Пролог:
В кромешной тьме вдруг возникают сполохи света. Потом приходят звуки: рев, рычание, иногда вой или шипение, зачастую - визг… Потом мужской голос закладывает матом этажей эдак в пять. Потом – шаги, и все стихает. И в этой тишине отчетливо слышно, как в алюминиевую кружку со звоном падает что-то вроде монеты в один доллар...
-Бонни, вставай! Бонни быстрее! Драбер младший пропал! Уси-пуси, щас расплачусь, — бормотал себе под нос Увалень Бон, спускаясь по узкой тропинке к Пещере-что-под-Бренди. – Ах, Бонни, не дай Бог, он полез в Пещеру. Ой, Бонни, найди его, пока не случилось страшное. И плевать всем, что я только с ночной смены. Не могли раньше прийти, пока старый Павло был дома?
Увалень ступил под карстовые своды и остановился, зажигая керосиновый фонарь, который он предусмотрительно принес с собой.
— Конечно, если отец все время в правлениях заседает, а мамаша по комитетам шляется, кто будет за малым смотреть? Мне уже дважды говорили, что видели его и Френка Гимсби поблизости, — продолжил брюзжать Бон. — Да не ожидал я, что после того случая в сентябре, кто-нибудь рискнет сюда сунуть нос.
Голос его отражался от стенок широкого прохода, который уводил все дальше и вглубь, но Увалень двигался вперед все тем же уверенным шагом. И не переставал бормотать:
— Как надо, так сразу: Бонни, пожалуйста, очень просим. А как спиной повернусь, так: верзила да деревенщина неотесанная. А вот покультурней некоторых, между прочим, — он гулко сплюнул и вынес вердикт. – Найду — уши надеру. Обоим. Если живы еще.
Широкий проход привел его в большую пещеру, на другом конце которой чернело аж три хода.
Это был первый зал. Назывался он «Заткнись» — сталактиты, висевшие под потолком, от громкого звука начинали дрожать и раскачиваться — и Увалень заткнулся. Он привычно втянул голову в плечи, пересекая зал, и углубился в крайний левый проход. Как всегда на этом пути, он думал о прошлом.
Сначала вспоминал жизнь в Оклахоме: ферму, родителей, младшую сестричку Дикси. И то страшное воскресенье в апреле 35 года, когда тучи, поднятые пыльной бурей, заслонили солнечный свет, и мир погрузился во тьму…
Стайка летучих мышей шуганулась от света фонаря, замельтешила под сводами прохода и скрылась в боковом ответвлении. Увалень проводил их настороженным взглядом и двинулся дальше.
Он вдруг отчетливо вспомнил бар «Три цента». Бон и старый Павло тогда совсем уж на мели были. Весь штат исколесили – нигде работы не нашли. И в городке под названием Бренди застряли, не потому, что понравилось. Деньги кончились.
Ну вот, торчали они в этом баре, последний доллар пропивали. Тут к ним и подсел человечек один. Смешной такой. Котелок на затылке, в костюмчике в среднюю клеточку, роза в петлице. В зубах сигарета на длинном мундштуке. На верхней губе усики рыженькие, на щеке родинка, как прыщ выпирает.
— Вы, — говорит, — парни, я слыхал, работу ищете?
Старый Павло, аж пивом поперхнулся.
— Как, — спрашивает, — мистер, догадались? Неужто мысли читать умеете?
— Умею, — кивает. – Потому и подошел к вам. Ты — Бонифаций Стюарт. Родители умерли, сестра в приюте…
Увалень так рот и открыл от удивления. Он уже и сам забыл, как звучит его полное имя. А человечек продолжил:
— А ты, Павел Загоруйко, морда хохляцкая, такого в Сибири наворотил, что на родину теперь тебе путь заказан. Да не дергайся ты, — это он Павле. А тот побагровел весь и за ножом в голенище стоптанного сапога потянулся. – Не чекист я и не по твою душу здесь. Меня зовут мистер Дрискл. Допивайте свое пойло. Я на улице вас подожду.
