спасет меня. Это только в выдуманных историях, когда ты перевешиваешь ноги через балкон, приходит Он и говорит: "Не надо, солнышко, я люблю тебя". Только он мог спасти меня, но не таким образом. Я просто хотела быть рядом... Хотя бы как друг, собирая по крупице его внимание. Даже в этом было бы мое счастье.
А спасти меня мог только он. Если честно, в глубине души я надеялась на что-то, но на что? О, как же я была глупа!
А что я сделала для того, чтобы Рома обратил на меня внимание? Ничего... Сколько времени потеряно! И от этого вдвойне больней. Но мне не дано вернуть даже вчерашнего дня.
Ах, если бы он вспоминал меня хотя бы иногда. Просто вспоминал, потому что любить он меня никогда не будет.
И я даже слышать не хочу, что есть другая моя жизнь, та, в которой нет его со мной, что есть другие парни, что все проходит. Кто так говорит, тот не знает того, что знаю я, верит лишь своим логическим выводам и не хочет слышать мольбы безысходности, потому что предубеждения, построенные на пустом месте, закрывают говорящему это глаза. Ведь всегда проще сделать вид, что ничего не происходит. Люди боятся того, чего не понимают, и облачают непонимание в вуаль повседневности, стараясь подвести все под общую черту: "Вся эта дурость от безделья, вкалывать надо с утра до вечера". И это можно требовать от несчастного ребенка, нуждающегося в помощи?
"Вырастешь, образумишься, выйдешь замуж..." Увы, я уже обручена со смертью, которая никого не отдает назад.
На небе ледяным отблеском светят звезды. Они так похожи на его холодные, равнодушные глаза. Но скоро я забуду эти глаза, этот голос, от которого сердце просто вздрагивает, а моя любовь растворится в свете звезд.
Как же я люблю Рому! А как долго? Мне кажется, что я любила его всегда, от самого начала времен, долгую бесконечность веков. Если бы Рома мог понять все это. Но все равно я умру к утру, так что мне не страшны его насмешки. Быть может, ты услышишь мой разговор немой в тишине ночной?
Я сама во всем виновата, я не имею права любить тебя. Ты - ангел, а я... Быть может ты простишь меня за то, что я посмела полюбить тебя? За то, что я не такая, какую бы тебе хотелось. Где ты сейчас? Где-то далеко, и не один, веселишься. А я здесь совсем одна... Мне теперь уже все безразлично, все, кроме тебя. Я навсегда твоя и только твоя. До последнего вздоха.
Я не верю, что у человека есть душа. О, если бы она была! Я бы стала хранителем столь прекрасного создания, любовалась бы на Рому, ночи напролет стоя на коленях перед своим богом и тихо плача.
Скоро все закончится, и я больше никогда не вспомню, что такое боль. А я всего лишь хотела любить и быть любимой, хотела дарить любимому человеку весь свой мир, все свое тепло, быть честной с ним и с собой, всегда быть рядом, что бы ни случилось. И что я получила взамен?
9
Я открыла глаза... Утро. О, нет! Случилось самое страшное - я осталась жить. Несколько минут я лежала в полном недоумении. Как же так, я выпила смертельную дозу таблеток, не было никаких шансов... О, что же мне теперь делать?! Я не хочу и не могу жить!
Я попробовала встать, но тут же у меня закружилась голова, я пошатнулась и упала.
Весь день я пролежала в кровати, не переставая рыдать. Все мои попытки встать были напрасны: голова кружилась, и в глазах темнело.
Весь день напролет я рыдала, и ничто не могло меня успокоить.
Поздно вечером уже где-то сквозь сон я услышала, как пришли родители.
10
Оборвана цепь жизни молодой,
Окончен путь, бил час, пора домой,
Пора туда, где будущего нет,
Ни прошлого, ни вечности, ни лет.
