СТРАНИЧКИ ЛЕФОРТОВА.
.
Не люблю выражение “малая Родина”. Просто, когда говорят:”Родина”, я вспоминаю Лефортово. Здесь жили мои предки. Я тоже здесь жил до 26 лет. Время, как известно, остановить нельзя. Его, однако, можно попытаться зафиксировать. Эти странички и являются такой попыткой. Крайне, разумеется, субъективной. А уж удачной ли - судить не мне.
Бедная невеста.
В 1890 году из Тулы в Москву был, говоря современным языком, откомандирован паровозный машинист - Никита Фирсов. С ним отправились его жена и годовалая дочь - моя прабабушка, “баба Маня”. С тех пор семья и жила в Лефортово. Баба Маня, кстати, очень хорошо помнила знаменитый ураган 1904 года. Тогда за одну ночь была сметена роща перед Екатерининским дворцом (ныне Бронетанковая Академия). По преданию, эту рощу когда-то - для угождения императрице - за одну ночь и высадили. (Императрица подошла утром к окну и ахнула!)
Отец рано умер. Жилось, конечно, тяжеловато. И тут неслыханная удача: выигрыш в специальную лотерею “Бедная невеста”! (Не о социальном ли балансе заботились устроители?) 500 рублей - сумма гигантская! Один нюанс: выигрыш действителен лишь в течение года. Нет свадьбы - нет приданого. Мать срочно занялась поисками какого ни на есть жениха...
- Серый он был, - вспоминала баба Маня прадеда. - Я с ним жить сразу не захотела...
Через несколько лет она добилась церковного развода! Подчёркиваю: баба Маня была никакая не Анна Каренина, а всего лишь санитарка с четырехклассным образованием...
Санитарке знаменитого госпиталя и выделили в начале “империалистической” комнату. Княжнина улица, 2\5. Этого дома (да, собственно, и улицы) нет там с 1979 года. Тогда снесли весь квартал. Ныне здесь огромный комплекс шестнадцатиэтажных зданий. Население квартала увеличилось раз в двести...
А настоящая любовь бабы Мани цвела поблизости, на берегу речки Синички. Теперь эта речка журчит под зёмлей на благо городской канализации. Как и почти все её московские сестры.
Колбаса Кулакова.
У отца было три сына и наёмный повар. Они производили дешёвую колбасу - в основном, для рабочих столовых. “Запомните два слова: колбаса Кулакова!”... Их реклама, не выходила, однако, далеко за пределы Лефортова. Это было типичное малое предприятие...
Собственными руками они построили дом на всю “фамилию”. Двор спускался к речке. Летом там была рыба, а в холода Синичка замерзала. (Выходит, чистая была!) Коньки выносили несовершеннолетних буржуев из двора прямо на гладкий лёд...
Любовь одного из Кулаковых, “дяди Толи”, и моей прабабушки началась ещё до революции и сопровождала их всю жизнь. Между прочим, Кулаковы были старообрядцами. Взаимоотношения со свекровью у прабабушки развивались - мало сказать - непросто (читай драмы А.Н.Островского)...
А колбасу делали так. На бочку фарша обязательно полагался литр коньяка. “Иначе фарш не устоится”, - объяснял дядя Толя, брезгливо нюхая “Любительскую” шестидесятых годов...
Отец их был человек умный. После революции, не дожидаясь обысков, сдал все ценности государству. Отрёкся от частного производства колбасы. И тут же помер. Это, разумеется, не помогло. Сорок шесть лет дядя Толя прожил в “коммуналке”. В собственном доме ему оставили тринадцатиметровую комнату. Всего там размещалось шесть семей - нормально, бывало, как знаем, и хуже... На пенсию (дядя Толя служил где-то бухгалтером) ему вручили телевизор. Тогда я впервые узнал, как можно ругать “соцьялистов”. Какими именно словами. От раннего диссидентства спасло только крепкое пионерское воспитание.
Красные казармы.
Они известны ещё по Чехову и Куприну. И, разумеется, по Гиляровскому. Название - от изначального цвета кирпичных стен, однако для революции подошло великолепно. Ну а военное училище необходимо любому строю...
Мой дед прибыл из Белоруссии, из лесных, заболоченных сельских глубин. Два года - молотобоец у Гужона (нынешний “Серп и Молот”). В восемнадцатом - мобилизация: “Смело мы в бой пойдём...” После окончания гражданской сообразил, что и для армейской карьеры учиться всё-таки необходимо. (Это тогда далеко не все понимали) На экзаменах выяснилось, что дело совсем плохо.
- Дроби, понимаешь, за столько лет из головы вылетели! - рассказывал он мне...
Однако пролетарская хватка наличествовала, и в большой степени. Экзамены шли в несколько потоков. Дед прикинулся робким любителем знаний. Ему разрешили тихо присутствовать на экзаменах. Дня три он поглощал и вопросы, и ответы. Кое-как проникся наконец дробями. А потом - дело известное! К начальнику училища, и все козыри на стол! Батрацкое происхождение - раз! Рабочая закалка - два! “За власть Советов” - три! Извольте переэкзаменовку!.. Начальнику училища, бывшему Генерального штаба полковнику, такие козыри и не снились...
Дед закончил училище вторым. Тогда еще действовало старорежимное правило: открытые вакансии. Вывешивался список, и каждый имел досуг его обдумать. Затем первый по успеваемости выбирал, что хотел... Последний, естественно, - что оставалось.
