Тележка

Тележка

Убежала-укатилась у Грошика игрушка-тележка. По зорьке алой, по траве росной, со двора долой. Коник глиняный устали не знает, колеса-плашечки вертятся, что солнышко. Охота игрушке мир посмотреть.
Мышиный горошек усики вздернул:

-​ Куда же ты, малеха, катишься? Пропадешь ведь!

-​ Не пропаду! Вослед солнцу качусь! Оно ж не пропадает!

Ромашка-звездочка на яичницу похожа, что Грошику мамка поутру дает. Качает белая лучистым своим воротничком, тележкиной затеи не одобряет. А той что? Катится, смеется, со цветами полевыми переклич ведет:

-​ Эй, колокольчик! По кому звонить будешь?

-​ По пчеле-матушке! Прилетит она, строгая да ругливая, соберет с меня меду сладкого. И деткам ее, пчелиным, хватит, и Грошику твоему!

-​ Эй, василек! От кого во ржи прячешься?

-​ Не прячусь, игрушечка, а красу кажу! Кто ж меня в поле среди тысяч цветов-пестряков заприметит? Потеряюсь я, малыш, в высокой траве! А здесь, во ржи золотой, всем моя синяя рубаха видна!

Тележка резная мимо куриной слепоты проскочила, коник золотой зазнайке язык показал. Мчится по дороге к пустырю.

-​ Подорожник-стебелек! С каких стран пришел?

-​ Принесли меня в старом лапте с самого Переяславля-града! Зацепил там ногой бродяга семечко, вот – досюда донес!

-​ Чего ж у тебя листа нет?

-​ Грошик твой о камешек палец скровянил, листом моим рудицу унял!


Репей над дорогой голову клонит:

-​ И меня! И меня в путь возьмите! Вцеплюсь головой в тулуп аль штаны – ни за что не отпущу!

-​ Кому ты, лохматый, нужен? Вон, с ребятней в цеплялки играй!

Чертогон колючий стеной стоит, лиловыми чубами потрясает, ярлыка- пропуска спрашивает:

-​ Кто такая? Откудова?

-​ Тележка резная. Из сосны тесанная, в коника глиняного запряжена… Грошикова я, дяденьки! Бегу мир посмотреть, да себя показать. А вы кого охраняете?

-​ Полынь-траву горькую охраняем.

-​ Почему, полынь серебристая, ты горька?

-​ Была я, полынь, княжьей дочкою. Полюбил меня славный витязь, да и мне он по сердцу пришелся. Узнал о том отец мой, князь, что хотел меня замуж выдать за хана печенежского – огневался. Отписал печенегам – Забирайте, мол, свою невесту скорее, покуда раньше вас охотники не выискались. Налетала печенежская орда, разметала мой терем, слуг моих посекла саблями, да меня полонила. Поспешил меня витязь любимый отбить, да не сдюжил. От одной стрелы мы смерть приняли, когда он меня на груди своей держал, с боя уносил. Стала память княжны горькой полынью, а досада витязя – вострым чертогоном.

Покатилась дальше тележка, под лопухи нырнула. Листья лопушиные – точно крыша у дома. А под каждой – целое царство-княжество! Мураши по тропкам своим ручейком тянутся, доят своих муравьиных коров-тлей на листиках, в норы муравейника-терема добычу тащат.
Комар-пискун солнца боится, под лопухом толчется, нудит тоненько. Охота ему полетать, крови человечьей попить, да боязно из тени выйти. Всем уже надоел.
Жужелица-конь о шести ногах мимо пробегала, панцирем сверкала, по земле топотнула – комара спугнула.
Божьи коровки спинки свои красные ломят, крылышки прозрачные на солнце греют. Лететь им сегодня снова на небо – от земли ребячьими вестницами. Будут же дети на ладонь класть да упрашивать, разве ж откажешь таким?
Лопухи-то порог, за порогом – лес широк. Катится тележка, хвоей шуршит. Анчутке беспятому чуть лапу не отдавила. Ох и ругался нечистик! А та – знай себе едет, со зверем да птицей разговоры ведет:

-​ Эй, белка! Чего весь день суетишься?

-​ До зимы тайнички набить надо – орехами, шишками, да ягодой сушеной. Ведь придет она, снежная, ни семечка в лесу не найдешь!

-​ А зачем тебе столько тайничков?

-​ А я целыми днями в хлопотах – вдруг забуду какой? Так мне другие схронки с голоду умереть не дадут!

-​ Эй, лиса-краса! А ты зимой как жить будешь?

-​ А я либо мышками полевыми перебьюсь, либо у мужика курочку скраду, либо зайчиком откушаю!

Услыхал заяц – наутек пустился. Петляет по лесу – вспоминает, не позабыл ли, как на снегу след свой путать, лисицу с толку сбивать.

