вдруг затошнило, и появилась слабость. Я быстро прикрыл нос воротом толстовки и пошел дальше.
Цепочка следов, которую я заметил, привела меня к ржавой массивной двери, и когда я увидел, что Кир валяется на полу весь грязный, полураздетый и стонет, я кинулся к нему на помощь. Но остановился, потому что Кир не стонал, а как-то неприятно и нездорово смеялся. Он сгребал с пола пыль, подбрасывал ее и с полоумной улыбкой смотрел, как она осыпается в редких лучах света.
-Я так и знал, знал, что он до сих пор тут! - кричал он мне, жмурясь и потирая глаза, наверное, из-за попавшего песка. - Там небо и я, - указал он на дырявую кровлю, - Он говорил со мной оттуда. Но это все блажь. Главное, я понял, как все начать сначала, я понял это! Я был прав! – он опять радостно подкинул облако пыли, но вдруг схватился за живот, скорчился и его вырвало. Я немного отвернулся, а Кир, утерев рот какой-то валявшейся на полу тряпкой, устало сказал. - Как эти лучи пробиваются сквозь саркофаг, так и Он говорил со мной. Эти голоса, это была не болезнь. Это был Он, понимаешь?
Я посмотрел на потолок, потом вокруг, и почувствовал, как внутри все похолодело. У меня подкосились ноги, когда я представил, насколько смертельно было здесь находиться и касаться всего. Я начал судорожно стряхивать с себя грязь и пыль, хотя и знал, что это бесполезно.
-Мы как сюда попали? Мы что, под саркофагом?! Это же конец!!! Здесь же реактор! - заголосил я, но Кир прислонился ухом к полу и ласково провел по нему рукой.
-Да, Он там. Слышишь? Он дышит, но уже не злится, как раньше.
-Полоумный, здесь радиация смертельная! Вставай, быстрее! Пошли, давай! Ты сдохнуть хочешь? Я – нет!!!– голова шла кругом, ноги тряслись, и во рту было так, словно я патронов объелся. Я схватил Кира, чтобы помочь ему встать, но он вырвал свою руку.
-Отстань! – гаркнул он и тут же мило улыбнулся. - У меня опухоль мозга. Чем мне можно еще навредить?
Я все понял. Я тряхнул его за тощие плечи так, что голова Кира зашаталась, как у тряпичной куклы.
-Смертник, - процедил я сквозь зубы, - Подыхай на родине сколько хочешь, но зачем ты меня-то сюда притащил! Мне всего двадцать пять, слышишь?! Я жить хочу!!!
Я метнулся к двери и с ужасом понял, что она закрыта. Как такое могло случиться, я не знаю. В панике я забарабанил в нее изо всех сил и закричал о помощи.
-Да перестань ты! – прохрипел мне Кир. - Ты будешь жить, не бойся. Скоро все пройдет, все перезагрузится. У меня же получилось! Я был прав тогда. Он живой на самом деле, этот реактор, а от нас это скрывали, прикрываясь наукой. Только Они не чудовища, Они боги. Здесь Пять Богов, и залы поклонения для Них. Они щедры, готовы помогать, но жестоки и не прощают ошибок. Я прогневал Четвертого Бога, но сейчас говорил с Ним, и Он сказал, что вернет все обратно. Он отзовет своих демонов, которых послал в наказание. И я увидел, что тогда случилось. Это ведь Он своим гневом открыл демонам путь в наш мир. И они грызли всех, кто попадался на пути, вселялись в тела, одежду, технику. Даже те, кого они просто задели, медленно сгорали изнутри. Это демоны, посланные Четвертым Богом, отравили все живое здесь. Люди хоть и заперли Его гнев в свинцовой звезде, но демоны все еще на свободе, и здесь… Видишь, они беснуются и скалятся на нас, - Кир забегал воспаленными глазами по потолку. - Но не бойся, тебя они не тронут. Все кончилось. Четвертый Бог отпустил отца, и меня скоро отпустит. Сейчас, вот и все… Вот увидишь, завтра будет другое двадцать шестое апреля. Завтра пойдет чистый дождь, и те глаза больше не будут смотреть на нас... Спасибо, брат... Извини, что все так...