(М. Ю. Лермонтов)
Звук закрывающейся двери разбудил меня - родители ушли на работу. Так я и живу, засыпая и просыпаясь под звук закрывающейся двери. Родители всегда приходят поздно, поэтому практически все время я предоставлена самой себе. Меня воспитывает жизнь, а не родители, а она не прощает ошибок, но зато справедлива.
Раньше я переживала по поводу того, что не вижу родителей, но сейчас уже привыкла.
И снова в моем мире слез и печали начинается новый день.
Я пошла в ванну, чтобы умыться. Вытерев лицо, я стала вешать полотенце, а оно упало на стиральную машинку. Подняв полотенце, я увидела лезвие.
"Смогу ли я?", - думаю я, держа в руке лезвие и смотря на его металлический отблеск, холодный, как смерть. В то же время я понимаю то, что я слабая. Сделать это - показать свою слабость перед жизнью. Так поступают только конченные люди. Настоящая смелость - ничего с собой не делать, и храбро выпить до дна свою чашу боли. Ведь никогда не знаешь, что ждет тебя впереди, в том таинственном завтра.
Я была когда - то сильной... Что же ты сделал со мной?
Но чувства сопротивляются этой холодной рассудительности. Эта боль никогда не пройдет, я не могу от нее убежать, потому что она внутри. Куда бежать? Я не вижу никаких путей, кроме единственной дороги, ведущей в никуда. И никто не смог мне помочь найти другие дороги, хотя многие учили не искать коротких путей.
Я прислонила лезвие к руке. Одно движение - и фонтаном хлынула темная кровь. У меня закружилась голова, и я упала на белые простыни, лицом к окну.
По небу цвета мутной реки быстро бегут облака, словно боясь опоздать куда-то. Я вглядываюсь в небо, словно пытаясь увидеть какой-то ответ, который то и дело скрывали набегающие облака.
За окном послышалось накрапывание дождя, по стеклу стала стекать прозрачная вода, словно смывая страдания с измученной души. Белый дождь, падающий с черного от грозы неба...
Холод пробежал по лицу, и немного потемнело в глазах. Неужели все кончено? И я встречаю смерть без слез и страха, едва повзрослевший ребенок.
Я представила симпатичную мордашку Ромы. Жаль, я больше никогда не увижу этой моей любимой мордашки. Где будет он, когда меня уже не станет? А облака все бегут по небу, словно унося меня отсюда все дальше и дальше. И назад дороги нет, да я и не хочу.
Пульс все слабее бьется под кожей, каждый удар сердца чувствуется всем телом.
Что будет? Я не знаю. Может быть, не будет ничего. А, может быть, там я буду бесконечно далека от Ромы. Или пожалею, подумав, что могла все исправить, но уже никогда не смогу вернуться. Я растворюсь в ледяном мраке за то, что совершила то, на что не имела права, и целый век буду искупать вину. Я вне всего, потому что совершила преступление против мироздания. Все отпущенное время - семьдесят, восемьдесят лет - я буду мучиться. Вернее не я, а то, что останется от того, что называлось мною. А Рома пусть по-прежнему живет легко, ничего не зная обо всем этом. Ведь это так просто - думать только о себе. Ему все безразлично. А мне все это нужно было? Зачем? За что?
Рома, я просто тебя любила. И вот, я ухожу неслышно, а ты и не узнаешь. Ты всегда был далеко, выше неба. Невозможно было до тебя дотянуться. А сейчас... Завтра ты проснешься, а меня уже нет. Прости, но я не могу иначе, ведь я только тобой умела жить.
Слезы по лицу, капли по стеклу, облака...
Все стало гаснуть, утопать в бездонной темноте вместе со мной. В полузабвении я прошептала его имя - самый сладкий для меня звук на свете и одновременно больнее всех ранящий.
Все утонуло в тумане. И для чего были все годы моего детства? Угасает жизнь, сотканная миллионами маленьких ниточек, ими же связанная со всем миром. И не надо стучать в двери этой опустевшей комнаты. Здесь больше нет меня.
А небо все смотрит с высоты своего спокойного величия, отсчитывая чье-то время и удивляясь безрассудству людских поступков. А Москва по-прежнему не верит слезам.