И вышел.
Друзья помолчали.
— А правда, у вас в Сибири вместо собак медведи на цепи сидят? – спросил наконец Бон.
— Брешут, — ответил Павло. – Они у нас ручные, навроде хомячков, по дому бегают.
Еще помолчали. Увалень допил пиво, вытер губы рукавом.
— Пойдем? – спросил.
— Куда ж деваться? — ответил Павло и нож из сапога в рукав переложил…
Следующий зал на пути Бона назывался «Арсенал». Там он тоже особо не задержался. Открыл ключом железный ящик, который стоял у стены слева, извлек из него две сабли в специальных потертых ножнах и шахтерскую каску с встроенным в нее фонариком. Сабли он тут же нацепил себе на спину крест-на-крест. Каску, щелкнув выключателем, напялил себе на голову. Из «Арсенала» дальше вело всего два хода, и Бон зашагал по правому…
Мистер Дрискл быстро тогда объяснил суть работы, которую собирался им поручить.
— Прибыл я, ребята, издалека. И пока добирался, страсть как устал. Мне надо выспаться. Но вот какое дело… Сон моего разума рождает чудовищ. Настоящих. Так что работа у вас будет простая, хоть и рисковая: охранять от меня этот Мир, пока я сплю… Ну что встали, как вкопанные. Думаете, я на голову слаб? Да пусть и так. Плачу вперед. И если я в самом деле сумасшедший – вам прямая выгода…
В общем, заключили они тогда договор, на свою голову. А может, и не голову вовсе.
Последний зал под названием «Береги задницу» остался позади. Шаги Бона замедлились, он часто останавливался, прислушиваясь и вроде как принюхиваясь. Когда за поворотом замелькал свет и сполохи теней он обнажил обе сабли и замер. Но это был всего лишь Павло. Прихрамывая, он вышел из-за поворота. Фонарик его каски слепил глаза, в руках он нес какую-то рвань.
— Сопляки, — ругался старик. – Тупые недоноски.
Увидев Бона, он остановился и запустил своей ношей в него.
— Делать мне больше нечего, — прокричал Павло, и эхо подхватило его крик. – Делать мне нечего, чтоб еще вот такое!
Увалень наклонился к брошенному тряпью. Это была окровавленная детская футболка и кепка без козырька. Тоже вся в крови. Он перевел взгляд на приятеля.
— Три штуки сразу, — сказал тот, нервно вытирая руки о засаленный комбинезон. – Давно такого не было. Верткие, заразы. А зубы, как бритвы.
Он показал свежий шрам на запястье.
Бон молчал. А что тут скажешь?
— Пока я с двумя сразу разбирался, третья обоих загрызла. Я слышал, как они верещали, но ничего поделать не мог. Загрызла и утащила. Вот все, что пока нашел. Прячется где-то. Тварь. Поможешь?
Бон пожал плечами и кивнул.
— Вот и ладненько. Ты лампу полную заправил?
Бон снова кивнул. Он сходил за лампой, полил керосином детские вещи и поджег.
— Пусть хоть какая надежда у родителей будет, — вместо молитвы сказал старик, щурясь от жирного дыма и кашляя. – Ты ее чуешь?
Бон чуял. Да и Павло почуял бы, если бы так не психовал. Мистер Дрискл им особый нюх, каждому, как специнструмент, выдал. Сказал, мол, нечего с тварями в прятки играть по закоулкам. Идите на запах паленой резины – не ошибетесь…
Они долго тогда стояли у кровати под балдахином, на которую вскоре намеревался улечься этот странный мистер. А вокруг были тени от огней керосиновых фонарей и гулкое эхо. И страх, который морозил душу. Что бы отвлечься, Бон попробовал прочитать в контракте что там в нем на счет оплаты, но мистер Дрискл опередил его. Сказал:
— По деньгам все просто. За каждую прибитую вами тварь будете получать вознаграждение. Чем круче тварюга, тем больше звонкой монеты.
