НА ОХОТЕ И ТАКОЕ БЫВАЕТ

Прости нас Россия, нас грешных прости,
Тебя не забыли мы в вечном пути,
А ты молчалива в холодных снегах,
Тоскуешь о детях и вся в снегирях.
 
 
 
                   НА ОХОТЕ И ТАКОЕ БЫВАЕТ
 
И сейчас по прошествии не одного десятка лет, я часто всё вижу во сне, и вряд ли, что такое сможет когда-то забыться. А именно: охота, со всеми её неожиданностями, прелестями, победами над самим собой и большими разочарованиями. Не это ли надо в детстве мальчишке, что бы смог он почувствовать себя взрослым человеком: пережить всё и вырасти хорошим человеком.
Было мне тогда лет шестнадцать не более, но у меня уже был законный охотничий билет, и не первый год. Конечно, помог мне его получить мой дедушка Марк Иванович, почётный член Охотничьего общества. Все у него там были друзья: и по охоте и по рыбалке, поэтому особых проблем у меня с билетом не было.
Видит дед, что я к оружию тянусь, и потихонечку в его отсутствие с ружьём балуюсь, а это до добра никого не доведёт. И стал старый охотник задумчивым: наверно и с бабушкой успел, посоветовался, только потом решил мне высказать свою мысль.
Стар, я уже стал внучек, чтобы с ружьём ходить, и ты это прекрасно понимаешь. Исходил я всё здесь в округе: вдоль и поперёк, чуть ли не каждую кочку знаю.
Всему я тебя научил, что сам знал, и стреляешь ты неплохо, а поэтому пора тебе передавать эстафету - моё оружие, говорит мне дедушка, а у самого слёзы в глазах стоят, сам себе приговор подписывает, даже ростом меньше стал. Очень тяжело было признаться ему в своей беспомощности, ведь он охотник был настоящий.
Это тебе мой подарок Гриша, - и охотничье ружье мне протягивает. Бери!
Таких ружей, как это, в крае по пальцам можно посчитать: «Зауэр три кольца», лучшая немецкая фирма. Хоть и старое оно, но тебе ещё послужит верой и правдой, как и мне, служило.
И действительно, я за всю свою жизнь только три таких ружья видел, хоть и одной фирмы они, но все отличались друг от друга конструкцией. Очень лёгкое по весу, стволы у него тоньше и длиннее на пять сантиметров, чем современные ружья, и патронник короче на пять миллиметров. Но особую роль здесь играла сама сталь, из которой было сделано ружьё её прочность, отсюда и дальность боя, и кучность стрельбы.
Не знаю я, что сказать дедушке, а он уже улыбается, понял, что угодил мне. Вот это действительно подарок!
Так, и не нашёлся я, что ответить деду, а он мне уже деньги на стол положил, пять рублей и двадцать пять копеек. Именно столько стоил тогда охотничий билет, но откуда у мальчишки, могли быть такие большие по тем временам деньги.
Выписал мне охотничий билет сам председатель охотобщества, старый дедушкин друг.
Я думаю, что инструктаж по технике безопасности уже Марк Иванович с тобой провёл, и я в этом нисколько не сомневаюсь.
Одно тебе скажу, и такое ведь бывает на охоте. Никогда Гриша не стреляй по резиновым уткам, - и пальцем мне, шутя, грозит, наверно и себя парнишкой вспомнил. Такие случаи часто бывали, и с парнишками зелёными, и с взрослыми охотниками: азарт штука серьезная, а порой и смертельно опасная!
Я уже после армии был, и в ту пору с ружьём побродил немало. И вот сижу я как-то, на утренней зорьке на одном озере. Сбил я одну утку и всё, перелёт закончился: нет больше ничего, не летят утки.
Тут ко мне один мужик подходит, а у него вообще ничего нет, без добычи он. Но он весел и не унывает, подумаешь утки! Похоже, было, что они ему и не нужны вовсе.
