последнем его пристанище в Богемии.
Причину старческой ранимости Казановы, его мелочной обидчивости, о которой все пишут, можно видеть в болезни — в третичной стадии сифилис калечит психику, делает человека маниакально подозрительным. К тому же старик-приживала стал объектом для насмешек и издевательств со стороны слуг. Зная, с каким благоговением он относится к пище, они то пересаливали, то пережаривали ее, изводя старика и вызывая его гнев. Но когда наступал вечер, он уходил в свой мир — мир теней, которые окружали его: простушки, аристократки, монашки, служанки, почтенные матроны проходили чередой, и он вспоминал, вспоминал, вспоминал... Скольких он научил премудростям любви, скольких соблазнил, скольких пристроил, после пресыщения отдав в хорошие руки. Он умел быть щедрым и корыстным одновременно. Мог обокрасть, обмануть, как маркизу д’Юбари, а мог вытащить из грязи и осыпать драгоценностями, как малышку Мараколлу. Мог просто наслаждаться женским телом, не затронув девственности. В чем секрет великого любовника всех времен и народов? Он сам дает нам ответ. Главная заповедь: «Четыре пятых наслаждения заключались для меня в том, чтобы дать счастье женщине». Участник вечного пира, именуемого Галантным веком, этого потока сладострастия, ставшего и нормой жизни, и высшим смыслом! «Бедра, грудь, маленькая ножка — вот моя религия».
XVIII век по праву называют царством женщин. Даже мода этого времени вызывающе женственна: мужчины носят серьги и кружева, полы их кафтанов одно время растопырены так, словно кавалеры обзавелись немалыми дамскими бедрами. Силуэт женского платья был благодаря фижмам и кринолину просто фантастическим. Размеры юбок в ширину и причесок в высоту достигли при Марии Антуанетте таких размеров, что снабжались специальными механизмами, которые позволяли изменить их объем при прохождении через двери.
Женщины царствовали, но уже не требовали обожания. Чинное ухаживание прежних времен казалось несносным жеманством. И хотя дама продолжала подавать кавалеру в танце только два пальца, как требовало того приличие, это не мешало, например, итальянкам указывать в брачном контракте наряду с именем мужа и имя своего официального поклонника (на самом деле любовника) — чичисбея.
Ревнивцы подвергались насмешкам и практически изгонялись из общества.
Конечно, все это касается лишь жизни богатой и знатной дамы, и такому поведению есть свое обоснование. Во-первых, пример подавал сам король, без конца менявший любовниц, ибо при помощи плотских утех Людовик боролся с обуревавшими его неврозами, с неотвязной меланхолией. Во-вторых, и все дворянство подсознательно чувствовало, что нужно ловить мгновенье, ибо противопоставить все более безнадежной социальной реальности можно было один гедонизм. Отсюда такой культ Той, что дает наивысшее наслаждение, — Женщины.
Беатрис слушала тираду Олега с нескрываемым интересом.
— И ты решил искать ответ в истории его жизни? Но это же мемуары, понятно, что он рекламировал сам себя, если не для современников, так для потомков. Предлагаю другое.
Беатрис хитро прищурила глаз и, предвкушая, как ошарашит Олега своим предложением, предложила ему стакан воды. Олег вопросительно посмотрел на нее и неуверенно спросил:
— Ты же не хочешь...
— Именно хочу! Мы с тобой отправимся в этот гламурный век и встретимся с Джакомо. Мало того, ты с ним подружишься, а я... — Бет сделала паузу, — ...я испытаю его искусство великого любовника. Я соблазню его, и ты мне в этом поможешь!
— Бет, ты авантюристка похлеще Казановы! Да и в остальном, думаю, не уступишь ему.
— Вот именно дорогой, вот именно! Кто, как не я, сможет оценить красоту игры.
Олег хорошо усвоил истину — если женщина что-то задумала, а тем более такая, как Беатрис, то лучше согласиться сразу и без сопротивления. Идея была настолько авантюрная и взбалмошная, что Уицрик не нашлась что ответить и отправила их к Атире. Что было дальше... А дальше мы продолжим наше повествование о брате и сестре из богатого аристократического рода, по легенде путешествующих инкогнито по Европе в поисках приключений. Отправимся и мы за ними в век XVIII...
Карета, в которой ехали Луиза и Раймон д’Эстре, приближалась к замку Фонтенбло. Знаменитый замок, построенный Франциском І, — поистине архитектурный шедевр эпохи Ренессанса. Здесь более чем уместна фраза, приписываемая Гете, что «зодчество — застывшая музыка», или «немая музыка». Говорил он это, или нет, но в «Фаусте» созвучные этому сравнению строки:
Звучит триглиф, звучат колонны, свод,
И дивный храм как будто весь поет.
Здесь родились и жили многие французские монархи, пока Людовик XIV не построил Версаль. Но и потом дворец не утратил своего великолепия. В окрестностях Фонтенбло часто устраивалась королевская охота, и замок вновь оживал. Наши герои попали сюда именно в такой момент. Весь королевский двор переселился сюда на время королевской охоты.
Строго иерархизированное феодальное общество всегда уделяет особое внимание этикету.
Этикет до такой степени владеет умами придворных, что иные из них на полном серьезе уверяют, будто Великая французская революция разразилась из-за того, что генеральный контролер финансов Неккер явился к королю в туфлях с бантами, а не с пряжками!
Однако сами монархи уже порядком устали от всех этих условностей и пытались уйти от них кто как мог. Например, Людовик XV прятался от уз этикета в будуарах возлюбленных. Мария Антуанетта, супруга Людовика XVI, не могла проглотить и куска на традиционной публичной королевской трапезе, когда за каждым проглоченным куском пищи наблюдает пару десятков глаз, и насыщалась после, уже в одиночестве.