Он поставил на каменный выступ алюминиевую кружку и бросил в нее серебряный доллар. Раздалось: «Дзынь!»: – Вот так, примерно.
Потом смерил Бона и Павло хитрым взглядом:
— Но деньги, ведь, не главное, правда? За работу я предлагаю вам ответ ваш вопрос. Ответ один. Но и вопрос любой. Хотите узнать результаты скачек? Легко. Кто будет следующим президентом? Пожалуйста. Где спрятал свой клад голландец Шульц? Нет проблем, даже карту начерчу…
— Что такое смерть? – перебил его Павло.
Какое-то время они смотрели друг другу в глаза, а потом мистер Дрискл переспросил:
— Что такое смерть? Да раз плюнуть…
И ответил. После чего перевел взгляд на Бона, мол, твоя очередь.
Увальню ответ на предыдущий вопрос жутко не понравился, поэтому он спросил:
— Как стать бессмертным?..
Третью тварь они со стариком нашли и упокоили быстро. А вот тел малолетних идиотов, сколько не искали, так и не обнаружили. И вот теперь, Бон топал к выходу из Пещеры, а Павло продолжал свое патрулирование в ее глубинах.
Как всегда, возвращаясь, Увалень мучился неразрешимыми вопросами. Сегодня он все хотел понять: что мистер Дрискл имел в виду, отвечая на его вопрос.
Он, помнится, тогда хихикнул:
— Сдрейфил, Бонни? – но продолжил уже серьезно. – Давайте так. Вам это умение ни к чему. Я, пожалуй, сам сделаю вас такими. Временно. До моего пробуждения. А там сами решите: продлевать или сдохнуть вместе со всем Человечеством.
Несколько раз они с Павло мечтали, что хорошо бы было убить этого мистера Дрискла. Но только мечтали. По рукам и ногам вязал Договор. А он был не из тех штук, что можно нарушить.
Как-то мэр Брэнди мистер Питерс спросил у них, почему они не сбежали, получив аванс. На что старый Павло ему ответил:
— Вот представь, дышал ты двумя ноздрями. А потом одну зашили. Так вот, для нас хоть один пункт Договора не выполнить, что тебе через зашитую ноздрю вдохнуть…
В конце восьмидесятых прибыла в Брэнди команда подрывников. Собирались снова наладить выработку известняка для сталелитейного завода в Далласе.
Увалень Бон тогда предложил не вмешиваться. Мол, вдруг от вибрации своды пещеры не выдержат? Рухнут и похоронят спящего там мистера.
Но Павло сказал:
— А вдруг они его РАЗБУДЯТ?
Исчезновение шестерых человек наделало изрядного шума. Но, как потом оказалось, не нашлось ни одного свидетеля, которые видели бы, как Павло поил этих чужаков в баре, а потом повел их в Пещеру. На экскурсию. Так дело и заглохло…
Бон не был дураком и понимал: как бы то ни было, но однажды мистер Дрискл проснется.
А потом что-то случится, и им таки придется выбирать: продлевать свое бессмертие или сдохнуть вместе со всем Человечеством.
Но пока он и старый Павло патрулируют Пещеру-что-под-Бренди, они постараются, чтобы это произошло как можно позже.
А до той поры: спокойной ночи, мистер Дрискл. Спокойной ночи.
Эпилог:
— Что такое смерть? – переспросил мистер Дрискл: — Да раз плюнуть…
— Вот, смотри, — он ткнул в Павло указательным пальцем. – Ты стоишь здесь. А там, — он указал в темный угол пещеры. – Там тебя нет. Видишь?
Павло кивнул.
— Так вот, — продолжил мистер Дрискл: — Здесь, — он снова ткнул пальцем в Павло. – Ты живой. А там, в углу – мертвый. Понял?
КОНЕЦ,