Товарищ и соперник деда - Первый - выбрал Кушку. Басмачи, война, романтика... Дед остановился на “Пролетарке”. Пролетарская - элитная, как мы бы назвали, дивизия, аналог современной Таманской или Кантемировской. Юная жена (дочь бабы Мани) собиралась рожать. Да и вообще хотелось службы поспокойнее. Гражданская война накормила романтикой досыта... Судьба, однако, индейка. Романтичный товарищ деда проторчал в южных горах всю службу. Получил два ордена за выслугу лет. У деда - Испания, Китай, Отечественная. Четырнадцать орденов. Китайский, например, лично пришпиливал Чан-Кай-Ши. А первый, особо дорогой, испанский крест - утрачен. В 1938 году в Валенсии деда контузило. Его без сознания перевезли по уже обстреливаемой франкистами дороге в Барселону. (Оттуда уходили наши последние корабли) Бомбежки, суета... Крест был потерян. Дед горевал... Правда, может быть, эта контузия спасла ему жизнь. Дед провалялся в госпитале в Одессе и вернулся в Москву уже на излёте “ежовщины”.
- “Героя” вот зажали тогда. Ограничились “Красным Знаменем”, - ворчал тем не менее дед...
...А песни в училище были когда-то, в основном, ещё тоже вполне старорежимные:
...Не пО гражданскому - в карете,
не пО пехотному - пешком -
к венцу поедем на лафете,
орудье лёгкое возьмем!..
Или - слегка на новый лад – «Как ныне сбирается вещий Олег»… Вместо “Так за Царя, за Родину, за Веру...” - “Так за Совет Народных Комиссаров...” Это же не Булгаков в финале “Дней Турбиных” придумал. Так и пели.
Обстоятельства места.
Может быть, с этого следовало бы начать. Однако - кто спорит? - люди, разумеется, важней камней и деревьев. Как бы ты ни любил эти камни и деревья...
Кинотеатр “Спутник” еще при возведении напоминал что-то древнеримское. Он возвышался над близлежащими кварталами полутораэтажных домишек. Он подавлял величием своей колоннады. В его фойе можно было потеряться и аукаться...
Я вспомнил это, проезжая на трамвае мимо невзрачного, какого-то безнадзорного зданьица. Оно было совершенно раздавлено подступающими шестнадцатиэтажными громадами. Когда-то мы таращились на него снизу вверх. Нынешние жители квартала имеют возможность поглядывать свысока. Это не хорошо и не плохо. Это просто житейский факт...
Думаю, однако, что измерения пространства - категории не вполне реальные. Скорее, так сказать, метафизические. А того и гляди - мистические. Например, квартирный вопрос. Вроде бы показателя, объективней, чем метраж, не сыщешь. Однако...
В двадцатые-тридцатые годы в нашей квартирке проживало семь человек. Это было великолепно! В шестидесятые годы ее населяло четверо. Это было терпимо. В последнее время там обитал я с женой и дочкой. Ощущались значительные неудобства. Кухня маленькая и без окна. Смежные комнаты... Между тем искомые 37 “квадратов” за эти годы, разумеется, не “усохли”... Просто жить, как говорится, стало лучше и веселей...
Я много перемещался по городу: то ломали, то разменивался, то съезжался. Бывал, конечно, и не только в Москве. И еще, надеюсь, буду - скажем, в Париже. Речь идет уже о десятках тысяч километров передвижений... Реально же мне предстоит дистанция шагов в триста-четыреста, не больше. От палаты роддома №19 до сектора №22 на Введенском («Немецком») кладбище. Только перейти улицу... Я скромно горжусь тем, что имею отношение аж к двум фамильным участкам. (Слишком много родни жило и померло здесь). Могу выбирать - где...
Не претендую на чёрный юмор. Просто для меня это не только кладбище. Это еще и древний разросшийся городской парк. Когда-то я бродил здесь ежевечерне с моей школьной (и вечной) любовью. Женя тогда была девочка мечтательная и подобную атмосферу обожала. Наши дома стояли как раз у противоположных ворот. Я её провожал через кладбище от Солдатской до Ухтомки. Так, примерно, часа три-четыре. Когда и подольше... Однажды близко к полуночи мы шли центральной аллеей. Неожиданно вдали появились две темные фигуры. Появились и исчезли. Мы с Женей тоже на всякий случай спрятались в боковой проход. Я вынужден был не трусить. Через пару минут выглянул в аллею. Фигуры приближались! Убегать было глупо: кругом ограды, плиты, темнота... Далеко не убежишь... Наконец Женя тоже решилась выглянуть. Сообщила, что никого нет. Высунулся я - они еще ближе!.. К счастью, это продолжалось недолго. Еще метров шестьдесят нервического сближения - и всё прояснилось. Это была такая же, как мы, парочка. И они так же, завидев вдали непонятные исчезающие фигуры, стали прятаться. Они, впрочем, проявили большую, чем мы, смелость. Продвигались вперед, хоть и с задержками...
...Деревья и камни моей Родины запечатлены, к счастью, не только на любительских фотографиях. Лет сорок назад рядом с моим домом снимался фильм. Про юность Ленина. Улица изображала Симбирск. По улице ходил одетый гимназистом Родион Нахапетов, смотрел задумчиво. Шумела массовка: купцы, барыни, городовые. На дом понавесили вывесок: “Трактир”, “Ломбард”... Но узнать все равно можно. Он мелькает на экране секунд десять. Чуть побольше - каток стадиона “Энергия”. Естественно,
|