-​ Эй, горностай! Шубка твоя, бурая, тебе зимой не помеха? На белом-то снегу далеко приметна!

-​ А я, тележечка, по осени шубку свою переменю, белым стану, как снег. Поди, угляди меня тогда!

Заяц серый того пуще поскакал. Скачет-скачет, на месте подпрыгнет, вкруг себя обернется – не видать ли лисы. Менять ему, беляку, зимой свою серую шубку на снежистый мех. Да когда ж это еще будет! А брату его, русаку – еще тоскливее будет: поскупился он, так теперь и зимой и летом в одном наряде щеголяет. Вот его на снегу углядеть проще!
Уж блестящий над зайцем смеется, язычком раздвоенным дразнится:

-​ Не до тебя, косой, лисице: заигралась она человечьей игрушкой!

Веселится ужик, пятачками медными за глазами шевелит.
Ежик колючий мимо пробегал, на ужа покосился: так и съел бы его, да уж больно большой змеюк вырос – в глотке застрянет.
А тележка уж дальше катится.

-​ Эй, птенчата бесперые! Чего разгалделись?

-​ От того и галдим без роздыху, чтобы мамка с папкой о нас, желторотых не забыли! Вон, как привольно летом! Улетят еще, позабудут нас, станут песни петь. А мы? Перьев нет, чтоб согреть, крыльев нет, чтоб взлететь – пропадем!

-​ А что за флейта в лесу тоскует?

-​ Это тетка иволга златая праздно поет: вырастила уж своих детей. Тешит теперь лешака грустной своей флейтой. А пошутить захочет – кошкой ему мяукнет. Он, старик, всплакнет, старым грибом утрется, да и заснет на мягком мху!

Выехала тележка на поляну лесную. Стоит посреди поляны сена стог. От него над тележкой тень мелькнула: лунь старый метнулся, да углядел, кого закогтить хотел. Сам себя стыдит:

-​ Это ж надо со старости так поглупеть! Игрушку детскую вместо мыши-полевки чуть не умял!

Закатилась тележка в грибное царство. Сидит там на цепи мухомор, красной княжьей шапкой машет:

-​ Эй, слуги мои верные, выпустите меня, князя своего законного!

-​ Шалишь! – смеется боровик-боярин – не сбежишь никуда!

-​ Отчего вы князя на цепи держите? – спрашивает тележка.

-​ А чего ему волю давать? – крепыш-боровик ухмыляется – как он княжил, так окружил себя девками-поганками, чтоб его тешили! Девки те бледные да сладкие, а свяжешься с такой – со свету сживет. Так он и княжил. Лишь старушки-горькушки при нем жили, милостыню просили. Вот и посадили его мы, белые грибы-бояре на цепь. Глянь, у нас что делается. Вон – лисички по кустам рыжеются, вон – опят ватага пень осваивает, а вон подосиновики с подберезовиками спорят, чьи деревья краше! Благодать!

От грибницы к реке прикатилась тележка. Глянула в воду – а там рыбье царство пучеглазое. Как у людей все! Плотвички-сестрички чешуей наборной у берега красуются, ерши-разбойники рожнами колются, пескарики-пахари весь песок перерыли – пропитание себе искали. А окуни полосатые, воеводы знатные, меж рыб ломят, рот разинули – кричат что-то по-рыбьи. Только иному уху и не услыхать что кричат.
Стрекоза блескучая над берегом пролетала, мошек ловила.

-​ А ты – летучая рыба? – спросила ее тележка.

Молчит, летает у воды.
Ласточка-береговушка голову из норки высунула, тележке ответила:

-​ Что ты, глупая? Рыбы летучие только в море далеком бывают. За тридесятью странами!

Полетела ласточка над речкой – воды испить. Ветра быстрее мчится, крыльями, будто ножницами щелкает, щебечет.

Подобрали вечером тележку рыбаки, возвратили Грошику. Рад мальчонка. До сна глаз с нее не спускал. А пошел почивать – меж других игрушек поставил.
Собрались игрушки вкруг, и ну расспрашивать – где была да что видала. И пошла тележка рассказывать, в коих царствах-государствах была. О колокольчике лиловом, что по пчелам звонит. О подлопушьем государстве, что никому не кланяется. О лешачьей флейте-иволге да о птенчиках голых. О васильке-щегольке да подорожнике, что с самого Переяславля жить приехал. О горькой полынь-траве да колком чертогоне, сгубленных печенегами. О крикливых воеводах-окунях, коим орать голосом не положено. О летучей рыбе, что за тридевять земель живет, а в русскую речку залетела. Об огромной птице Гагане, которая крыльями-ножницами небо затмевает. Да о грибном счастливом царстве, где воеводы смышленые царя ядовитого на цепи держат.