Судный день

«Бывает». 
  
  Нельзя сказать, что машина вдруг стала новее, но времени на обратную дорогу Бугор потратил вдвое меньше, и битый, грозно рычащий «Газон» удовлетворенно заткнулся прямо перед косо висящей калиткой Жоркиного дома. Встревоженный и оттого еще более угрюмый дядя Ваня шагнул во двор, уже готовый  к тому, что его ждет длинная и нудная процедура восстановления пробитых стрелами, закатанных в утюг и окунутых в горшок документов. Но ничего этого не произошло. На  покосившемся крыльце сидел Жорка и бережно держал в руках его злополучные документы. Не веря своим глазам, Бугор молча открыл и перелистал их. Все на месте. Ни помарочки. Он положил руку на Жоркино плечо и шагнул в дом. Странное затишье насторожило его и, стараясь не шуметь, он приоткрыл дверь и заглянул в горницу. 

  В старом манеже на сухих аккуратно расстеленных пеленках, уработавшись до предела, спал младший Пыняев, а четверо старших его соплеменников , разговаривая шопотом, увлеченно таскали по полу что то привязанное к огрызку бельевой веревки. Вглядевшись повнимательней,  Бугор понял, что на этот раз игра  была еще более интересной и увлекательной. Чем-то серым, лежащим под уже знакомым Бугру утюгом и привязанным за веревку, была та самая раскатанная на дороге кошка, тщательно расчесанная материной расческой и не выражающая никакого восторга по поводу своей новой реинкарнации.  
  
  От неожиданности и наплывшей тошноты Бугор на время потерял дар речи и только минуту спустя, уже во дворе, сдавленным голосом спросил стоящего на крыльце Жорку:

 - Слышь, малец, я не понял... что они там делают? В школу играют? 
  
 - Ага! 
  
   Жорка улыбался, обнажая ряд крепких белых зубов. Скрипнув дверью из сеней, согнувшись пополам от хохота, вышел  Хомяк .   

  - Ты чего?

    Бугор, присев на лавку от набежавшей дурноты, свирепо глядел на Хомяка.

  - Ниче... - Хомяк давился от хохота.
  
  - Кукла, мля... Катя... Жмурка...
  
    Новый взрыв смеха вывел Бугра из себя:
  
 - Заткнись... 

    Он решительно зашел в комнату и, выйдя оттуда с привязанной на веревке мумией, с трудом сдерживая тошноту, выбросил жмурку в стоящий на задах сортир. 
  
 - Поехали ! 

   Бугор набычившись прошел к калитке и, взгромоздившись в кабину, так громыхнул дверью, что старое железо вздрогнуло, и машина, словно от испуга, завелась с полоборота. Следом в машину прыгнул Хомяк.
 
  В райцентре Бугор с Хомяком не задержались. Быстро провернув свои  неспешные дела, Бугор заскочил в военкомат, где Хомяк был поставлен на воинский учет как демобилизованный из Советской Армии.
 
  Домой ехали молча. Хомяк задумчиво курил в открытое настежь окошко и с удовольствием подставлял дубленую физиономию горячему встречному ветру. Бугор хмуро крутил баранку и время от времени искоса поглядывал на часы. Успешно преодолев затяжной подъем от Усовки, машина, натужно ревя мотором, свернула к Афанасьевке, и Бугор, включив нейтральную скорость и пустив  машину под гору самокатом, закурил Беломорину. 
 
 - Ты ...это... не болтай никому про кошку. Не от хорошой жизни это. 
  
  Хомяк понимающе кивнул, но, вспомнив утренний визит, не смог удержаться от ухмылки: 
   
 - Ясное дело, дядь Вань, что трепаться-то? 

   Бугор  молча остановил машину у своего дома, хмуро буркнул Хомяку: «Свободен» и вразвалку двинул к калитке. 
  
   Жена еще из окна заприметила подъехавшую машину и быстро собрала на стол.  

 - Мой руки, Ванюш. Садись за стол.

   Она любила смотреть, как ее ненаглядный неторопливо и обстоятельно принимал пищу. Горячие щи, блины со сметаной и квас... 

   На весь район славился квас  Веры Бугровой. Для этого кваса она смешивала ржаную муку с пшеничной и выпекала большой, в полведра, перепечeнный каравай;  бросала его во флягу, добавляла сахару и хмельной закваски.  Перебродивший квас дядя Ваня спускал в погреб, и через пару дней отстоявшийся прохладный напиток был готов. Игристый, терпкий, прозрачный, темно-золотистого цвета, он шпынял в нос пузырьками и слегка шибал в башку. Бугор аккуратно и по очереди переложил в голову содержимое тарелок, плеснув под конец туда же литровую бадейку кваса. Он удовлетворенно откинулся на спинке стула и сыто зажмурился. 
   
 - Вер... Слышь, че... У нас игрушки детские остались, чо-ль? Иль все выбросила?
  
   Жена удивленно посмотрела на мужа: 
  
 - В чулане. В сундуке. За гунями.* Тебе-то зачем?
  
 - Пыняевым отвезу. Иха босота дерьмом в пятнашки играет.  
  
   Он встал иззза стола, буркнул жене «спасибо» и  направился в чулан, прихватив в сенях новый крапивный мешок. 
   