Присел охотник рядом со мной, на соседнею кочку, и уже беседу мы с ним ведём, о том, о сём, считаем, что охота закончилась. А тут с его стороны табушок уток прорвался, и со свистом мимо нас воздух режет, я его и увидеть не успел. «Как жахнет мужик в горячке, из ружья, поверх моей головы вслед пролетевшим уткам, чуть голову не снёс выстрелом, мне тогда показалось, что, и волосы дробью чуть не задело».
Вот это и есть азарт, когда человек всё на свете забывает, и уже никак не контролирует себя. Так же и смерть чутко охотится, самое для неё поле, и она уже рядом с нами была.
Оглохший я вскочил на ноги, и ружье в руках держу наготове. Совсем обезумевший я готов был незамедлительно ответить на непонятную мне агрессию, хотя её и не было вовсе. А только нечаянный случай.
Прости! – шепчет мужик, он напуган и покорен судьбе, а я только по губам его понимаю, ничего не слышу. Но я вижу ещё и его глаза, в них мольба, нечаянно всё. Он напуган, и я крайне озверевший, но пересилил я себя и опустил ружьё, дошло до меня, что не нарочно он стрелял – азарт это! Постояли мы напротив, друг друга, и разошлись в разные стороны, больше слов не находилось, а оставаться вместе было невозможно.
Но это забежал я вперёд, про азарт заговорил, очень острая тема на охоте. А теперь по порядку далее.
Получил я охотничий билет и уже гордо засобирался на свою первую охоту, как настоящий охотник со всеми документами, теперь я сам себе хозяин.
Приволье здесь было большое, охотничьи угодья прямо к домам подходили: край озёр и болот. И не было нужды куда-то далеко ездить, все рядом было, только шевели ногами, не ленись.
А было здесь время, что северная утка и гуси прямо валом шли через город, это была их вечная кочевая дорога, а город на их пути стал бастионом, и со временем вынуждены были они свой маршрут поменять. Так выжили их люди отсюда, и постепенно заняли их исконные территории. Но всё равно, и сейчас, для подростков это было настоящее приволье.
Ходил я по речке, и непростительно мазал по уткам, что взлетали с воды. Не было за мной привычного дедовского контроля, и я бесподобно горячился, палил в небо, что в копеечку.
Находился я вдоволь, и настрелялся вдоволь, а ничего в рюкзаке нет, обидно мне. Остановился я на краю релочки отдохнуть и присел на поваленное дерево. Отдышался немного и вспомнил, что есть рядом болотце, тут под рёлкой оно. Потихонечку я двинулся в ту сторону, а затем по болоту к озерку. Поднял я голову из травы, а озерко, как блюдце передо мной своей гладью серебрится. Никто его лазурь не беспокоит, и даже ветер не касается своим дыханием. И утка, что застыла на нём, как изваяние, мне кажется тоже не живой, ни одно пёрышко на ней не шевелится.
Напряжённая тишина, как по волшебству всё охватила вокруг, и мой разум великим сомнением застилает: «Не подсадная ли она»? И, как назло вспомнились мне слова дедушкиного друга, начальника охотобщества, что мне охотничий билет вручал: «Смотри Гриша, не стреляй по резиновым уткам». Всё, шутя, было сказано, а вот втемяшилось мне в мою горячую голову. Но успокоил я себя, не надо торопиться, «пороть горячку». И стал я головой вертеть, искать замаскировавшегося охотника, где-то же он должен быть: тем я и выдал себя. Закипело озерко от взмаха могучих утиных крыльев, и стрелял я уже, по ней торопясь, и опять «замазал». Велико было моё расстройство, так опозориться перед дедом своим старым охотником, хуже ситуации не придумаешь, как ему в глаза погляжу.
И тут на болоте я поднимаю бекаса, тот мелок, но страшно проворен в небе. Ловок он, этого у него не отнимешь! Взлетает он заполошно, с испуганным надрывным криком, и даже опорожняется на лету от страха. Тут и смех подпирает, и азарт держит, надо стрелять.
И ещё на взлёте бекас такой «противозенитный» манёвр закладывает, что попасть в него даже хорошему стрелку очень трудно. Так и болтается он из стороны в сторону на взлёте, как редька в пустой бочке. Отпустил я его подальше, где он ровнее полетел, и срезал с одного выстрела.
