяными колокольчиками смеются – нету у них для земли тепла. Бегают по небу друг за дружкой, салками тешатся.
Ох ты, беда – злая звезда. По небу летала, огнем пылала. На сестер-красавиц накинулась – хоровод их разметала. Звездочки рыбками в стороны брызнули, от жара лица черным ночным пологом укрыли. Налетел на разбойницу Купало, сжал перстами – не вырвешься! Жаром на него звезда дунула, обернулась головою мертвою, частоколом зубов оскалилась, а все ей не вырваться. Билась лютая, кусалась, да всю себя извела. Пала на руки победителю золотым черепом – огненной чашей.
Поднял ее над собой Купало, пошел по земле. Сжали ему ноги мерзлые снега – не пройдешь, да опали в черную землю ручьями. Ринулись на Купало с гор льды-богатыри, камни сжимая, - да пали со склонов быстрыми реками, туманами рассыпались. Дышит земля огненным зноем.
Похватал свое зверье Ледняк, да только его и видели. Укрылся в горах высоких, на морях дальних:
- Никогда б мне с Купалой путями не пересечься! Ох, погубит меня жаркая его чаша!
Выходили из пещер да чумов люди, себе не верили. Щупали теплую землю – охали. Шкуры зверьи прочь отбрасывали – без нужды, жарко. А Купало уж по небу ходит, зною землю сгубить не дает.
Поднялись у людей храмы-теремы – Купало им в окошки глядит. Одевались люди в рубахи льняные – а на вороте Купало вышит. Все ходит по небу, мощь-могуту из чаши на землю мечет.
Послала Купало по воду родная матушка. Наклонился к речке бог, зачерпнул ее чашею. Несет домой, а водица из пустых глазниц черепа каплет. При ясном солнышке дождик! Смеются люди:
- Красавца слезы!
Посылал Купало батюшка соли добыть. Зачерпнул тот из моря водицы чашею – враз вскипела, белым паром да горькой солью обернулась. Побежал Купало к отцу по небу, да о звезду споткнулся, ногу зашиб. Развеялась толика соли по всему его пути. До сих пор меж звезд ее видать. Чумачьим путем зовут.
Сто веков Купала по небу ходил, сто веков людям чашей светил. Истоптал сто железных сапог, износил сто булатных посохов. Притомился. Завсегда золото к земле тянет. И силачу та тяжесть спину согнет. Устал бог чашу огненную по небу носить, остался средь людей, на земле, жить.
В ожидании замерли царства, забурлили в волнении реки – что с землпей без солнца-то будет? Не вернется ли Ледняк из стылых нор? Время уж настало. Зорькин алый плат у края земли упал. Все живое аж дышать позабыло.
Сверкнул огнем-златом краешек, рука могутная тучи ночные в сторону метнула? Вскричали люди:
- Купало!
Нет, не Купало. Тот сам на пеньке в лесу сидит, чашу за пазухой держит, а на солнце смотрит. Вышел на небо молодой Даждьбог, оглядел весь свет:
- Здоровы будьте, люди!
Сияет в шуйце златой щит, что Сварог седой в своей кузнице за ночь сковал. Золотит свет травы полевые, листья лесные да лица людские, скачет по звонким росинкам.
Мчатся по земле да по небу ветра-гонцы. Весть несут радостную: будет на небе солнышко! Изорвали одежи, коней уморили, а сами все несутся, в рога трубят да людям кричат:
- Солнышко! Да вот же оно!
… Ночь-колдунья на землю плащ свой ринула, сама на старой сопке уселась. Колени свои худые обняла, смотрит на людские костры. Месяц на небе себе в серебряный рог пива налил. Укрылся за облаком – пирует. Праздное время выдалось.
Ходит по земле Купало, именины свои справляет. Волосом, как лунь, седой, а на лицо – молодой. Вынул из-за пазухи черной своей рубахи златую чашу, плеснул воды в реку – зачаровал тихую. Парни да девки в одних сорочках от костров побежали да в воду попрыгали: боли-недуги с себя смывают, здоровья прибавляют.
Старик-водяник от воды да ночи пьян. Ухватил лягушачьими пальцами девку за ногу, заломил стопу, на дно потянул:
- Пойдем ко мне, раскрасавица! Будешь у меня седьмою женой да царицей речной!
Рвется девка, не хочет к водяному в жены! Купало в один миг рядом оказался. Полыхнула чаша огнем на реку, исчез водяник. Вынес Купало на руках девицу, хочет на землю поставить, а та, дуреха, вцепилась в него, дрожит. Развел бог руки растерянно, так девка сама, ойкнув, упала.
Ходит Купала по земле, чародействует. Где плеснет из чаши, там папороть огнецветом расцветает, травы в мощь свою входят, жабенята счастливые хороводами скачут.
Черти востроголовые чашу златую приметили – переполошилися: доставали из под земли все проклятые свои клады, пересчитывали, искали, где пропажа. Сочли, не нашли урона да под землю провалились. Хвалился дурачок, что с одного сундука у чертей горсть монет утянул, а у самого в кармане – черепки битые. Разве ж у черта, первого вора, украдешь чего?
Вышел Купало к костру. Молодежь ему кланялась: парни шапки алые ломили, девки венками чуть траву не мели. Положил бог свою чашу в костер – взметнулся над златым черепом алый пламенный кочет. Взвизгнули девчонки, к женихам ближе придвинулись. Ухватились попарно за руки парни с девками, и давай над костром с разбегу скакать. Не спужаешься, не разомкнешь рук над огнем – будешь с парой всю жизнь вместе проживать: освятился брак купальскою чашей, богом благословился - добра наживать да детей рожать. А то – зачем же еще парню с девкой сходиться?
Бабка Порожка зелье из купальских трав варила, внучку хворую на ноги поставить чаяла. Подошел Купало, с чаши своей в котел зельевой водицы плеснул. Заиграл отвар, заискрился. От одного его духа пряного у больной глаза-ненагляды открылися. Лепечет Порожка что-то, не знает - внучку ли отваром скорее поить или благодетелю наперед в ноги падать. Исчез Купало, разрешил бабкины сомненья. Ему чужая благодарность не к спеху, а вот дитя хвори лишний миг оставлять не стоит.
Дрягослава-порчуха, что при луне с костями могильными плясала да на метле летала, надумала чары творить да зелья варить. Охота ей, костлявой, паршу на девиц-красавиц навести, через зависть свою их уродинами сделать. Наварила в котле ядовитых трав, да порешила божьей силой пополнить. Улучила миг – обернулась сорокой, слила с купальской чаши водицы глоток, в свой котел добавила. Брызгала тем варевом с помела на счастливые лица. Ходит теперь, голосит, себя за глупость ругает: девки красотой цветут пуще прежнего. Повернула божья мощь злое дело во благое. А Дрягослава-дура того понять-то завидущим своим умишком не может, что не служит злу добрый бог, не станет сила его в лиходействе помогать. Изгрызла порчуха от досады летучий свой веник – будет теперь по земле ковылять, мослами своими бренчать.
Ночь купальская на исход пошла. Поутихли песни. Погасил утренний туман костры. Разошлись по домам люди. Спрятал Купало-чародей до нового года свою чашу за пазуху. Рубахой черной в буераке мелькнул да скрылся: не должно быть у земли двух солнц, не то сгубит ее жар. А вослед древнему богу низко кланяется с неба его молодой преемник – Даждьбог.