Последние слова Кир говорил прерывисто, задыхаясь, надрывным шепотом. Его тело свела судорога, он весь выгнулся и вдруг резко ослаб. Я подошел к нему, дотронулся до в грязных разводах шеи и закрыл ему глаза. Кое-как доковыляв до двери, я продолжил звать на помощь, царапать и вяло бить ржавое железо. Сил не осталось, и, осознав, что эту дверь не откроют никогда, я сполз на пол.
-Слава Богу… Один нашелся!А мы его ищем второй час. Сидит, нашел, где отдохнуть, – над самым ухом прокричал кто-то и защелкал пальцами у лица. - Э, парень, тебе плохо что ль? Лёх, принеси аптечку!
Я зажмурился от ударившего в глаза солнца и фыркнул от сунутой под нос аммиачной ватки. Все вокруг глазели на меня и сочувственно качали головой, кто-то дал воды и сунул шоколадку. Я жевал, видя, что сижу на земле, скрючившись возле запертой двери ржавой билетной будки. Кира нигде не было. Его искали сначала своими силами, позже сообщили в известные органы. Посчитали, что он сбежал - случаи «самоволок» уже бывали - и в наказание всю нашу группу сняли с маршрута. Все еще долго бурчали на Кира, оборачивались ко мне, глядя на пустое соседнее место, ожидая, что я им поддакну. Я же молчал, прислонившись лбом к холодному стеклу автобуса, а чуть позже, во время остановки на перекур, услышал, как проводник говорил с водителем, что на АЭС мы так и так бы не попали – там ЧП сегодня, проникновение, и все оцепили. Пока теперь разберутся...
Остаток поездки я помню смутно. Гид говорил нам о будущем Зоны Отчуждения, о том, что для многих элементов уже наступил период полураспада, что новый дугообразный саркофаг надежно защитит от фонящей гадости Четвертого энергоблока, и что, быть может, через несколько поколений сюда вновь вернется человек, как это сделали многие животные, в том числе и краснокнижные. Говорил и что-то еще, я не помню, был в своих мыслях.
И я до сих пор не могу объяснить себе, что же произошло. Сон? Тогда где я так исцарапал руки и вымазался, что куртку пришлось бросить там же. Галлюцинация смертельно больного человека, как-то переданная и мне? Тогда почему нашли только меня, и куда делся Кир. Или это была какая-то пространственно-временная аномалия, порожденная безудержной волей сумасшедшего во что бы то ни стало исправить ошибку и снять с себя самовольно взваленную ответственность за трагедию, в которой он был виновен не больше, чем кто-либо из нас? Кто знает, быть может, Кир, заснувший там, в пыли реакторного зала Четвертого энергоблока, проснулся уже солнечным субботним утром в своей детской постели, и его отец уже вернулся с дежурства. Бред? Конечно, но мне искренне хочется в это верить. Ведь тогда там, у запертой двери, хоть на секунду, но поверил же я Киру. Поверил, что сейчас, как в компьютерной игре, все закрутится в светящемся вихре, я окажусь дома, или еще где, а потом узнаю, что 26 апреля 1986 года стало в мировой истории днем не более значимым, чем, к примеру, вчерашний день. Увы…
С той поездки прошло около года. Никаких признаков лучевой болезни у меня не появилось, хотя по моим подсчетам я пробыл под смертельным облучением минимум час, и должен был уже давно загнуться. Но я жив и даже здоров. Сам не знаю почему. Наверное, повезло.
Что еще добавить… Я удалил все фотографии. Не знаю, как я раньше не замечал, что довольная рожа на фоне, например, пыльного сапога, последний хозяин которого, вместе с одеждой снимал с себя и лоскуты кожи, это мягко говоря, неправильно, и сейчас мне очень стыдно. В моей памяти осталась только одна «фотка», которую никто никогда не увидит, которая не наберет кучу «лайков» и не приманит подписчиков. Тот человек, Кир, свернувшийся калачиком у какой-то бетонной глыбы с трубками, его счастливый взгляд, и раскрытая тетрадка, где под диктантом, написанным старательной детской рукой, уже взрослым почерком было вдавлено: «Я все исправил, папа…»
