ОПАЛЁННЫЕ ВОЙНОЙ. ГЛАВА 5. ФЕДОР.

урезе земляного бруствера, пытаясь максимально укрыться от надвигающейся смертельной опасности. Первую минуту было бесконечно страшно, но удачная стрельба и злость заставили Федора увлечься боем и когда немцы побежали, он не мог удержать губы от злорадной улыбки и ни взрывы, ни автоматные очереди уже не смущали бойца. Танки были еще на подходе, и он крикнул Сашке бодрым голосом:

 

        - Смотри Сашек – бегут сволочи!
        Сашка лежал на бруствере окопчика в изготовке для стрельбы и, повернув к Федору голову, смотрел почти на Федора широко открытыми глазами. Глаза были невероятно глубоки. В них не было ни страха, ни радости, ни печали, ни жизни.
        - Саня… Ты чего – понимая, что он мертв, растерянно произнес друг. 
        Несколько мгновений он смотрел на него, не шевелясь. Затем посмотрел на танки. Затем опять на убитого Сашку, семью которого еще позавчера отправил в эвакуацию. В следующий момент он кинулся к позиции Александра. Суматошно вытащил у него из карманов патроны, гранаты, забрал врытую в землю бутылку с горючкой.  Суматошно, но уверенно перезарядил его винтовку, забрал ее себе и опять двинулся к своему окопу. В следующий миг вернулся до Сашки и закрыл ему глаза.
Танки уже двигались на высотку, а пехота фашистов, видимо не могла отойти от шока после встречного боя, застряла в лесу за дорогой, и скрываясь в перелеске тревожили воздух выстрелами из укрытия.  Позиция Федора оказалась самой первой на пути надвигающегося танка. Вжавшись в землю, Федя упорно наблюдал как в семи-восьми метрах от него рыча, проходила черная громадина. Страх исчез, а злоба клокотала в душе. Он поджог бутылку с горючкой и, привстав на колено, швырнул ее на двигатель танка. Бутылка, ударившись о решетку двигателя, подпрыгнула и улетела, на землю не разбившись. Злоба выросла до небес и застряла на лице солдата гримасой полной отрешенности. Федор схватил свою бутылку с горючкой, поджог, и, встав во весь рост, швырнул в башню танка со всей молодецкой силой.   Леденящий звон битого стекла, и… Танк вспыхнул костром, обдал Федора теплом своей смерти. Это заворожило Федю, он на мгновение задержался в исходном для броска положении. Радость победы над монстром, в этот миг переполняла бойца, очередь из крупнокалиберного пулемета с бронетранспортера, рычащего за танком метрах в двадцати пяти, разорвала тело Федора, пронзив горячее сердце комсомольца через которое пульсировала, и еще текла по мышцам молодого истерзанного пулями организма горячая красная кровь. Федор застыл, любуясь, как хорошо горит вражеская машина, не зная, что Евдокия никогда не сможет дождаться его с войны...

 

        Сколько таких маленьких и больших отрядов ополченцев, наспех сбитых из старшеклассников школ, в ФЗУ, ПТУ и институтах, на заводах и в колхозах, и конечно в районных отделениях милиции, практически с голыми руками, бросали под кованый сапог фашистов для того, чтобы поскользнулся этот сапог на подступах к столице. Еще на шаг был задержан на каких-нибудь из безымянных высоток. Сколько героев пропали без вести, останавливая на минуты, вражеские колонны, идущие по пустым дорогам к столице. 

        Весной 1942 года в Кушелово пришло письмо. Это был солдатский треугольник, адресованный Евдокии Русаковой. Федор успел его нацарапать на тетрадном листке химическим карандашом на одном из привалов и передать треугольник женщине в деревеньке, возле которой был объявлен очередной привал.   Бабы принесли солдатам молока, слегка подбодрив проходящих мимо их деревни бойцов своим женским вниманием. Деревеньку освободили при наступлении под Москвой зимой сорок первого. Женщина аккуратно сохранила письмо за иконой, не смотря на оккупацию, и отправила его почтой Русаковым в Кушелово, как только начала работать почта. Не знала она этого милиционера, не знала его имя, его семью, но цену этого письма она представляла в полной своей бабьей мере. Муж и старший сын у нее были на войне в действующей армии, и не имела она от них ни единой весточки, а второй сын тринадцати лет был застрелен фрицами просто так, по пьяни, ради баловства. Глаза ее высохли от слез и горя до тла. И она очень хотела, чтобы письмо этого солдата дошло до его жены, до его семьи. Дом у Русаковых сгорел. В деревне не однократно шли бои, и у Широковых дом сгорел. Письмо пришло на сельсовет, а уже там его передали Шуре. Малолетняя Саша часто крутилась у правления помогая председателю с писаниной и на посылках. Шурочка, сестренка  Евдокии, читала строки Фединого письма со слезами на глазах вслух маме Марии и тетке Екатерине. «Значит живой Федя. Значит вернется. Надо отослать письмо Дусе в эвакуацию. Какое счастье…». 

 

        Не узнают они, что их Федор завтра сожжет немецкий танк. Самое страшное – они это никогда не узнают. После войны в 1947 году Евдокия пыталась восстановить судьбу Федора в Москве, в архиве НКВД и в центральном архиве Советской армии. В итоге, через много месяцев она получила официальное казенное уведомление, что ее муж - Русаков Федор Васильевич пропал без вести осенью 1941 года при обороне Москвы. И Федор, и Александр и тысячи таких же молодых и не молодых, здоровых и не совсем здоровых, и женщин, и мужчин, пропали без вести, защищая столицу, замерзающий, умирающий с голода Ленинград, сожжённый до тла Ржев, непокоренные Севастополь и Одессу, и другие окровавленные селения нашей Родины. … Пропали навсегда.

         Продолжение по ссылке: http://www.proza.ru/2016/07/17/135 

Иллюстрация: картина Андрея Петровича Горского "Без вести пропавший"

Русаков О. А.
2016
г. Тверь.


© Copyright: Олег Русаков, 2016
Свидетельство о публикации №216071700133