Под бдительным оком

По-честному, я не собиралась на презентацию сборника про убитых в Катыни. Но ещё меньше входила в мои планы встреча с Алексеем. Если бы я знала, что застану его на книжной ярмарке, то, наверное, не пошла бы. А ведь когда-то меня привлекала его начитанность. И даже сцены ревности, которые он устраивал чуть ли не каждый день, поначалу тешили моё самолюбие. Ревнует, думала я, значит, любит. Но когда изо дня в день «доказывают любовь» таким способом, сопровождая криками, оскорблениями, а порой и рукоприкладством, и это притом, что у меня даже в мыслях не было изменять… В общем, надоело мне это терпеть, и я его послала. Что тут началось! И мольбы с ползанием на коленях, и шантаж, и угрозы – от обещания покончить с собой до горячих клятв убить и меня, и мою мать, и моего нового бойфренда. Несколько месяцев подряд он забрасывал меня эсэмэсками подобного содержания, пока я не пригрозила сообщить в полицию. Тот, кто бывал в моём положении, наверняка поймёт, как не хотелось мне встречать с бывшим. Поэтому я поспешила смешаться с толпой в зале, где как раз проходила презентация.
- Садитесь, девушка, - старик с седыми волосами подвинулся ближе к середине, уступая мне место.
Я села на стул и сделала вид, будто внимательно слушаю лектора. Алексей меня не заметил и вскоре, к моему несказанному облегчению, ушёл. Можно было, конечно, встать и уйти, но из вежливости я посидела ещё несколько минут. Мой сосед слушал про судьбу расстрелянных польских офицеров с видимой жадностью, вытирая платком слёзы, что обильно катились по его щекам. Должно быть, кто-то из родственников пострадал.
Потом я ещё походила по ярмарке, разглядывая и листая книги. Купила парочку журналов по психологии. За столь полезными занятиями успела проголодаться. Взяла кофе с булочкой, стала искать свободное место, чтобы сесть. Таковое нашлось лишь за одним столиком, где в гордом одиночестве сидел тот самый старик, которого я видела на презентации.
- Простите, Вы не против?
- Да, конечно, садитесь… Сколько же достойных людей положили!
- Это где? – я не сразу поняла, о чём речь.
- Да в лесу Катынском. Далеко не все они были кадровые офицеры. Цвет нации: учителя, врачи, инженеры… Антони был бухгалтер, Ежи – священник.
- Они Ваши родственники?
- Нет, они мои… в общем, однополчане моего отца.
- А Ваш отец, он тоже?
- Да, его тоже там расстреляли. И тоже был не военный – учитель астрономии. Отец умер от сердечного приступа… В смысле, его отец, мой дед. Жену и сына убили немцы.
- В Катыни?
- Нет, в Варшаве, в оккупации.
Через минуту я уже стала жалеть, что задавала пану вопросы. Мой сосед оказался весьма разговорчивым товарищем и засыпал меня такими подробностями про Козельский лагерь и боевых товарищей отца, словно был там и сам всё видел своими глазами. Странный какой-то этот Варнецкий Збигнев Эдмундович! Как-то слишком уж панибратски называет отцовских однополчан, словно они ему ровесники. У меня создалось впечатление, будто о них он плачет даже больше, чем об отце родном. Да и о матери он говорит как-то странно – за всё время ни разу не назвал её мамой. Может, она ему не родная мать, а мачеха? Однако столько любви к ней было в его голосе, столько отчаяния от гибели её и Тадека! Без сомнений, именно они были ему ближе всех на свете.
- Вот приехал на презентацию. Вечером уезжаю обратно в Варшаву.
- Счастливого Вам пути!
- Спасибо!
Не успела мы толком распрощаться, как у пана Варнецкого зазвонил телефон. О чём он говорил с собеседником, я, конечно, не могла понять, потому что говорил он на своём родном, а польского я не знаю от слова совсем. Но что-то знакомое было в этом шипящем языке. Какое-то дежа вю так и напрашивалось – словно со мной на нём когда-то говорили. Бред! Ну кому, скажите на милость, пришло бы в голову говорить со мной на языке Мицкевича? Однако память отчего-то уносила меня в ту самую ночь, когда я чудом избежала смерти.