Глаза сами, против моей воли, закрылись, и я упала в забытье.
11
Едва слышатся чьи-то шаги, откуда-то дует легкий ветерок. Я приоткрыла глаза и сразу же закрыла их - слишком ярок свет. Где я?
Неужели... Да, я опять осталась жива. Я с трудом открыла глаза и поняла, что нахожусь в реанимации. Никого нет.
В коридоре послышались шаги. Дверь приоткрылась, и в палату вошли отчим с мачехой. Они присели рядом, и мачеха спросила:
- Девочка наша, что же ты сделала?
Я молчала. Не то чтобы я не могла говорить, просто не хотела. Мне теперь все казалось ненужным и неважным. И меня даже совсем не интересовало, кто спас меня. Я просто ненавидела этого человека.
Родители долго смотрели на меня, потом мачеха спросила:
- Зачем же ты?
- Вам все равно никогда не понять, - сказала я. Но, кажется, она поняла незначительную часть всего этого, и не стала допытываться.
- Как ты себя чувствуешь? - спросил отчим.
Я молчала, смотря безразличным взглядом в дальний угол палаты.
- Ну, тогда отдыхай, мы придем позже, когда тебе станет лучше.
Они поцеловали меня и ушли. Когда мачеха вышла за дверь, она зарыдала, и отчим стал ее утешать. Она пыталась быть сильной, и ей это почти удалось. Да, тяжело смотреть, как той, что недавно была малышом и смешно лопотала слова, могло бы теперь вдруг не стать. И некого было бы в этом обвинить.
Сначала я долго плакала из-за того, что не умерла. Немного успокоившись, я пыталась понять, что же произошло.
У меня возникло много мыслей, и я не могла сначала сосредоточиться ни на одной из них. Все мои чувства и мысли перемешались. В памяти пролетели обрывки всего этого ужаса. Сначала я недоумевала, жалела себя, ведь больше некому было сделать это.
Когда я поняла, что же произошло, я возненавидела Рому, хотя все равно его все еще очень любила. Его бы обнимали чьи-то ласковые руки, а я бы лежала в гробу, по его вине за всю жизнь никем не любимая, ведь я не успела бы прожить эту жизнь. Что ж, я просто любила и получила за это по заслугам. Может, так мне и надо?
А где же сейчас Ромка? Но разве это вопрос? Конечно, в компании с друзьями, пьет пиво, ему все девчонки вешаются на шею. А мне бы он не разрешил даже прикоснуться к своей руке.
Но как бы эти девчонки не старались сделать его своим, Ромка все равно себя не отдаст никому. Он как будто бы для всех, но на самом деле - ничей. Он любит свободу.
Ему всегда весело, а моя душа умирает уже который месяц, а сейчас особенно. А ведь Рома даже не подозревает, что его кто-то очень сильно любит, страдает из-за него. Не так как все. Но разве это для него важно? Если бы он узнал обо всем, то посмотрел бы на меня презрительно и сказал бы: "Вот дура!", - посмеялся и забыл бы. Но, посмеявшись над человеком, порой даже не думаешь, что можешь сломать ему целую жизнь. Но я не могу понять, как можно смеяться над любовью. Ведь любовь светла, как солнце, нежна, как лепесток только что раскрывшегося бутона розы, столь же чиста, как радость ребенка.
И почему-то только в Роме зло столь притягательно.
Рома живет в каком-то своем, чуждом мне мире, который так притягивает своей неизведанностью.
Ромке всегда на все наплевать, ему лишь бы повеселиться. Порой не понимаешь, с каким огнем играешь. Вот такой он, мой любимый, жаль только не мой. Роман - величественный и неприступный Рим. Но чего я хочу? Ведь он - далекая звезда, до которой нельзя дотянуться, неуловимая мечта, бесенок в образе белокрылого ангела с голубыми, как небо, глазами, летящего за солнечным светом; а я где-то внизу, на земле, и никогда мне не полететь вслед за ним, и я