Двору противостоял салон, аристократический и буржуазный, где хозяева и гости общаются накоротке. Тон задавали августейшие особы.
Регент Франции Филипп ІІ Орлеанский-младший провозгласил на своих оргиях: «Здесь запрещено все, кроме наслаждения!»
Конечно, в феодальном обществе все определяет звание, а не талант. Но к концу века не знатность, а успех, талант и богатство определяют статус личности в обществе. Изменился и статус женщины.
Беатрис, то бишь Луиза, чувствовала себя в напудренном парике и пышном кринолине не совсем женщиной, скорей фарфоровой куклой. Она с трудом несла на себе груз пышного облачения, но еще больше пострадал Олег, по легенде Раймон, который был похож на пуделя в завитках и бантиках, в туфлях на высоком каблуке. Они долго смеялись, смотря друг на друга, у Беатрис даже мушка слетела с сильно напудренного лица. Но вот карета остановилась, и они вошли в свою роль. Замок светился огнями, играла музыка, пары танцевали менуэт, бал был в разгаре. Но самое главное — здесь был Казанова. Он, как всегда, занят очередным амурным похождением, но, обольщая одну женщину, он с высоты своего высокого роста тут же высматривал другую. Беатрис попала в поле его зрения, и они встретились глазами. Друг Казановы, князь де Линь, так описывал его внешность к сорока девяти годам: «Он был бы красив, когда бы не был уродлив: высок, сложен как Геркулес, лицо смуглое; в живых глазах, полных ума, всегда сквозит обида, тревога или злость, и оттого-то он кажется свирепым. Его проще разгневать, чем развеселить, он редко смеется, но любит смешить; его речи занимательны и забавны, в них есть что-то от паяца Арлекина и от Фигаро».
Беатрис сразу оценила его достоинства и поманила его взглядом, как умела только она. Через какое-то мгновение они уже кружились в танце. Олег не успел и глазом моргнуть, впрочем, он был занят другим — как устоять на ногах в туфлях с бантиками. Прислонившись к колонне, он наблюдал за происходящим.
Он попал в царство бесконечных завитушек-рокайлей, кудрявых пудреных париков, которые делали людей похожими на пуделей и болонок. Под стать им прихотливо изогнутая, словно танцующая менуэт мебель, узоры и множащие их зеркала везде и повсюду — это и есть стиль рококо, он же стиль Людовика XV. Это скорей походило на аристократический мятеж против неприглядной и гнетущей предреволюционной реальности. К слову сказать, даже королевский палач отправлял свои функции в пудреном парике и в туфлях на высоких каблуках!
Уют, комфорт, красота — вот что требовалось теперь от жилища. Дамы и кавалеры, похожие на фарфоровых куколок в помещениях-бонбоньерках — на этом отдыхал глаз монарха, и это в наибольшей степени отражало дух времени.
Впрочем, французы еще знали меру в украшательстве. Французские интерьеры в стиле рококо достаточно сдержанны. Зато итальянцы, немцы, испанцы удержу не знали! Росписями, виньетками, золоченой лепкой они покрывали все, что только возможно. Порой это рождало почти агрессивную среду, где сам человек уже как бы и не предусмотрен. Может, поэтому и продержался стиль этот всего сорок лет?
Да что там мода! Даже войны в «галантном веке» велись в ослепительно белых мундирах и исключительно по правилам, такая себе «война в кружевах».
При всей своей фантастичности XVIII век — век разума. Во всяком случае, просвещенные умы тогда верили, что жизнь можно и нужно организовать по правилам, важно, чтобы эти правила были разумными.
Однако в недрах этого «столетия разума» совершались свои зловещие подвижки. Дело не только в банальной нищете народной, которая, в конце концов, взорвала весь этот пудреный и кружевной мир. Дело и в том, что личность эмансипировалась во всех своих проявлениях, в том числе, и в самых мрачных.
Просветители могли сколько угодно благодушествовать насчет человеческой природы, а она проявляла себя весьма откровенно и зловеще. Якобинский террор, ярость народа, дикое насилие гражданской резни стали жестокой реальностью.
Гильотина беспощадно рубила головы аристократов в напудренных париках, которые вместе с их обладателями ушли в вечность. Стиль рококо сменился стилем ампир.
Даже останки французских королей были выброшены из усыпальниц аббатства Сен-Дени. Их подобрали и перекупали друг у друга художники, чтобы из сердец и костей «помазанников божьих» добывать редкую краску.
Почти сбылось пророчество Шекспирова Гамлета: королевский прах пошел на затычку для бочки...
Джакомо был очарован прелестной незнакомкой, которая прекрасно говорила на его родном языке. Как, она итальянка, значит, они земляки! Наконец, он может блеснуть своим красноречием, не боясь попасть в просак с этим проклятым французским, что неоднократно делало его объектом для насмешек. Слово — это его главное оружие для обольщения, и тут он чувствовал себя победителем. Луиза оказалась не только красивой, но и остроумной, что было редкостью. Это еще больше распалило великого сердцееда, благо, он не знал, что в данном случае не он соблазнитель, а она. В Беатрис умерла великая актриса! Она блистательно сыграла свою роль, не оставив шансов для отступления. Но тут вмешался Олег. Он справился с непослушным туфлями и, наконец, нашел в толпе любимую «сестрицу». Представив их друг другу, Беатрис скромно попросила «братца» соизволения разделить общество Джакомо, тем более он тоже из Италии. Правила приличия не позволяли оставаться наедине с мужчиной, и они втроем отправились в опочивальню, что нисколько не смутило