Мы тогда проснулись от запаха дыма. Мама открыла дверь посмотреть, что там горит. Пламя вовсю бушевало, напрочь отрезав путь к двери. В следующую минуту огненный вихрь ворвался в комнату, жадно пожирая ковёр.
- Быстрее на балкон!
Мама буквально вытолкала меня туда и, как только мы оказались на лоджии, быстро закрыла дверь. Пока мы кричали: «Помогите! Пожар!», пламя подбиралось всё ближе.
- Попробуем прыгнуть туда, - я указала на соседский балкон
- Но тут высоко, - возразила мама.
- А иначе сгорим.
Соседи, по-видимому, руководствуясь принципом: чужая беда – не наша, не особенно торопились звать пожарных. А спасительный балкон совсем рядом – оставалось только дотянуться. Дотянулась. Но слабые руки соскользнули, и я, крича, полетела вниз мимо окон и кирпичной кладки. С десятого этажа. Помню проносившиеся с бешенной скоростью кадры из жизни, отчаянные крики матери, что с каждой секундой становились всё дальше. И страшный удар.
Потом была реанимационная палата в Склифе. Когда я, уже более-менее здоровая, пришла домой, мама чуть с ума не сошла от счастья. Оказывается, всё это время она искала моё тело по моргам, чтобы хотя бы похоронить по-человечески. Не надеялась, что, упав с такой высоты, я могла остаться жива.
- Почему ты не позвонила, не сказала, что живая?
Действительно, почему? Каждый раз, когда я об этом думала, обнаруживала, что вообще ничего не помню о нахождении в больнице. Ни палаты, ни доктора, ни соседей. Ни какие уколы мне делали, ни что давали на обед, ни с кем говорила – ни одной детали. Как будто всё то время, что провела в больнице, я лежала в коме, а потом встала и пошла домой. Но в этом случае я должна была бы помнить, как уходила. Я же помню только когда знакомой улицей направлялась к родному дому. Наверное, при тяжёлом сотрясении мозга такое бывает.
По-видимому, именно в палате кто-то пытался поговорить со мной по-польски. Но кто? Не помню, хоть убейте!
 
Город-герой Волгоград… Как я мечтала увидеть его с Волги-матушки! Как за полгода до желанного отпуска во снах поднималась вверх по Мамаеву кургану – туда, где возвышается Родина-мать! Как прохаживалась по зелёным улочкам, дышащим покоем и умиротворением, словно не было этих жутких ковровых бомбардировок!
- Будешь там – обязательно сходи в планетарий, - советовала мама.
И вот, наконец, мечта стала явью. Однако в первый заход посетить планетарий не удалось. Экскурсия по городу, Мамаев курган, музей-панорама «Сталинградская битва». Хорошо ещё, что на теплоход успела. Но на обратном пути – от Астрахани до Москвы – теплоход снова останавливался в Волгограде. Тогда-то я и решила последовать маминому совету.
Причалили в порту. Оставалось лишь подняться вверх по широкой лестнице, пройти несколько улиц вдоль реки – и вот передо мной здание с куполом и колоннами.
Мне повезло – до ближайшего сеанса оставалось минут пять. Успела купить билет, зайти в зал. По окружности купола раскинулась панорама города на Волге. А в назначенное время над городом засияли звёзды и созвездия, закружились планеты Солнечной системы. Уран, Нептун… Где-то я их видела. Причём не на картинке, не по телевизору, а именно вживую. Вот это пятнышко… Не успел ещё синий Нептун повернуться к зрителю тем боком, а я уже знала, что оно будет. И о том, что цвета морской волны шар Урана «лежит на боку» под лучами Солнца, я как будто знала ещё до того, как прозвучал голос диктора. Ещё я знала, что должна быть благодарна гиганту Юпитеру за то, что оттягивает на себя пояс астероидов. Иначе нашей планете пришлось бы плохо. Кстати, по-польски она называется Земя.