   В чулане, откинув крышку старого окованного железом сундука, Бугор сдернул кусок бязи, прикрывающей содержимое этого бездонного хранилища артефактов, и внимательно осмотрел сокровища. Среди детских вещей, новых и не очень, но с одинаково устаревшим дизайном, словно в сундуке пирата лежали детские игрушки: заводной плюшевый медведь с торчащим из потертой спины железным ключиком, пластмассовые щит и меч, три растрепанные куклы, дюжина разноколиберных пистолетов  и целый парк автомобилей разных годов выпуска -гордость отечественного автопрома. На кроличьей с помпонами шапке, как бронепоезд на запасном пути, дремала изрядно облезлая ракета на маленьких пластмассовых колесиках. 

    Бывший ребенок взял это чудо техники далеких семидесятых и, присев на корточки, с лeгким нажимом провел ракетой по деревянному полу чулана. Из щели за кабинкой ракеты брызнул сноп кремниевых искр. Бугор довольно ухмыльнулся и, закатав до середины мешок, принялся укладывать в него игрушки. Мешок надувался и рос. Бугор удовлетворенно пыхтел и ухмылялся, проверяя целостность и функциональность забытого богатства. Исчерпав, наконец, многолетние запасы детской радости, новоиспеченный Санта Клаус легко, словно пушинку, подцепил мешок и, положив матерую пятерню на крышку сундука, собирался уже захлопнуть сундук, когда на потемневшем от времени дне сундука блеснула серая форфоровая фигурка слоника. Дядя Ваня бережно, словно чудесную реликвию, достал фигурку. На огромной клешне Бугра маленький без хобота слоник лежал, уютно прижавшись к ладони гладким, прохладным боком, и разглядывал Бугра ласковым грустным глазом.   

  
  Бугор тяжело вздохнул и лениво рыкнул на Жорку :
 - Чего тебе?
   
   Кусок, неловко потоптавшись, промямлил:

 - Я про доклад. Хороший доклад, тока там... это... Не хватает... Ну эта...
   
   Глядя на этого крепкого лопоухого парня, даже сидящие в президиуме заулыбались, с интересом разглядывая, с какими потугами тот рожал свою тягучую мысль.
  
 - Чего тебе там не хватает? - Пред воткнулся взглядом в смущенное лицо парня. 
 
 - Картинок! -  захохотал со своего места Хома - С голыми тетеньками!

   Бугор зыркнул из-под мохнатых бровей в сторону Хомяка и постучал обломком карандаша по графину, но глаза его не просто смеялись - они ржали. С важным видом допивая последний стакан воды, со своего места поднялась Нинка. 
  
 - Ну, поскольку вопросов не наблюдается, собрание прошу считать закрытым. Желающие могут пройти в школьный вестибюль и отовариться в буфете.

  Скороговоркой произнеся эту пламенную речь, бухгалтерша поспешно бросила в папку листы с докладом и ринулась пудрить истосковавшийся по туалету мочевой пузырь.    

   В зале поднялся шум; люди вставали, громыхая стульями и обсуждая свои дела и соседей. Бугор пригласил гостей из района обсудить проблемы государственного масштаба в теплой дружественной обстановке родного кабинета с непременной дегустацией паленой выпивки и деревенской закуси. 
  
   День прошел.
  Раскупив продукты и закусив напитками, разбрелись по домам колхозники. В хлам накушавшихся гостей из района отправили в родные пенаты на личной Волге  председателя  . 

   Кодированые от зеленого змия Хомяк и Шаляпин от нечего делать играли в карты на деньги в фойе клуба, бросая реплики и сочно высказываясь по поводу современной молодежи, обступившей игроков и норовившей заглянуть в их замусоленные карты. Ляпота...
  
   Бугор пришел домой поздно и пьяный. Впрочем, по его виду определить степень опьянения  было невозможно. Но тридцать пять лет вместе - не кот чихнул. Верка , глянув на своего Ванюшку, тяжело вздохнула и отправилась на кухню. Там она заварила черного чаю, кинула в него кусок коровьего масла и, налив супругу  поллитровую чашку, посадила на чайник ватную матрешку. 
  
   Она с улыбкой смотрела, как он, нахмурив густые брови, пыхтя и обжигаясь, пил чай. Затем молча убрала все со стола, ополоснула чашку и, заслышав из спальни раскатистый храп, зашла укрыть подгулявшего супруга.
  
   Бугор лежал на спине, раскинувшись на широкой кровати, слегка приоткрыв рот и щедро заполнял комнату низким разухабистым храпом.
   
 - Завел музыку... 
    
  Верка накрыла мужа легким пледом и, забрав свою подушку, собралась уже было идти ложиться в пустующую после отъезда дочери детскую, когда взгляд ее упал на чуть приоткрытый кулак мужа. Она осторожно раздвинула толстые сильные пальцы, и на мягкий зеленый ковер бесшумно упала серая форфоровая фигурка. Вера, усмехувшись, подняла слоника и, мягко проведя по гладкому, теплому от ладони мужа боку игрушки, словно девчонка, нежно поцеловала его в белесый скол на месте хобота.  
   
 - Берег родимого?

   Слоник лежал на мягкой трехпалой ладони жены председателя и большим нарисованным глазом устало смотрел в потолок. Возможно, он вспоминал, как когда-то очень давно, еще совсем девчонкой, эта уже немолодая женщина подарила его соседскому мальчику Ванюшке Бугрову. А может быть, он ничего не думал. Просто лежал себе на ладони Верки Беспалой и тихо радовался тому, как ловко,  и всего-то ценой  своего хобота, он свел два больших любящих сердца. 


  * гуни -старые вещи, тряпьё