Дедушка всё понял, и не корил меня, видел какой я усталый пришёл, и не довольный собой, но не пустой ведь:
С полем тебя внучек! А бекаса стрелять очень тяжело сам знаю! - и сразу легче на душе стало, понимает меня старый охотник.
Всё ещё впереди дедушка, будет и на моей улице праздник, а пока что плохо стрелял я, - горячился.
И где-то годом позже, я на всю жизнь опростоволосился, это был второй по значимости нелепый, и до слёз обидный случай.
Шёл я вдоль речки, но ничего не поднял, ни одной утки. Дул холодный северный ветер, который заставлял меня ежиться. И, похоже, было, что не одному мне не уютно, в этом всё же прекрасном, но холодном мире, и спряталось всё живое от восторгов подальше.
А здесь, по моему ходу озеро показалось, как мне его пропустить и не заглянуть туда, не простил бы я себе такого безразличия.
Трава высокая волной стелется и не пускает меня, но я упорно двигаюсь через её гребень к озеру. А само озеро, как бы на три рукава делится. Выбрался я на край и смотрю на центр озера, а там, на воде пятно какое-то. И не понять мне, что это такое, и откуда оно взялось, да ещё на воде. Бывало у меня, что и енот на воде попадался, и всякое могло быть, но не движется оно, вот это-то меня и смущает.
И когда я подкрался на выстрел, то моему изумлению не было предела. Огромнейший табун северных уток, сбился в одно большое серое пятно. И главное что все они попрятались головами к центру, так теплее им было, а хвосты все наружу торчат. Вымотала их дорога окончательно, и присели они отдохнуть, от ветра спрятались. И там их, в этом пятне не меньше сотни.
Вот тут-то меня жадность и сгубила, иначе всё и не представляю себе, конечно и азарт там был, без него охотник, и не охотник вовсе.
Был у меня дружок один, так тот семь уток с одного выстрела убил, а тут можно сказать счастье привалило, можно больше десятка сразу добыть. В общем, закружилась у меня голова от невиданной удачи, про такое никто и никогда, из моих друзей даже не слышал.
Прицелился я и хотел уже стрелять, но вдруг меня осенила мысли, а если дуплетом выстрелить, сразу с двух стволов: сколько уток будет? И опять цифры у меня в голове назойливо роятся, - «много!».
Но беда моя в том была, что не стрелял я никогда дуплетом, не до того мне было. И вообще редко кто из охотников может похвастать таким необычным выстрелом. Это можно сказать произведение искусств, и тут мастер нужен, а не какой-то зелёный мальчишка.
Положил я два пальца на два спусковых крючка, и сразу нажал.
Запрокинуло мне руку с ружьём, чуть не выше головы, не ожидал я такой сильной отдачи. Оглохший от такого необычного грохота, я всё же видел, как позади уток взорвался фейерверк брызг. Весь каскад разящей дроби выше пошёл.
Утки заполошно рванулись вверх и сталкивались в небе в тесноте множества крыльев, им простор нужен. И они бились там друг о друга, и снова рвались в небо.
Вот когда нужен был второй выстрел, тут уже не могло быть промаха в такой массе уток: нужен, как глоток воздуха. Даже если бы я позорно и замазал первый раз, то второй выстрел всё бы восполнил, гарантировал удачу, но у меня в стволах пусто.
Я рвал затвор ружья ставшими такими неловкими руками, и все же перезарядил его, но утки были уже далеко, и можно было не стрелять им вслед.
Что творилось в моей душе того не передать словами, я метался, что загнанный зверь, слов у меня не находилось. Хотелось забросить ружьё подальше, и больше никогда не брать в свои руки.
Зачем я стрелял дуплетом? Ведь мог же стрелять, как все нормальные люди стреляют.
Долго я переживал тот случай, пока как-то не успокоил себя, но на это ушло очень много времени. Но успокоился ли я совсем, то я сам в том сомневаюсь. Снится мне часто, что я снова стреляю, и утки бьются в небе, как уже было когда-то, а у меня ружьё сломано, и я не могу зарядить его снова. Шарю я по