Пожалуй, в этих познаниях не было бы ничего странного, если бы не одно но. Я никогда не интересовалась астрономией. И в космос не летала. Когда же, спрашивается, я могла видеть Нептун вблизи? И отчего так уверена, что поляки называют Землю именно так?
«Земя?» - кто-то в неясных воспоминаниях показывает покрытый океанами и облаками родной шар.
«Земля», - отвечаю.
«Слоньце?»
«Солнце», - родную звезду я тоже узнаю.
Но минуточку! Когда же я с поляками говорила об астрономии? Похоже, тараканы в моей голове не только взбунтовались, но и устроили конкретный государственный переворот. Да, Юлька, неслабо ты ударилась головой, когда падала с десятого этажа!
После сеанса я ещё погуляла по городу, пытаясь выкинуть из головы непонятные фантазии. Но отступив на фоне интересных достопримечательностей, на палубе теплохода они напали на меня с удвоенной силой.
Первое, что я вспомнила после падения – это адская нестерпимая боль. Меня словно разделывали живую тупым ножом. С трудом открыв глаза, я никак не могла понять, где я. Через стенки прозрачной капсулы я видела каких-то странных существ. Они были похожи на людей, но какие-то аномально худые, с синеватой кожей. Их лысые головы напоминали перевёрнутые капустные кочаны, которые то раскрывались, а то вновь захлопывались. На худощавых шеях красовались обручи из глаз, похожих на человеческие. В другое время я бы, конечно, удивилась, но тогда от боли я и дышать могла с трудом. Они что-то говорили мне монотонными голосами на шипящем языке, но я не понимала – только кричала в голос. Потом один из них открыл капсулу и что-то мне вколол. И я отключилась.
После пробуждения боль вернулась снова.
- Ты должна терпеть, - услышала я, наконец, на русском. – Колоть больше нельзя. Смертельная доза.
Оказывается, они уже и так накачали меня обезболивающим по максимуму.
- Объект должен быть восстановлен, - ответил на мои жалобы тот же бесстрастный голос.
- Какой объект? И кто вы вообще такие?
- Мы цимляне. Ты объект наблюдения.
Объект наблюдения. Именно поэтому со мной возились, как потом выяснилось. Именно поэтому они соскребали с асфальта мои вытекшие мозги. Для этого они наряду с жизненно необходимыми питательными веществами кололи мне регенераты для быстрого восстановления костей и мягких тканей. Нет, сотрясением мозга я тогда отнюдь не отделалась. На снимке, который цимляне показали мне потом, было сплошное кровавое мессиво. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: травмы несовместимы с жизнью.
«Но этого же не может быть! – говорили остатки разума. – Инопланетяне… воскрешение из мёртвых… Это же бред!»
Нет, я определённо схожу с ума. Вернусь в Москву – обязательно загляну в институт Склифосовского.
 
- Вас нет в базе.
- То есть, как нет? – моему изумлению не было предела. – Я же лежала у вас с травмой головы.
- Я Вам ещё раз повторяю, девушка: никакой Панкратовой Юлии Андреевны у нас в базе нет.
И как прикажете это понимать?
«Сейчас ты вернёшься домой. Ты забудешь нас и всё, что было на станции», - электронный лингвист на передавал интонаций, поэтому голос звучал, как обычно, холодно и спокойно.
«Но…», - я пыталась протестовать.
«Тебе не надо это помнить. Ты лежала в больнице. Диагноз – сотрясение мозга»…
Да, вот с фантастической точки зрения всё логично, всё объяснимо. А вот с реалистической – сплошные нестыковки. Выходит, напрасно старались цимляне стереть мне память. Либо они подумали, что я, обрадованная чудесным спасением, не стану ни до чего докапываться. Но как бы там ни было, ничего более здравого, чем поверить в инопланетян, в голову не приходило. Что ж, раз так, будем танцевать от этого.
Перво-наперво я купила билет в московский